Божественное пламя - Мэри Рено

Большую часть того дня - в присутствии Александра или без него - друзья его ни о чем другом не говорили. Если поблизости был кто-нибудь посторонний - старались говорить намеками... Но в тот день Филот раздобыл последнее звено в свою цепь.

Ждать пока не готов, зато потом действовать быстро и решительно - это царь Филипп умел лучше всего остального. Он не хотел никакого шума, и так уже достаточно напорчено. Редко когда он бывал так разъярен, как в этот раз, но теперь ярость была трезвой и холодной.

Тот день прошел без происшествий. Настала ночь, Александр ушел к себе. Когда он наверняка остался один - то есть, когда ушел Гефестион, - к его двери поставили часового. Окно находилось в двенадцати локтях над землей, но часовой был и под окном тоже.

Александр увидел их только утром. Людей подобрали надежных: на вопросы они не отвечали.

Под подушкой у него был кинжал. Кинжал в македонском царском доме предмет одежды... Теперь он спрятал его под хитоном. Если бы ему принесли еду - он отказался бы: яд - позорная смерть, без боя... Прислушивался, ждал шагов.

Когда в полдень шаги раздались наконец, он услышал, как часовой берет на караул. Значит, еще не палач. Но облегчения не ощутил: узнал походку.

Филипп вошел в сопровождении Филота.

- Мне нужен свидетель, - сказал царь. - Этот малый сгодится.

Филот, спрятавшись за спину царя, так что тот его не видел, посмотрел на Александра взглядом испуганного сочувствия, смешанного с замешательством. Он даже рукой взмахнул слегка: вроде, мол, хоть ничем помочь не может - но с ним...

Александр его едва заметил: казалось, царь заполнил собой всё помещение. Рот на широком лице плотно сжат; густые брови, всегда поднимавшиеся к вискам, сейчас - нахмуренные - стали похожи на распахнутые крылья ястреба... Он излучал силу, будто жар. Александр врос ногами в пол и ждал, ощущая кинжал нервами под кожей.

- Я знал, что ты упрям, как кабан, - сказал отец. - И тщеславен, как коринфская шлюха. Я знал, что ты и на предательство способен, раз мамочку свою слушаешь. Но никак не рассчитывал, что ты еще и дурак.

При слове "предательство" у Александра перехватило дыхание. Он попытался что-то сказать...

- Молчи!- перебил царь. - Как ты смеешь рот открывать?... Как ты посмел лезть в мои дела, со своим наглым невежеством и младенческим упрямством! Ты, недоумок!...

- Ты Филота сюда привел, чтобы он всё это слушал? - вставил Александр в нечаянную паузу. Чувствовал он себя прескверно. Не так сами слова отца, как тон - пронзил его, словно удар копья: боли еще не ощущаешь, но уже знаешь, что ранен.

- Нет, - угрожающе сказал царь. - Не спеши, про него скоро узнаешь. Но ты понимаешь, кретин, что ты проиграл мне Карию?! Бог свидетель - раз уж ты так много о себе мнишь - мог бы получше подумать, хоть раз в жизни!... Ты что, персидским вассалом хочешь стать?... Хочешь набрать ораву варварской родни, чтобы крутилась вокруг тебя, когда война начнется, - продавая врагу наши планы и торгуясь за голову твою?... Если так - плохо твое дело. Я раньше сам тебя к Гадесу спроважу, там ты меньше вреда принесешь. А после того, что ты натворил, - думаешь Пиксодор примет Аридея?... Для этого он должен быть еще дурнее тебя, а на это надежды мало. Я думал, без Аридея мне легче обойтись, чем без тебя... Ну что ж, дурак я был и дураков породил, так мне и надо. - Он тяжело вздохнул. - Не повезло мне с сыновьями.

Александр стоял неподвижно, даже кинжал свой на ребрах чувствовать перестал. Потом сказал:

- Если я твой сын, то ты оскорбил мою мать...

Сказал как-то механически, голова была занята другим.

- Ты меня не уговаривай! - Филипп выпятил нижнюю губу. - Я сюда ее вернул ради тебя. Она твоя мать, и я стараюсь об этом помнить... Но ты меня не выводи, тем более при свидетеле!...

Филот чуть шевельнулся у него за спиной и сочувственно кашлянул.

- А теперь слушай меня внимательно, я о деле говорить буду. Первое - я отправляю посла в Карию. Он может отвезти официальное письмо от меня, с отказом от согласия на твою помолвку, и от тебя - с твоим отказом. Или если писать не станешь - только одно, от меня. Я Пиксодора поздравлю, но скажу, что ты мне не сын. Выбирай сразу. Не хочешь этого?... Отлично. Тогда второе. Я не требую, чтобы ты контролировал мать, - ты на это не способен, и мне вовсе не нужно, чтобы ты таскал мне все её интриги. Никогда этого не просил, и сейчас не прошу. Но пока ты здесь в Македонии мой наследник - а это только пока я этого хочу, не дольше, - держись подальше от её заговоров. Если снова окажешься замешан в чём-нибудь - можешь убираться туда, где был, и больше не возвращайся, ясно? А чтобы тебе держаться подальше от греха, те придурки, которых ты так далеко завлёк, поедут искать себе приключений за пределами царства. Сегодня они устраивают свои дела. Когда уберутся - ты сможешь выйти из этой комнаты.

Александр слушал молча. Он давно приучал себя к мысли о пытках, на случай если вдруг захватят живым на войне. Но прежде он думал только о телесных муках.

- Ну? - спросил царь. - Не хочешь узнать, кто это?

- А как ты думаешь?

- Птолемей - не везет мне с сыновьями... Гарпал - хитрая жадная лиса, я мог бы перекупить его, если бы он того стоил... Неарх - пусть его критская родня на него порадуется... Эригий с Лаомедоном...

Филипп не спешил. И смотрел, как белеет лицо Александра. Пусть подождет, пусть помучается... Пора мальчишке понять раз и навсегда, кто здесь хозяин. Пусть подождет.

Как бы ни хотелось Филоту убрать и Гефестиона, - его он в свой список не включил. Не справедливость и не доброта, а какой-то неизлечимый страх удержал тогда его руку. Царь же, со своей стороны, никогда не считал, что Гефестион опасен сам по себе. Ясно, что для Александра он готов на всё, но с ним, пожалуй, стоит рискнуть. И Олимпии можно досадить этим единственным исключением, и другая польза от него, тоже немаловажно.

- Что касается Гефестиона, сына Аминтора, тут дело особое. - Он снова остановился, а что-то внутри него (то ли презрение, то ли тайная зависть) говорило: "В мире нет никого, к кому я бы мог испытывать нечто подобное". Ты же не станешь мне говорить, будто он не знал о твоих планах или отказывался участвовать в них?

- Он не хотел, это я его заставил, - тихо сказал Александр, с болью в голосе.

- Вот как?... Ну что ж... Так или иначе, я принимаю в расчёт, что на его месте он просто не мог не согласиться; и обвинять его нельзя. Ни за то, что согласился, ни за то что не выдал тебя. Поэтому его я от ссылки избавляю, пока. Если он и впредь будет давать тебе хорошие советы - ты его слушай; так будет лучше и для него, и для тебя. Но - перед свидетелем говорю, чтоб ты не вздумал потом спорить, - если ты еще хоть раз окажешься замешан в каком-нибудь заговоре - я буду считать его участником; и по знанию, и по согласию... Я обвиню его перед собранием македонцев и потребую его смерти. Помни.

- Я всё понял. Ты мог обойтись и без свидетеля.

- Прекрасно. Завтра, если друзья твои уберутся, я стражу сниму. А сегодня можешь подумать, как дальше жить. Давно пора.

Он отвернулся. Стражник за дверью взял на караул... Филот, выходя следом, хотел было оглянуться, чтобы показать Александру свою поддержку и возмущение, - но, в результате, так и не посмотрел на него.

Шло время. Александр - он снова был свободен - обнаружил, что людей вокруг него стало гораздо меньше. Быть в моде - это иногда слишком дорогое удовольствие, даже для молодых... Теперь вся мякина отлетела, осталось только полноценное зерно. Он заметил всех, кто остался ему верен, и помнил их до конца жизни.

Через несколько дней его вызвали в малый парадный зал. Сказали только, что царь его ждет.

Филипп сидел на троне. В зале был судейский чиновник, несколько писцов и кучка людей, пришедших с тяжбами и ждавших аудиенции. Не сказав ни слова, царь показал сыну сидение ниже трона и продолжал диктовать письмо.

Александр постоял момент, потом сел. Филипп окликнул стражу у дверей:

- Пусть введут!

Четверо охранников ввели Феттала, в кандалах. Двигался он неуклюже, волоча ноги, скованные железом. Запястья под браслетами кровоточили. Он был небрит и нечесан, но голову держал высоко; и поклонился царю не более почтительно, чем если бы был здесь гостем сейчас. Александру поклонился точно так же; и никакого упрека во вгляде.

- Ну вот ты и здесь, - угрюмо сказал царь. - Если бы ты был порядочным человеком, то приехал бы отчитаться о своей миссии, верно?... А был бы умным - убрался бы куда-нибудь подальше Коринфа, а?

Феттал чуть наклонил голову.

- Наверно ты прав, царь. Но у меня контракт в Коринфе, а я привык свои контракты выполнять.

- Жаль, устроители твои разочарованы будут, но выступать ты будешь в Пелле. Один. И это твоё последнее представление будет.

Александр встал. Все смотрели на него; теперь стало понятно, зачем его позвали.

- Да-да, - сказал царь. - Пусть Феттал на тебя поглядит. Это ты виноват в его смерти.

- Но он же человек искусства, человек Диониса!... - Голос Александра звенел. - Он же священен... Неприкосновенен!...