Двери паранойи - Андрей Дашков

По пути я предложил Максу посетить туалет, где он беззастенчиво справил малую нужду. После этого я снова попытался привести придурка в чувство и вернуть ему прежнее самосознание, но в результате выяснил только, что он зверски хочет мороженого. В баре он выбрал шоколадное.

Я ожидал, что мы двинемся наверх, к «номерам», но Зайка повела нас по роскошно украшенному туннелю, который представлял собой нечто среднее между скульптурной галереей и противоатомным убежищем.

Фариа был невозмутим. Верка закурила тщательно изготовленную папиросу с «травкой», демонстрируя трехсантиметровые накладные ногти. Макс безмятежно облизывал стаканчик с неаппетитной коричневой кашей. Эльвира семенила рядом со мной и наливалась злобой, как помидор соком.

Пешком мы прошли ровно столько, чтобы размять затекшие члены, а затем расселись а электромобиле с открытым кузовом на восьмерых, отделанным не хуже мерседесовского. Даже водитель не понадобился – эта штуковина имела радиолокатор и бортовой компьютер.

Мобил бесшумно покатил по ковровому покрытию между рядами нарциссирующих подростков с фиговыми листочками между ног и нимф-нудисток с целомудренными грудками. Я все пытался понять, на кого же рассчитан этот гротескный интерьер, но такие вещи, видимо, непостижимы в принципе.

Судя по расстоянию, которое преодолел электромобиль, он доставил нас под то самое новое здание, похожее на пирамиду, облитую жидким стеклом. Направление тоже совпадало – единственное, чем босс меня обрадовал за последние два часа, так это магнитным компасом, помещавшимся где-то в теменной области.

77

Кабина лифта вознесла нас на другой уровень тихо и нежно, будто праведников в рай. Когда створки распахнулись, я с глубоким удовлетворением констатировал, что есть еще на свете больные люди и моя мания – не самый тяжелый случай.

Я не египтолог и даже не Индиана Джонс, но сразу догадался, что мы оказались внутри реконструированного древнеегипетского храма. Или дворца. Модерновые штришки вроде того же лифта или утробной музыки, издаваемой излучателями рассеянного звука, лишь придавали видению легкий шизоидный оттенок.

Пылали факелы, дым которых засасывался в вентиляционные отверстия. Повсюду курились благовония. Пахло специфически, как в сгоревшем парфюмерном цехе. Ряды колонн с капителями в виде бутонов лотоса уходили в темноту. В просветах между колоннами виднелись настенные фрески, начисто лишенные привычной перспективы. Сексуально взволнованные павианы, папирусные ладьи, львы с крокодильими головами, распластанные коршуны, просто диски с крыльями и огромная коллекция разновеликих человеческих фигур. Среди последних я узнал старых знакомых, резвившихся в загробных снах: Птицеголового, Собакоголового, Свиноголового. Был еще один, самый большой парень с двойной короной на голове, что делало его слегка похожим в полутьме на крутейшего Микки-Мауса. Даже если здесь применялась технология «биг-боард», размеры изображений впечатляли. Но не верилось, что «Маканда» сменила антураж только ради одноразового развлечения богатых придурков.

Я стал озираться по сторонам. Вдали брели какие-то полуголые личности – то ли намазанные маслом, то ли вспотевшие от долгого бега, – а в руках у них были не то кривые мечи, не то бумеранги. Час от часу не легче… После изучения интерьера я пришел к выводу, что сбежать отсюда трудно, если вообще возможно. Впрочем, хватит уже, набегался.

Настроившись действовать в случае провала как исламский фанатик-фундаменталист, я брел вслед за Зоей по закоулкам храма. Вряд ли она знала дорогу; наверное, руководствовалась знаками на стенах. Эльвира начала подавать звуковые сигналы, свидетельствовавшие о крайнем раздражении. Для начала она пару раз выматерилась себе под нос, а затем наехала конкретно на свою «секретаршу». Поскольку той основательно вбили в голову правило «клиент всегда прав», скандала не получилось. И напрасно. Что-то мне расхотелось участвовать в предстоящем забеге в ширину…

Вскоре мы попали в мрачноватую камеру с тремя глухими стенами – почти пустую, если не считать статуи или мумии, зеленой, как моя тоска, масляного светильника на полу и лежанки из тростника. Мумия выглядела удивительно натуралистично. Я принял бы ее за оригинал, попадись она мне на глаза в каком-нибудь музее.

Эльвира икнула, уставившись на нее. Мумия была лысой; это, да еще плохое освещение, помешало мне сразу узнать в ней Виктора. То, что из него вынули ливер, было отрадно (жаль, не довелось при этом присутствовать); с другой стороны, теперь я понимал еще меньше, чем раньше. Потом я увидел его единоутробного брата, который вошел в камеру скользящим шагом. Или очередной дубль, что не меняло сути дела.

Моя ненависть становилась безадресной, как плевок, размазанный по стеклу. По причине отсутствия волос на голове сытая рожа Виктора казалась довольно зловещей. Костюмчик сидел на нем безукоризненно, а золотая прищепка в виде «анха» придерживала галстук. Чтобы не уполз.

Не сомневаюсь, что и на этот раз он достал бы пушку быстрее меня.

Однако этот образчик клонирования уже не возбуждал моих низших чакр. Кстати, после появления Виктора Зайка смылась по-английски.

Он смотрел на Макса всего секунду, затем улыбнулся и патетически протянул руки к Эльвире. Та самодовольно захихикала. Они обнялись, будто близкие родственники, которым не светило в будущем делить наследство. Во время контакта с ее морщинистой шеей его ноздри трепетали на целлулоидном лице, с которого не сползала качественно приклеенная улыбка. Он в буквальном смысле слова вынюхивал что-то. Я тут же вообразил себе картинку в журнале для зоофилов: огромный черный дог-оборотень с влажным носом и взведенным членом положил лапы Эльвире на плечи…

– Тебя можно поздравить? – Виктор вскользь прикоснулся ладонью к ее семимесячному животу.

Эльвира кивнула без особого вдохновения. На уме у нее было совсем другое.

– Слушай, какого черта мы здесь делаем?

– Закончим формальности. Всего несколько минут… – Теперь Виктор соблаговолил обратиться к остальным: – Ваше сиятельство, мое почтение! Здравствуйте, господин Бернуллески! Госпожа Бернуллески, прекрасный вид! Ты! Иди ко мне! – Последнее относилось к Максу.

Тот подошел, благодушно улыбаясь. Виктор потрепал его по щеке – самый унизительный жест из всех, которые только можно придумать. Макс как раз досасывал остатки мороженого и принялся вытирать коричневые губы белоснежным платочком.