Записки старого петербуржца - Лев Успенский

Прочитав эти колоссальные перечни, я призадумался. Казалось бы, кто может лучше, чем сами ленинградцы, выполнить эту задачу: топонимика – дело народное; ну вот, сам народ и вносит свою лепту в ее преобразование.

А получается… Нет, не то, совсем не то…

За дело сложное, тонкое, требующее углубленного знания и законов топонимики в частности, и общих законов языка, просто и охотно, с наилучшими побуждениями, берутся люди, ни в том, ни в другом ничего не понимающие.

Берется за него вполне почтенный химик – и требует, чтобы лучшие ленинградские проезды, площади были превращены в гигантскую таблицу Менделеева.

Чтоб улица Радия пересекалась с улицей Плутония и упиралась в площадь Ванадия или Вольфрама…

Физику желательно другое: он желает, чтоб в новом районе рядом протянулись проспекты Нейтронный, Электронный, Позитронный… Неплохо было бы также иметь Кибернетическую улицу… А почему бы тогда и не улицу Субсветовой скорости или не площадь Парадокса времени: ведь все это – такие же существенные, такие же новые, такие же современные понятия?..

Но приходит ветеран войны – и для тех же городских проездов предлагает имена Танкистов, Артиллеристов, Пулеметчиков, Огнеметчиков, Моторизованной пехоты, Ракетных войск.

А люди, работающие в промышленности, жаждут гулять по улицам Танкостроителей, Камвольной промышленности, Металлургов, Деревообделочников… И у каждого из них запас возможных (и все чрезвычайно почтенных!) названий – практически неограничен: и химик, и отставной военный, и промышленный работник могли бы без труда наименовать и переименовать на свой лад все улицы Ленинграда. Бери в руки соответствующий технический словарь, и – от "а" до "я" все годится.

Но рядом обнаруживаются души нежные и поэтические. Им представляется, что гораздо лучше было бы, если бы улицы новых районов города, все как одна, получили светлые, душистые, цветочно-ботанические, радужные имена: Сиреневая, Ландышевый, Цветущих вишен, Левкоевый проспект, угол переулка Резеды…

А можно удариться в сугубую романтику: улица Белых ночей, проспект Алых парусов, площадь Бегущей по волнам или площадь Ассоль…

Ну что тут скажешь? При всем внешнем "изяществе" этих названий в них страшно одно: отсутствие вкуса. Так можно называть дорожки в парке отдыха, может быть даже улицы в веселом курортном приморском городке. Но как можно предназначать их для прекрасного и сурового города на Неве, города с великой и строгой историей, города – колыбели Революции, города – морского гнезда, города ученых и рабочих? Цветы флердоранжа могут отлично украсить белое платье невесты, но их никак нельзя приколоть ни к матросской форменке, ни к строгому одеянию молодой женщины, поднявшейся на кафедру, чтобы защищать свою докторскую диссертацию.

Так и тут. Придавать подобные парфюмерно-кондитерские имена улицам и площадям Великого города, который сам назван в честь и память Величайшего из сынов России – нельзя. Это было бы бестактностью.

Какой же вывод из того, что я только что сказал?

По-моему, он должен быть вот каким (или, точнее, они должны быть вот какими):

Создавать и "ремонтировать" систему городских имен в любом месте нашей страны, а уж в Ленинграде – тем более, можно лишь с величайшей и неторопливой тщательностью. С благоговейной осторожностью. Это большое дело должно выполняться без тени спешки, без признаков "кампанейщины". Более чем в каком-либо другом деле тут уместно твердо помнить дедовскую мудрость: "Семь раз примерь – один отрежь".

Осуществлять его можно только на научной основе, притом строго коллегиально. К нему должны быть привлечены высококвалифицированные специалисты – языковеды, историки, этнографы, писатели, поэты… Лингвисты-топонимисты прежде всего.

Созданный на этих основах орган должен с предельной тщательностью подыскивать имена для еще не названных "объектов". Переименования он должен допускать только там, где это подсказывается прямой необходимостью. Там, где старое имя оскорбительно для народного сознания. Там, где оно – фальшиво. Там, где, по мнению ученых, бесспорна его "пустота", где фамилия или имя, положенные в его основу, остаются неосмысляемыми даже при научных изысканиях или же, принадлежа некогда ничем не примечательному лицу, утратили всякую связь с ним и не приобрели за долгие годы никаких позднейших "именных" ассоциаций.

И, наконец, любое даже местное переименование должно утверждаться административными органами, с одной стороны, но после широкого общественного обсуждения – с другой.

А может быть, это последнее положение противоречит сказанному выше? Может быть, народу совершенно безразлично, как именно будет называться та или другая улица в его городе, тот или иной городской район? Может быть, широкие массы совершенно не имеют сведений, нужных для того, чтобы судить о правильности и неправильности, пригодности и непригодности географических имен? Может быть, их не втянешь в сложную работу по охране имен, по их изменениям?

Чтобы вы могли здраво судить об этом и правильно ответить на эти многочисленные "может быть", я сейчас расскажу вам, заканчивая разговор об именах мест, одну не длинную, но и не совсем короткую, современную, сегодняшнюю ленинградскую быль. Она будет называться так:

Не так давно редакция "Ленинградской правды" переслала мне письмо, написанное одним из наших сограждан. Редакция просила меня ознакомиться с вопросами, поднятыми в этом письме, и на страницах газеты поспорить или согласиться с их автором.

В письме таких вопросов было три. Все они касались имен – географических и человеческих. Потому-то меня и вздумали привлечь к разговору.

Вопросов было три, но я расскажу вам только о первом, ибо это был вопрос топонимический. Вот в чем он заключался.

Есть в нашем городе – несколько западнее Дачного – район новостроек. Там, как и во множестве других мест городской территории, возникают один за другим десятки огромных жилых домов, прокладываются новые улицы, ежедневно множество грузотакси, простых грузовиков, пикапов привозят туда имущество новоселов. Новосела, как известно, можно отличить от простого гражданина издалека: на лице у него отпечатана сложная смесь бурно переливающихся чувств: робкая радость и неистовый восторг, недоверие к своему счастью и следы перенесенных бурных дней упаковки, сборов, погузок, разгрузок… Но поверх всего этого, как загар, лежит неописуемое выражение: "Смотрите на меня. Завидуйте. Я – новосел!"

Словом, район как десятки других. Чаще всего, говоря о нем, его называют Ульяновка.

Гражданин И., письмо которого попало мне в руки, оказался озабоченным вот чем. Он отметил, что в последнее время этот самый район, Ульяновку, многие начинают именовать кратко и запанибрата Ульянкой. В этом искажении приданного однажды месту имени ему померещилось нечто недопустимое. Он увидел в этом признаки небрежности, неуважения к традиции, малограмотности, отсутствия почтительного отношения к топонимике нашего города.

Поразмыслив над такой непочтительной переделкой, он начал искать, кто же ответствен за нее, и усмотрел главных виновников среди работников организаций, ведающих градостроительным проектированием. По-видимому, ему приходилось по роду занятий сталкиваться с перепиской именно этих учреждений, и там-то на него все чаще и чаще, вместо привычного для него "Улъяновка", начала обрушиваться легкомысленная "Ульянка".

Надо отдать честь гражданину И. Прежде чем бить в колокол, он постарался заглянуть в святцы. Од достал "план Ленинграда пятнадцатилетней давности". На этом плане в подлежащем обсуждению месте значилось ясно: Ульяновка. Только тогда, движимый лучшими побуждениями, он и написал свое письмо-протест в газету.

Откровенно говоря, ознакомившись с жалобой, я не слишком разволновался и, когда стал писать гражданину И. ответ, не удержавшись от легкой иронии, высказал в нем вот какие соображения.

Любое название места, созданное народом, обычно не остается неизменным. В постоянном употреблении, передавая его из уст в уста, как монету из рук в руки, люди чаще всего упрощают его, делают более удобным для произношения. А если то географическое понятие, к которому оно приложено, близко, мило его жителям, вызывает у них те или иные чувства, они нередко перерабатывают его имя из официального на ласковое, уменьшительное (а иногда на пренебрежительное), как бы показывая сами себе, что для них и это имя, и место, стоящее за ним, являются чем-то "совсем своим", совершенно знакомым, привычным.

Как Ивана Ивановича близкие родственники и друзья считают вправе называть "Ваней", "Ванечкой" или "Ванькой", так старые петербуржцы считали вполне естественным Северную Пальмиру, Санкт-Петербург, Петрополь звать в быту "Питером". Так матросы Балтийского флота превратили пышное меньшиковское имя Ораниенбаум в короткое запанибратское "Рамбов". Так москвичи уже столетия назад сделали из Покровской улицы – Покровку, из Ильинской – Ильинку, из улицы у церкви Иоакима и Анны – Якиманку. И никто на это не разгневался, не обиделся. И слово "Питер" вошло в литературный язык, и имя "Якиманка" стало надолго общепризнанным, единственным названием когда-то тихой улицы в Замоскворечье. Так, разумеется, и четырехсложное имя "Уль-я-нов-ка" могло упроститься до трехсложного "Уль-ян-ка" во всех случаях, кроме одного – если оно было бы дано месту в честь и память Владимира Ильича Ульянова-Ленина.