Революция и семья Романовых - Иоффе Генрих Зиновьевич

Ты с драгоценным для меня доверием поинтересовался моей деятельностью в Тобольске. Что же? Положа руку на сердце, могу тебе признаться, что и там я всячески старался заботиться «о Господнем», «како угодить Господу», а следовательно, и о курсовом, – «како не посрамити выпуска 1889 г.». И Бог благословил мои труды, и я до конца дней своих сохраню «то светлое воспоминание о своей лебединой песне. Я работал там изо всех своих последних сил, которые неожиданно разрослись там, благодаря великому счастью совместной жизни с Танюшей и Глебушкой, благодаря хорошему, бодрящему климату и сравнительной мягкости зимы, и благодаря трогательному отношению ко мне горожан и поселян… Число желающих получить мой совет росло с каждым днем, вплоть до внезапного и неожиданного моего отъезда.

Обращались все больше хронические больные, уже лечившиеся и перелечившиеся, иногда, конечно, и совсем безнадежные…

Принимать в том доме, где я помещался (дом купца Корнилова – Г.И.), было неудобно, да и негде, но все же с 3-х до 4 1/2 – 5-ти я всегда был дома для наших солдат, которых я исследовал в своей спальной комнате – проходной, но т. к. через не проходили свои же, то «то их не стесняло. В эти же часы ко мне приходили мои городские больные… Приходилось делать исключения для крестьян, приезжавших ко мне из деревень за десятки и даже сотни верст (в Сибири с расстоянием не считаются) и спешивших обратно домой. Их я вынужден был обследовать в маленькой комнате перед ванной, бывшей несколько в стороне, причем диваном мог служить наш старый сундук. Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их не только как равных себе, но в качестве больных, имеющих все права на мои заботы и услуги. Кто из них мог переночевать, того я навещал на следующее утро пораньше на постоялом дворе. Они постоянно пытались платить, но т. к. я никогда с них ничего не брал, то пока я был занят в избе с больным, они спешили заплатить моему извозчику. Это удивительное внимание… было иногда в высокой степени уместным, т. к. в иные периоды я был не в состоянии навещать больных вследствие отсутствия денег и быстро возраставшей дороговизны извозчиков… Приехал как-то вечером ко мне муж одной из моих пациенток с просьбой безотлагательно навестить ее, т. к. у нее сильные боли (в животе). По счастью, я мог исполнить его желание, – правда, за счет другой больной, но которой я не обозначил дня своего посещения, – и поехал к ним на том же извозчике, с которым он ко мне приехал. Дорогой он начинает ворчать на извозчика, что он не туда едет, на что тот ему резонно от…»

Письмо оборвано на полуслове. Боткин не дописал его. Сохранился «журнал исходящих бумаг 1918 г. по «Дому особого назначения». Под датой 17 июля значится: «военный комиссариат, отдел вооружения. Просьба выдать нагановских патронов 520 штук и маузера (так в документе. – Г.И.) 4 обоймы.» Наверное, эти патроны должны были восполнить те, которые были израсходованы в подвале Ипатьевского дома в ночь на 17 июля, и один из которых сразил доктора Боткина. Как свидетельствовал комендант «Дома особого назначения» Я. Юровский, Боткин не умер сразу. Его пришлось «пристреливать».

Е. С. Боткина убили невежество и ненависть – убило то, чему он всю жизнь противостоял. Всегда думавший «о господнем», он не исключал и их торжества. «Иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза», – писал он.

«Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным?» (Апостол Павел к римлянам, гл. 7; 13)

Претерпевшие до конца

Судьба немногих, оставшихся с семьей последнего царя

С момента убийства отрекшегося от престола императора Николая II и его семьи в Екатеринбурге прошли десятки лет. Многое, что связано с этой трагедией, уже известно. Но в архивах находятся и новые материалы. Вот некоторые документы из бывшего секретного архива, ныне хранящиеся в ГА РФ. Они рассказывают не только о бывшем царе и его семье в заключении, но и о тех немногих людях, которые остались верны им до трагического конца.

2 марта 1917 года, сразу после отречения, Николай II записал в своем дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»

В Пскове началось, в Екатеринбурге завершилось…

Кто поддержал Николая II в Пскове, когда решался вопрос о его отречении от престола? Все командующие фронтами и посланцы Государственной Думы монархисты В. Шульгин и А. Гучков убеждали его в политической да и личной необходимости отречения.

Многие ли из свитского окружения остались с Николаем II после того, как он, уже арестованный, был доставлен в Царское Село? Полковник С. Кобылинский – комендант Царскосельского дворца, а затем начальник «отряда особого назначения» в Тобольске – свидетельствовал, что, как только члены свиты вышли из поезда на станции Царского Села, большинство их постаралось быстро удалиться, озираясь по сторонам, боясь, что их узнают. «Сцена была весьма некрасивая».

А Временное правительство? Оно не выполнило обещания отправить семью Романовых в Англию. Министры П. Милюков, А. Керенский, М. Терещенко и другие впоследствии, правда, утверждали, что это произошло из-за отказа англичан.

Можно ли было организовать побег оказавшейся в заключении царской семьи? В Тобольске, вероятно, это было еще возможно. Но ничего существенного ни тогда, ни позже, во время екатеринбургского заключения, сделано не было. Мрачно выглядит и равнодушие обывательской массы.

3 апреля 1917 года Николай II (Романовы тогда еще находились в Царском Селе) записал в дневнике: «Толпа зевак опять стояла у решетки и от начала до конца упорно наблюдала за нами». Так продолжалось до конца июля, т. е. до отправки царской семьи в Тобольск. Работавшая в одном из царскосельских госпиталей доктор В. Чеботарева записала в дневнике: «Отношение простого народа, солдат – враждебно-насмешливое. Утром пришла в 1-ю палату. Все ходячие спешно одеваются. Куда? Говорят: «Сегодня Николашку-дурочка увозят, идти поглядеть…»»

Находясь под домашним арестом в царскосельском Александровском дворце, царская семья вряд ли знала, какие политические страсти бушевали вокруг нее. В исполком Петроградского совета поступали телеграммы с резолюциями разного рода собраний, съездов, сходов и т. п. Они требовали перевести Романовых в Петропавловскую крепость, конфисковать их имущество, посадить на арестантский паек, учинить над ними суд.

Но вот удивительное письмо, отправленное А. Керенскому 1 августа 1917 года, практически в день отправки царской семьи в Тобольск. «Господин министр! Желаю быть назначенным на должность воспитателя – инструктора гимнастики или на подходящую должность к великому князю Алексею Николаевичу и идти с ним не только в ссылку, но и на эшафот, если придется. О чем прошу сделать мне счастье, дав свое согласие. Штаб-ротмистр лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, князь Эристов».

В Тобольск с бывшим царем поехали 45 человек. Эристова среди них не было. Многие из бывшей свиты, придворных и прислуги ехать отказались…

22 апреля 1918 года в Тобольск из Москвы через Екатеринбург прибыл чрезвычайный комиссар ВЦИКа В. Яковлев. По указанию В. Ленина и Я. Свердлова он должен был увезти царскую семью. Куда? Среди имеющихся документов сохранилась рукопись неоконченных мемуаров председателя исполкома Уралоблсовета А. Белобородова. Из них следует, что местные власти считали, что «нет даже надобности доставлять Николая в Екатеринбург, и если представятся благоприятные условия во время его перевода, он должен быть расстрелян в дороге».

Из-за болезни бывшего цесаревича Алексея Яковлев, согласовав это с Москвой, решил срочно вывезти сначала Николая II, с которым поехали Александра Федоровна и их дочь Мария (предполагалось, что Яковлев вернется в Тобольск и за остальными). Сопровождать их вызвались бывший гофмаршал двора князь В. Долгоруков, лейб-медик профессор Е. Боткин, горничная Александры Федоровны А. Демидова, официант царской семьи И. Седнев, камердинер Николая II Т. Чемодуров.