Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

К тому времени непревзойденная репутация Круппа существовала уже сама по себе; если у какого-нибудь изобретателя появлялась по-настоящему достойная вещь, он направлялся на виллу «Хюгель». 10 апреля 1893 года приехал тридцатишестилетний немецкий инженер-механик с патентом номер 67 207 на новый тип двигателя внутреннего сгорания с использованием самовоспламенения топлива. К нему была приколота пояснительная записка: «Теория и конструкция эффективного теплового мотора». Инженера звали Рудольф Дизель, и он произвел на Круппа впечатление словами о том, что «двигатель должен быть целиком изготовлен из стали». Крупп кивнул, одной рукой перелистывая чертежи, а другую протянув к контракту. Четыре года спустя он подарил миру первый дизельный двигатель мощностью в 32 лошадиные силы. На холм приехал Хайрем Максим с лицензией, разрешающей Круппу производить его пулеметы, так же поступил Альфред Бернард Нобель, который привез свою революционную формулу бездымного пороха, баллистита. Баллистит означал, что солдаты отныне не будут указывать противнику на свои позиции облаками черного тумана. Бездымный порох был очень важен для скорострельного орудия «максим», и, поскольку он горел медленно, обеспечивая максимальную тягу, изменилась конструкция артиллерии. Большие стальные бутылки навсегда ушли в прошлое. Пушка стала длинной и грациозной – и гораздо более смертоносной.

Под серыми небесами Рура, по словам Нормана Паундса, лежала яркая надежда. Тяжелая поступь индустриализации меняла облик долины почти ежедневно. Все глубже закапываясь в землю под заводом, работяги обнаружили, что богатые черные залежи коксующегося угля между Эссеном и Бохумом неисчерпаемы. А великий водный путь Рейна принимал растущий флот крупповских пароходов и барж, которые прибывали из-за рубежа и входили в доки, а потом выгружали движущиеся цепи бочек, поднимавшиеся чуть не до небес и наполненные глыбами руды для ненасытных печей. Конечно, это явление создало не новое поколение. Уголь там был всегда. Страсть Альфреда Круппа к вертикальной интеграции создала важную базу для развития. Жесткие условия мира, заключенного Бисмарком в 1871 году, фактически наградили его искристыми залежами Эльзаса и Лотарингии, а объединение канцлером народа в рейхе обеспечило политическое единство, без которого Рурская область была бы просто чересчур большим сердцем чахлого тела. К этим активам надо добавить нечто необъятное и нематериальное – немецкий национальный характер. Повсюду в Европе рабочие и магнаты сосуществовали в климате мрачного недоверия. А что же Германия? Как сострил Черчилль, «немец всегда либо у твоего горла, либо у твоих ног». В Руре он раболепствовал. Какими бы ни были его политические привязанности, он никогда не бастовал. Его жена оставалась занятой прежде всего четырьмя вещами – кухней, спальней, детьми и церковью, а детей приучали следовать родительским примерам. В Эссене не было большого выбора. Город концерна, построенный Альфредом, ставил каждое новое поколение на путь предшествующего. Крупповцы появлялись на свет в крупповских родильных домах, учились в крупповских школах, жили в крупповских кварталах. Потом устраивали браки между своими детьми, тем самым повторяя весь процесс сначала.

Тут не было ни заслуг, ни вины Фрица. Так поставил дело его отец. Тем не менее новый Крупп взялся за вожжи с замечательным искусством, что Альфреду не удалось бы и наполовину. Гений отца неоспорим, но это гений первопроходца. Созидательная жизнь Старика фактически прекратилась в Седане. В последние шестнадцать лет его страсть к новациям душила фирму. Нужен был эксплуататор, и пришел Фриц. Никто не мог бы эксплуатировать достигнутое так, как он. К концу шестого года своего правления он модернизировал все в своих владениях. От паровых молотов отказались в пользу ковочных прессов, устаревшие печи заменили мартеновскими – пять мартеновских фабрик в одном только Эссене, каждая по размеру больше старой сталелитейной фабрики, которая также была переоборудована для основного процесса. Кроме того, царство Круппа расширялось по всем направлениям. За пределами Эссена он владел тремя сталелитейными заводами. Каждый из них уже сделал бы его крупным промышленником: «Грузонверк», «Рейнхаузен» и новая фабрика в Аннене, рядом с Дортмундом, на восточной границе Рурской области. В других районах рейха его права распространялись на четыре металлургических завода, три огромные угольные шахты, 547 рудных месторождений и полигон в Меппене; расширились и зарубежные владения – теперь, кроме испанских рудников, у него были и скандинавские земли.

Сердце этих владений оставалось в Эссене: более 5 миллионов квадратных футов – 127 акров – под крышами города. Были электростанция, паросиловая установка, коксовый завод. Были цеха с кузнечными молотами, калильные, твердильные, пудлинговочные, пружинные, механические и бойлерные цеха; прокатные цеха для изготовления рельсов, стальных плит, укатки и обжимные станы: газовый завод и водопроводная станция; обжиговые печи, литейные цеха и химические лаборатории. Каждый год эссенские мастерские сжирали 1 миллион 250 тысяч тонн руды и изрыгали 320 тысяч тонн готовой крупповской стали. И это только производство. Помимо служения Отечеству в качестве промышленника, оружейника и дипломата, Крупп носил в Руре и другую шапку. Он был феодальным сюзереном, владеющим документами на дома и бараки, заселенные 43 тысячами его подданных. Система департаментов, которыми управляли он и его штатные сотрудники, ведала образованием, полицией, пожарными, опорной сетью связи – а это 196 телефонных узлов и 20 телеграфных станций, подключенных к императорской сети кайзера. Фриц был эссенским мясником и булочником, изготовителем подсвечников и бакалейщиком, управлял двумя отелями, обувной фабрикой, часовым заводом, мебельной фабрикой, заводом по производству замороженных продуктов и даже школой домохозяек, где юные невесты могли учиться тому, как приносить крупповцам счастье. Даже библии, ризы и распятия, используемые в городских церквах, несли на себе печать: личная собственность Круппа.

За семь лет его состояние увеличилось на 68 миллионов марок, а личный доход утроился.

И все это время молчаливая машина истории пульсировала под поверхностью событий, и те, кто умел читать их, находили признаки того, что ожидало впереди. Например, появились разочаровывающие бумаги в некогда благоприятной переписке с фирмой «Проссер энд Санз». Еще 25 января 1888 года Проссер сообщил из дома 15, Голдстрит на Манхэттене, что возникли «трудности с железной дорогой Нью-Йорк-Сентрал» из-за того, что Вандербильта убедили переместить некоторую часть железнодорожного бизнеса во внутреннюю промышленность в обмен на «оказанные политические услуги». Жалобы на то, что поставки из Бремена идут слишком медленно, поступили 9 июля от железной дороги Нозерн-Пасифик и 4 ноября от Юнион-Пасифик. Два месяца спустя возникла проблема с Дж. Дж. Хиллом, президентом крупной компании. «Г-н Хилл всегда был большим сторонником ваших колес, – говорилось в письме, – но в последней беседе он заявил, что не видит никакого экономического смысла в том, чтобы платить лишние деньги за ваши тигельные колеса, потому что сейчас они получают почти такие же хорошие результаты от колес «Америкэн Мартин»… Он полагает, что если бы вышел на рынок с хорошим заказом, то смог бы получить стальные колеса «Мартин» за полцены от стальных тигельных колес Круппа».