Русская Армия в изгнании. Том 13 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда бывало заготовлено пятьдесят тысяч штук «сырца», из них складывали печь для обжига. Она имела форму сильно усеченной пирамиды, и кирпичи в ней клались особым образом, с промежутками между слоями и между рядами, эти промежутки заполнялись мелкой каменноугольной щебенкой и трухой. Кое-где оставлялись поддувала и каналы для тяги воздуха, затем это сооружение со всех сторон обмазывали глиной и снизу поджигали. В этот момент наша работа считалась законченной, и мы получали деньги за вложенное в печь количество кирпичей, а разборка печи – это уже было дело хозяина. Горела она недели три, причем в ней развивалась такая температура, что ночами вся пирамида светилась как монолит раскаленного докрасна железа. И потом проходил еще добрый месяц, пока она остывала.
В своем бараке мы навели посильный уют, на внутренних стенах над каждой постелью взамен визитной карточки поместили стихотворную эпиграмму на ее владельца, а на фронтоне крупными и красивыми буквами вывели надпись: «Вилла Раскесан Живот», по-болгарски это значит «Разбитая жизнь». Дня через два наведался к нам хозяин-заказчик, прочитал и чуть не заплакал:
– Братушки! Да разве вам здесь так плохо? Может быть, вам нужен аванс или еще что-нибудь? Если так, вы мне только скажите…
Мы поспешили его успокоить, сказав, что, будучи артистами-любителями, сейчас разучиваем театральную пьесу, название которой поместили, для вдохновения, над входом в кули бу. В подтверждение своих артистических наклонностей показали ему принесенную с собой гитару.
Надо заметить, что под этой трагической вывеской жили мы не так уж скверно. Компания у нас подобралась дружная и «трепливая», работали мы почти все время в тени, не слишком страдая от жары, два-три раза в день купались в реке, ели сытно, вечера проводили в веселой болтовне, а потом безмятежно и «бесклоповно» засыпали под пение цикад и лягушек.
Прослышав о нашей привольной, «дачной» жизни, по воскресеньям иногда приходили к нам из Сеймена гости, даже с дамами, и полуэкспромтом устраивались веселые пикники. Везло нам и с погодой – сильных дождей не было, ни одного кирпича мы не потеряли и, проработав тут месяц с лишним, к началу августа сложили вторую печь и с хорошим заработком отправились в казарму отдыхать.
Еще по дороге в Сеймен, строя планы на ближайшее будущее, мы единогласно решили в первое же воскресенье организовать роскошный пикник и пригласить на него нескольких молодых дам и барышень, пользовавшихся в офицерской среде особенным успехом. Но когда мы принялись действовать в этом направлении, нас ожидал неприятный сюрприз: оказалось, что группа кубанцев предвосхитила нашу идею и в намеченное воскресенье уже пригласила на пикник всех представительниц прекрасного пола, в которых мы были заинтересованы.
– Досадно, – сказал кто-то из наших, когда обсуждалось создавшееся положение. – Конечно, куда вольготнее было бы попикниковать без конкурентов, имея дам в своем единоличном распоряжении, но теперь волей-неволей придется объединиться с кубанцами.
Однако объединиться не удалось. Дружба дружбой, но кунаки тоже придерживались того мнения, что ухаживать за дамами лучше без помехи со стороны соперников. Наших толстых намеков на желание присоединиться к их пикнику они упорно не понимали, и в воскресенье, едва спала дневная жара, забрав с собою весь дамский цветник и корзины со снедью, отправились на речушку Юрочку – традиционное место всех русских пикников и «детских криков на лужайке».
Мы приуныли и обозлились. Но вдруг у кого-то возникла блестящая идея, позволявшая не только разыграть обособившихся кубанцев, но и самим присоединиться к общему веселью. Немедленно был найден и посвящен в наш план В. Субботин, который был не только гарнизонным фотографом, но и гримером русской театральной труппы. Так как кубанцы в числе прочих барышень увели на пикник и его зазнобу, от этого плана он пришел в полный восторг и не теряя ни минуты принялся действовать. За каких-нибудь два часа, при помощи театрального реквизита и грима, он превратил нас в таких богомерзких бродяг и оборванцев, что мы сами не в состоянии были распознать друг друга. Точно таким же образом он обработал присоединившегося к нам Оссовского и загримировался сам, после чего, в наступивших сумерках, все мы небольшими группами вышли из казармы, задворками пробрались в ближайший овраг и по его дну спустились в долину Юрочки.
Еще издали мы заметили пикникующую компанию, и густой кустарник позволил нам незаметно сосредоточиться шагах в двадцати от нее. Перед нашими взорами теперь развернулась картина вполне идиллическая: посреди поляны пылал большой костер, а чуть в стороне, на ковре, разостланном под деревом, виднелся солидный жбан, как после выяснилось, с крюшоном, и вокруг него живописная россыпь всевозможных закусок и бутылок. Видно, все уже основательно подкрепились, и теперь каждый развлекался согласно своим вкусам и потребностям. Несколько человек сидели на ковре со стаканами в руках и мирно беседовали, остальные разбились на парочки, из коих две уединенно ворковали под деревьями, а три другие, тоже на некоторой дистанции друг от друга, танцевали под звуки патефона, который выдавал вальс «Лесная сказка». Всего мы насчитали тут семь дам и восемь кавалеров, из коих старшим был полковник Евгений Васильевич Кравченко123, еще молодой и во всех отношениях образцовый офицер, пользовавшийся у нас всеобщей любовью.
Мы решили появиться на поляне не все сразу, а накапливаться на ней постепенно, справедливо рассудив, что в этом случае психологический эффект будет сильнее. Первыми вышли из-за кустов трое самых «живописных» – Оссовский, Субботин и я. Мы
