Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

Лемке M. Эпоха цензурных реформ/ Спб., 1914. С. 30.

Махмутова АХ Становление светского образования у татар. Казань, 1972. С. 23.

KoppelerAndreas. The Russian Empire. Harlow. England, 2001. P. 266.

о погромах, первых массовых зверствах этого рода в современной истории. На территории Польши польский язык был вычеркнут из программы школ всех уровней. Названия улиц и даже вывески мага­зинов разрешались только по-русски.

Французский историк подводит печальный итог этому всевла­стию спецслужб и нетерпимости: «Политика русификации не была в империи новостью. Она уже применялась в Польше после восстаний 1831 и 1863 годов. Но при Александре III она уже не являлась, как прежде, наказанием, налагаемым на непокорный край; она стала системой, которую русское правительство проводило по отношению ко всем подвластным национальностям, даже наиболее ему верным»21.

Другими словами, официальная политика «России под надзором полиции» сводилась, по сути, к самому примитивному брутальному этническому национализму. В моноэтнической стране такую полити­ку назвали бы государственным шовинизмом, в многонациональной империи она была самоубийственной. «Новый порядок» словно бы сознательно готовил гигантский взрыв того, что назвали мы раньше «миной» №3.

w Глава восьмая

« Б л е стя щ и и п е р и о д » на финишн°й пр™°й

Нисколько не менее самоубийственно, однако, обстояло дело и с подготовкой взрыва мины № 2, крестьянской. Тут поневоле придется нам, пусть мимоходом, затронуть укоренившийся в историо­графии миф о предреволюционной финансовой политике самодержа­вия как о необыкновенном успехе, своего рода «русском чуде». Время между 1891 годом, когда, по словам русского историка, «перед глаза­ми всего мира была продемонстрирована внутренняя слабость импе­рии, где недород хлеба сопровождается ужасами голода, напоминаю­щими мрачную и беспомощную эпоху далекого средневековья»22 - и очередным унизительным поражением империи в русско-япон­ской войне, время, когда к управлению ее финансами пришел

История XIX века. Т. 7. С. 411-412. ИР. Вып. 29. С. 1.

Сергей Витте, часто называют даже «блестящим периодом» в исто­рии России. И поверхностный взгляд как будто это подтверждает.

Русская промышленность и впрямь развивалась в этот период бурно, в особенности производство вооружений, разработка мине­ральных ресурсов и железнодорожное строительство. Протяженность железнодорожной сети России, не достигавшая в 1866 году и 6 тысяч верст, превысила к концу века 40 тысяч, выведя страну на второе место в мире после Соединенных Штатов. Впервые достигнут был бездефицитный бюджет, введена золотая валюта. Отсюда впечатление, что не будь это замечательное развитие пре­рвано на полном скаку мировой войной (в одном варианте мифа) или коварным большевистским заговором (в другом), «Россия, кото­рую мы потеряли» стремительно вырвалась бы в первые ряды бога­тейших и развитых стран, оказалась бы экономической - или энерге­тической - сверхдержавой.

Ничего похожего. Ибо, как говоритисторик российской экономи­ки, «финансовое искусство - не магия, и поэтому блеск гниющего дерева всегда говориттолько о процессе разложения»23. Государ­ственные расходы возросли за «блестящий период» на по процен­тов. За счет чего этот рост оплачивался? Цифры указывают на два источника: во-первых, на гигантский рост налогового обложения крестьянства, что, естественно, вело к катастрофическому сужению внутреннего рынка, во-вторых, на иностранный капитал.

«Правительственная политика, - говоритисторик, - направилась в сторону наименьшего сопротивления, всей своей тяжестью обру­шиваясь совершенно незащищенный и задавленный класс крестьянства. Единственная защита этого класса заключалась в его потрясающей бедности: взяли бы больше, да нечего было взять»24. А когда выяснилось, что взять действительно больше нечего, то дело и пришло «к своему логическому концу: истощение платежных сил податных классов заставило Россию прибегать к ежегодным займам на разорительных условиях для покрытия хронического дефицита»25.

Там же. С. 21.

Там же. С. 24.

А что же бездефицитный бюджет? На самом деле, как оказалось, у правительства было два бюджета - ординарный и экстраординар­ный. Если первый и вправду сводился с ежегодным превышением доходов над расходами (агитпроп для привлечения зарубежного капитала), то второй был постоянно в долгу как в шелку. Чтобы стало еще яснее, скажем так: поскольку «Россия не знала естественного роста государственных доходов», то «концы с концами оказалось возможным сводить только при помощи займов»26.Причем «попытки правительства сократить расходы не увенча­лись никаким успехом; по-прежнему урезывались только расходы на культурные нужды»27. В результате расходы по министерству народ­ного просвещения составили два процента бюджета, тогда как расхо­ды на вооружение тридцать два. Последствия оказались страшными: «правительственная политика привела не только к оскудению цент­ра, но и к истощению всей народной России, к превращению подат­ного домохозяина в податного нищего»28.Историк российской экономики М.И. Боголепов цитирует для иллюстрации одного из наблюдателей тогдашней деревенской жизни, «чрезвычайно скромного, - по его словам, - по своим поли­тическим воззрениям». Автор этот рекомендует «составить правди­вую выставку», на которой «показать в картинах избы без соломен­ных крыш, снятых для корма скоту в конце зимы, равно изобразить кистью художника коров, поднимаемых кольями от бессилия встать на ноги вследствие зимней бескормицы и, наконец, заключить все это кладовой большинства наших крестьян... При этом обнаружится, что все их имущество заключается в старых тряпках, кое-каких веревках, оборванной сбруе и обвитых берестой горшках»29.

Даже необычайно популярный в наши дни среди «национально ориентированных» журналист суворинского Нового времени М.О. Меньшиков, чье свидетельство должно быть для них выше подо­зрений, увидел в тогдашних русских деревнях лишь «рваную нище-

Там же. С. 16, ю.

Там же. С. 17.

Там же. С. 20.

ту», «угрюмое пьянство» да «великое одичание и запустение»30. И в результате вынужден был скрепя сердце признать, что «нынеш­ний крестьянин - кроме разве глубоких стариков - почти равноду­шен к Богу, почти безразличен к государству, почти свободен от чув­ства патриотизма и национальности»31.

Удивительно ли, если «новейшая сельская картина такова - всего чаще маленькая, убогая хата, в которой не живет, а прозябает постепенно вырождающаяся от скуднейшей растительной пищи крестьянская семья, одетая в ситцевые фабричные отрепья?.. Отвар воды с ничтожным количеством кислой капусты, картофель, пшен­ная каша и черный хлеб, смоченный этим же отваром, - вот обычная пища крестьян... О мясе, сале, конопляном масле нет и помина - это роскошь доступна лишь 3-4 раза в году, в большие праздники»32.

Вот ведь откуда то катастрофическое сужение внутреннего рынка, о котором мы говорили: ограбленное государством «подат­ное сословие», крестьянство, составляло тогда основную, подавляю­щую массу потребителей. Вопрос, следовательно, в том, что если потребители не могли покупать товары, предлагаемые растущей про­мышленностью, то за счет чего она росла? Ответ отчасти в том, что росла вовсе не вся промышленность. Росли либо экспортные отрас­ли - нефть, уголь, которые оплачивали иностранные потребители, либо те, где заказчиком выступала казна - вооружение, железные дороги (которые правительство «блестящего периода», кстати, рена- ционализировало, т.е. выкупило у частных владельцев). Полный ответ на наш вопрос даёт русский историк: «так как повсюду обнару­живалось крайнее обнищание народа как потребителя... промыш­ленность самым очевидным образом поступает на содержание к государственному казначейству... держится правительственными заказами»33.

Меньшиков /И.О. Выше свободы. M., 1998. С. 143.145- Там же. С. 155-156. ИР Выл. 29. С. 36. Там же. С. 48.

Глава восьмая

Приключения «а финишной прямой русского кредита

Так постепенно раскрывается для нас вся искусственность, кукольность, условность знаменитого индустриаль­ного подъема «блестящего периода». И предстает он перед нами лишь как «финансовая магия», как экономический эквивалент того политического «всевластия полиции», о котором говорили Струве и Лопухин. Население, «народ как потребитель», нищает, а промыш­ленность поступает на иждивение к государству и славно таким обра­зом растет. Тут, однако, возникает еще один вопрос. Откуда, спраши­вается, взялись у казны деньги, чтобы содержать эту растущую неза­висимо от внутреннего рынка промышленность? Ответ опять-таки простой: «в последние десятилетия прошлого века привлечение ино­странного капитала сделалось лейтмотивом русской финансовой и экономической политики»34.