Присвоенная - Нина Бархат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это б — будет б — бест — бестселлер! К — клянусь! — пьяно заикалась я, едва фокусируя взгляд на Кайле.
Он смеялся и согласно кивал головой, раздевая меня и укладывая спать. А я изо всех сил пыталась попасть поцелуем по его губам. И все время промахивалась…
Это была счастливая жизнь.
И вот она ушла вместе с ним, и теперь везде зияла пустота.
Глядя в спаянную синь неба и океана, я пыталась найти горизонт. Я точно знала, где он должен лежать — вон там, на уровне дальней скалы… но линии на знакомом месте не было.
Такая же потерянная, дезориентированная в пространстве и времени, я не понимала, что делать дальше.
Можно приготовить обед. Но пришлось бы накрывать стол для одного человека: одна тарелка, одна ложка, одна чашка, одна… Есть не хотелось.
Можно было бы почитать. Но кто спросит: «Над чем смеешься, любимая?» — и, целуя, заглянет в книгу, желая разделить веселье. На двоих… Смогу ли я еще смеяться?
Или, может, послушать музыку? Но кто обнимет меня и неожиданно закружит в танце, заверяя, что любит, любит, любит?
Или попытаться уснуть, забыться? Но без жарких объятий в одинокой постели я не смогу сомкнуть глаз до утра…
Я не знала, как жить.
И зачем.
* * *— В прошлом году в это время уже лежал снег. Да и солнечно было, морозно, не то, что сейчас — болото под ногами, все простужены, носы текут… Эх, молодежь! Ни на что не годны. Вот взять меня — никогда не болею! Моя жена, мир праху ее…
Я даже не пыталась изобразить интерес и смотрела в окно, за которым и в самом деле был тоскливый серый день, без конца поливавший усталую землю.
— …другого хозяина такого не найдешь, говорила она, золотые руки…
Сама виновата.
Что я здесь забыла?
Отправившись в очередной раз за продуктами в соседний городок, я заглянула в местное почтовое отделение. Не то чтобы мне нужно было отправить письмо или получить газету, просто по привычке. В последние годы Кайл всегда останавливался перед этим зданием после того, как наша загруженная машина покидала рынок. Лет пять назад мы потеряли страх окончательно, и он завел здесь абонентский ящик на свое имя.
Остановилась у почты и я. Теперь я многое делала по привычке. И сейчас расплачивалась за то, что без необходимости заговорила с посторонним человеком. Обрадованный возможностью пообщаться со мной наедине, пожилой служитель изо всех своих петушиных сил расписывал, какой выгодной партией является он по сравнению с «дохлой молодежью».
Будь рядом Кайл, мне бы не пришлось выслушивать эти…
— Так где, вы сказали, живете?
Я натянуто улыбнулась — неужели я так глупа с виду? — и спокойно повторила, что хочу посмотреть, нет ли почты для Кайла. Услышав мужское имя, служитель насупился и заторопился в подсобное помещение.
Прошло лишь чуть больше двух месяцев со дня смерти Кайла, и письма еще продолжали поступать. Кому-то был нужен совет, иным рекомендации… Всем им я отвечала, что лучший в прошлом охотник уже ничем никому не поможет. И поток просьб постепенно иссякал.
Последние пару раз я выходила из унылого почтового здания с пустыми руками. Может, мне больше и не стоит сюда заглядывать?
— Бандероль, — гордо заявил мужчина, точно это было его личной заслугой, и протянул мне раздутый пакет из плотной коричневой бумаги.
Удивленно приподняв бровь, я автоматически взвесила пакет в руках. Тяжелый. Что же это могло быть?
Но мои размышления прервал взгляд служителя. В нем явно светился вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?», готовый вырваться наружу.
— Спасибо, — мгновенно сориентировалась я и, не дожидаясь ответа, вышла на улицу.
И только в машине, бросив пакет на сиденье рядом, я заметила, что обратного адресата не было…
Уже почти смеркалось, когда я добралась до дома. Последний и самый тяжелый участок дороги — сквозь пещеры всегда невероятно утомлял меня. Вцепившись в руль и напряженно всматриваясь в темноту, иссеченную пляшущими фарами, я с тоской вспоминала время, когда находилась на пассажирском сиденье, а за рулем был Кайл, спокойный и порой даже улыбавшийся мне.
Багажник, в прошлом забитый под самый верх снедью и разной мелочью, делающей жизнь приятнее, теперь не заполнялся и на четверть. Но все равно я долго переносила покупки в дом — лестница поднималась высоко, а я была… одна.
Ветер гулял из комнаты в комнату привычно, по — хозяйски. Я уже не вздрагивала от постукивания рам, не пугалась, когда резкий его порыв внезапно захлопывал дверь или сбрасывал одежду на пол. Вот и сейчас, услышав шуршание за спиной, я оглянулась не спеша, без страха. Из-под оберточной бумаги, шелестевшей на ветру, выглядывал край коричневого пакета.
Ах да, чуть не забыла…
Я отставила небольшой ящик с яблоками в сторону и взяла пакет. Внутри было что-то плотное… Книга?
Темный картон не поддавался, и пришлось воспользоваться ножом. Вдруг, сама не понимая почему, я застыла, глядя на еще один, белый, слой, проглянувший через аккуратный разрез.
Глупости. Чего я боюсь?
Но руки медлили, откладывая разгадку на секунду, на две… на десять… Я решительно потянула верхний конверт. И остановилась, когда из-под него показалась крупная надпись: «…ане Снеговой».
Кто это — Снегова?
Расслабленно я стала перебирать воспоминания и неожиданно поразилась, наткнувшись на нужное: да это же я! Моя девичья фамилия осталась где-то далеко в прошлом. И рядом с ней, уже почти неразличимые сквозь толщу времени, были мои родные, я, юная, и…
Мойра. Это ее почерк.
Дрожащими пальцами я разорвала белый конверт и увидела слова, размашисто выведенные ее рукой.
«Моя любимая подруга! Раньше он наверняка убил бы меня за содеянное, но теперь все изменилось. Он сам изменился. В твоих руках дневник Кристофа. Я уверена, ты должна это прочесть, и тогда если не простишь его, то хотя бы поймешь. Твоя навечно, Мойра».
Я отложила лист в сторону и достала… книгу?.. тетрадь? Изысканный переплет из темной матовой кожи — без тиснения, без отделки, золотой обрез страниц. Сердце болезненно дернулось, узнавая его…
И тут кончился воздух. Как рыба, неожиданно выброшенная штормом из родной стихии, я беспомощно набирала полную грудь раз за разом… раз за разом, не ощущая облегчения. Мои пальцы судорожно сжимали кожаную обложку.
Нужно ли мне это читать?
Вдруг я разозлилась на Мойру. Зачем она так? Сколько лет позади! Наконец-то я все забыла! Ну, хорошо, почти забыла. Но теперь мне вовсе не нужно снова…
Не осознавая, что делаю, я поднесла дневник к лицу и закрыла глаза. Тонкий, благородный запах кожи переплетался с другим, таким знакомым… таким влекущим… огненным… живущим в памяти, несмотря на три десятка лет. Несмотря ни на что.