Санаторий смерти - Эллери Квин

Можете представить себе, что в этот момент происходило в душе у Барри. Увиденное им нарушало весь план, продуманный с такой тщательностью. Ведь Барри понимал: когда будут осматривать цилиндр Фильда — а его непременно будут осматривать, когда найдут тело, — имя Стивена Барри окажется самой серьезной уликой против него… У Барри не оставалось времени, чтобы отделить кожаный ободок от цилиндра. К тому же у него — вот беда — не было при себе перочинного ножа. Ободок был прочный и пришит был крепко. Прикинув, сколько у него остается времени, Барри сразу понял, что ему придется забрать цилиндр, когда он убьет Фильда. Поскольку Фильд был примерно такого же телосложения, что и Барри, и размер его цилиндра был достаточно обычным, средним — 71/8 — Барри сразу же решил, что выйдет из театра со шляпой Фильда на голове или в руках. Ему придется оставить свой собственный цилиндр в гардеробе за сценой, где он никому не бросится в глаза. Цилиндр Фильда он решил уничтожить сразу же, как придет домой. Кроме того, Барри подумал, что даже если начнут обыскивать всех, его собственное имя на цилиндре избавит его от подозрений. Возможно, именно это обстоятельство и послужило окончательным толчком. Он решил, что избежит таким образом значительно большего риска, хотя, конечно, не мог предвидеть неожиданного развития событий, которое тоже было возможным.

— Хитрый лис! — пробормотал Сампсон.

— Сам себя перехитрил, Генри, сам себя перехитрил, — совершенно серьезно сказал Квин. — Излишняя хитрость уже не одного привела на виселицу… Когда он молниеносно решил взять с собой цилиндр Фильда, ему тут же стало ясно, что подменить его своим собственным нельзя. Во-первых, это был цилиндр специально для сцепы — шапокляк. Но еще важнее, во-вторых, было то, что внутри его стоял фирменный знак «Ле Брюн» — знак фирмы, производящей театральный реквизит. Ясно, что этот цилиндр сразу же указывал бы на то, что преступник — кто-то из актеров. Допускать такого было никак нельзя. Барри рассказал мне к тому же, что полиция, обнаружив отсутствие цилиндра, в крайнем случае решит, что в нем были какие-то ценности. И он не мог даже представить, что такое предположение как-то могло навести подозрение на него. Когда я изложил ему все умозаключения, которые Эллери сделал на основании отсутствия цилиндра, Барри был просто поражен. Ему стало ясно, что единственный слабый пункт в его преступлении являлся не упущением или промахом с его стороны, а фактором, который он просто не мог предвидеть. Это заставило его действовать. События начали разворачиваться по своей неумолимой логике. Если бы имя Барри не было написано на кожаном ободке цилиндра Фильда, он до сих пор оставался бы на свободе и никаких подозрений ни у кого не вызывал до сих пор. А в архивах полиции было бы одним нераскрытым делом больше.

Мне нет нужды говорить вам, что все эти мысли пронеслись в его голове значительно быстрее, чем я их здесь пересказываю вам. Он понял, что следует делать: придется приспосабливать первоначальный план к неожиданным обстоятельствам… Когда Фильд достал из цилиндра документы, Барри бегло просмотрел их при свете крошечного фонарика, свет от которого они полностью загораживали своими телами. Бумаги, как показалось Барри, были в порядке, в полном комплекте. Но в тот момент Барри некогда было долго рассматривать их. Он неловко улыбнулся и сказал: «Черт бы вас побрал, если они здесь не все». Это прозвучало вполне естественно — вроде как между ними устанавливалось перемирие, а Барри оказывался человеком, который умел проигрывать с честью. Фильд отреагировал на эту реплику именно так, как и ожидал Барри. А тот сунул руку в карман — фонарик он к этому моменту уже выключил, — достал маленькую бутылочку виски и сделал из нее порядочный глоток, как будто сильно нервничал. Потом он как будто вспомнил о правилах хорошего тона и довольно дружелюбно спросил Фильда, не желает ли он тоже приложиться к бутылочке, чтобы тем самым закрепить сделку. Так как Фильд видел, что Барри пил из бутылки, у него не возникло никакого подозрения. Он, вероятно, и в мыслях не держал, что Барри попытается его убить. Барри протянул ему бутылочку…

Но это была уже не та бутылочка. Воспользовавшись темнотой, Барри подменил ее. У него было с собой две маленьких бутылочки: одна в левом кармане, из нее он пил сам, а другая — в правом. Ее-то он и дал Фильду. Подменить бутылочку удалось легко, потому что было темно, а Фильд был навеселе… Итак, трюк удался. Но Барри хотел избежать всякого риска и действовать наверняка. В кармане у него лежал шприц с ядом. Если бы Фильд отказался выпить, Барри был готов воткнуть ему в руку или в ногу иглу. Этот шприц ему раздобыл какой-то врач много лет назад. Тогда Барри страдал нервной болезнью и не мог долго находиться под опекой врача, потому что приходилось то и дело ездить на гастроли. Это было так давно, что шприц едва ли связали бы с ним. Таким образом, он был подготовлен и на тот случай, если бы Фильд отказался выпить. Как видите, план был абсолютно надежен во всех деталях…

Бутылочка, из которой сделал глоток Фильд, содержала хороший виски, в который, однако, было подмешано достаточно много тетраэтилсвинца. Легкий запах эфира, которым отличается последний, потерялся в запахе виски. Фильд тут же сделал огромный глоток и не сразу заметил, что виски отравлен. Даже почувствовав неладное, он автоматически отдал бутылочку Барри. Тот заткнул ее пробкой и сказал: «Думаю, мне следует получше поглядеть на бумаги. Действительно, почему я должен доверять вам, Фильд? Для этого нет никаких оснований!»

Фильд, которому к этому моменту было уже все едино, кивнул, ничего не понимая, и осел в кресле. Барри и в самом деле стал смотреть бумаги, но краем глаза поглядывал на Фильда. Прошло минут пять, и он понял, что Фильд практически готов. Он еще, правда, не потерял сознания, но был близок к тому. Лицо его исказилось. Он судорожно глотал воздух. Казалось, он уже не в состоянии ни двинуться, ни закричать. В своей борьбе со смертью он уже забыл о существовании Барри. Можно было предположить, что он недолго будет оставаться в сознании. Те несколько слов, которые он попытался сказать Пьюзаку, дались ему ценой нечеловеческого напряжения. Он был уже практически мертв…

Барри поглядел на часы. Было 9.40 вечера. Он провел рядом с Фильдом всего десять минут. В 9.50 он должен был вернуться на сцену. Так как ему потребовалось меньше времени, чем он предполагал, он решил подождать еще три минуты, чтобы убедиться, что Фильд не сможет поднять шум и привлечь к себе внимание.

Ровно в 9.43, когда Фильд уже невероятно ослаб от жгучей боли внутри, Барри взял его цилиндр, сложил свой шапокляк, спрятал его под накидкой и встал. Он точно знал, куда ему идти. Осторожно, стараясь никому не бросаться в глаза, он прошел вдоль левой стены и, никем не замеченный, оказался позади лож около сцены. В это время был самый напряженный момент в пьесе. Все не отрываясь смотрели только на сцену.

Зайдя за ложи, Барри снял парик, отклеил накладные усы, ликвидировал лишний грим и прошел к выходу на сцену. Там есть дверь, за ней узкий проход, который выходит в коридор, по которому можно попасть в различные помещения за сценой. Его гримуборная находилась как раз у начала этого коридора. Он проскользнул туда, бросил складной цилиндр из реквизита среди других вещей, слил остатки отравленного виски из бутылочки в умывальник, сполоснул бутылочку и протер ее. Потом он таким же образом поступил с содержимым шприца и, промыв его, отложил в сторону. Даже если бы этот шприц нашли — что с того? Он вполне мог объяснить, откуда у него шприц. И вообще, убийство произошло не с помощью шприца…

Барри постарался взять себя в руки и принять беззаботный, даже скучающий вид. Ему это удалось. Тут пришла пора в 9.50 выходить на сцену. Он не пропустил свой выход и находился на сцене вплоть до того момента, когда в 9.55 в зале началась великая суматоха…

— До чего же сложный план! — вырвалось у Сампсона.

— Он далеко не так сложен, каким был поначалу, — ответил инспектор. — Не забывай, что Барри — хороший импровизатор, а кроме того — отличный актер. Только отличный актер мог осуществить такой план. Выполнить его, впрочем, было не так сложно. Самое трудное — выдерживать намеченный график. Остальное — пустяки. Если бы даже его кто-то и увидел, он был загримирован до неузнаваемости. Единственно опасный участок пути — от места убийства, по проходу на сцену через дверь позади лож. Он, конечно, подумал о билетерах еще когда сидел рядом с Фильдом. Он знал, что им положено стоять в проходах на протяжении всей пьесы, но рассчитывал, во-первых, на свой грим и парик, а в самом крайнем случае — на шприц с ядом. Однако Мадж О’Коннел пренебрегла своими должностными обязанностями, что ее, возможно, спасло. Ведь он мне говорил вчера не без гордости, что был готов к любым неожиданностям… Что же касается выхода к сцене, то он отлично знал: в этот момент практически все актеры были заняты на сцене. У технического персонала тоже было работы невпроворот. Таким образом, планируя преступление, он с самого начала точно представлял себе условия, в которых придется действовать. И все же дело было крайне опасным. «Смело я все провернул, правда?» — спросил он меня вчера вечером и улыбнулся. Не могу не признаться, что его смелость впечатляет.