Люди и призраки - Оксана Панкеева

— Это как раз проще простого, — пожал плечами Мафей. — Каким-нибудь скандалом пригрозил. У него на каждого ведро компромата имеется, а Лисавета, я уверен, только прикидывалась такой уж порядочной. Вся ее безупречность заключалась в том, что она была замужем и детей родила в законном браке. Потому она и обижала маму, всякий раз подчеркивая ее единственный грех, чтобы выгоднее оттенить свою якобы порядочность.

— А ты это откуда знаешь?

— Шеллар объяснил. Давно, я еще тогда сопляком был. Я как-то спросил его, почему меня при дворе дедушки так обижали, и он мне это разложил все по полочкам подробно и научно с точки зрения психологии. В том числе о доминирующих самцах. То бишь о вас с Василием.

— Так ты все знал?

— Знал.

— Так чего сразу не сказал?

— Хотел тебя послушать. Только я так и не понял, какое это имеет отношение к твоему визиту и к дяде Пафнутию?

— Тогда я продолжу по порядку, а то запутаюсь. Тебе вот все объяснили тихо и спокойно с точки зрения психологии. А мы узнали при таких обстоятельствах, что до сих пор вспоминать страшно и… стыдно. Случилось все, когда наши старшие с похорон твоей матери вернулись. Дед, батя и тетка. Нас, детей, с собой не взяли, и мы толком не поняли, что там вышло у деда с Шелларом… Дед вроде хотел тебя домой забрать, а ты не пожелал… В общем, дед распсиховался, разобиделся, вещами швыряться начал, как это у него водится. Он же у нас вообще такой, характером в прабабку Гортензию пошел. Его матушка, наша прабабка то есть, была мистралийская принцесса, а они же припадочные… да ты сам знаешь, взять хотя бы этого твоего приятеля, мстителя непризнанного. Вот и дед такой психованный. В общем, начал он буянить, а тетку дернуло за язык посочувствовать. А что, говорит, от него можно было ожидать (это от тебя в смысле), байстрюк, говорит, неблагодарный. И тут вдруг батя заговорил. Ты ж его знаешь, он вечно молчит, как камень, слова не вытянешь, а тут вдруг… От одного этого можно было офигеть на месте, а как мы услышали, что именно он сказал, то офигели окончательно.

«Неблагодарный, говоришь? А за что он тебе должен быть благодарен, стерва старая? За то, что отравляла жизнь ему и его матери? Ты же ее ненавидела, потому что завидовала черной завистью. Ты всегда всем завидовала. Мне — потому что я наследую посох, а ты нет. Моей жене, потому что она родила мне мальчишек, а у тебя одни девчонки, которые тоже ничего не наследуют. Отцу — потому что его уважают, а тебя нет. А уж сестре ты завидовала больше чем остальным. Потому — что она красивая, потому — что ее люди любили, потому что за ней вечно парни увивались, а тебя стороной обходили. Потому что три мистралийских принца чуть не передрались из-за нее, а тебя с грехом пополам выдали замуж за старого князя Галицкого. Вспомни, когда в Мистралии произошел переворот, ты ходила довольная, как обожравшаяся кошка. Тебе было наплевать, что у людей горе, — радовалась, что сестра без жениха осталась. А когда она с эльфом попалась, ты вообще чуть от счастья не лопнула. Ты и раньше-то вечно старалась ей как-нибудь насолить, чтобы самой себе лучше казаться, а тут уж развернулась во всю ширь. Поливала ее как могла, выставляла гулящей девкой, чтобы вся страна знала, какая ты добропорядочная мать и честная жена. А когда она вышла все-таки замуж и стала королевой Ортана, ты на дерьмо изошла от зависти. Представляю, как ты теперь счастлива! Радуйся. Или тебе для полного счастья не хватало заполучить под свою опеку ее ребенка, чтобы и над ним издеваться? Только я бы на твоем месте молился денно и нощно, чтобы этот малыш никогда с тобой не встречался и не знал, какая ты сволочь. Потому что из этого крохи медленно, но верно вырастает могущественный маг, и, если он когда-нибудь надумает отомстить, я тебе не завидую…»

Тетка опомнилась, визжать начала, дед молчит, в посох вцепился, а мы с Василием стоим, рты разинув, и медленно приходим к пониманию того, что мы лопухи. Что ничего этого не знали и даже не приходило нам в голову посмотреть на все с такой стороны. Да и батя тоже хорош — молчал столько лет… Тогда-то до нас все и дошло. Мы ведь уже взрослые были, соображали, откуда дети берутся. А когда стали старше, еще лучше поняли. Оно, знаешь, когда свои байстрюки по двору бегать начинают, очень пониманию способствует…

— Это у тебя? — заинтересовался Мафей. — Или у Василия?

— У меня, — вздохнул Кондратий. — Василий аккуратнее в таких делах, а меня как-то угораздило… просчитался. Теперь у меня двое славных близнецов, и дед нипочем не позволяет мне их признавать. А вот они вырастут, соображать начнут, и какие-нибудь поганцы вроде нас с Василием станут их обижать…

— А ты меня позови, — посоветовал Мафей. — Я им, как Элмар тебе, доходчиво объясню, что байстрюки — ребята обидчивые и от огорчения могут огненным шаром запустить. Только я так и не понял, зачем ты мне все это рассказываешь. Сдались мне вы с вашей теткой мстить вам. Делать мне больше нечего.

— Это я знаю, — Кондратий снова вздохнул и разлил по рюмкам остатки самогона. — Дело совсем в другом. Это все было как бы предисловие, чтобы тебе понятнее было, почему я все-таки явился. После того случая с пьяным мистралийцем я начал размышлять: а с чего вдруг он так обо мне думает? Понятно, ты рассказал, но почему ты рассказал обо мне именно так? Я как-то полагал, что если я вырос и поумнел, то и ты должен был. И спросил я об этом у бати. А он возьми да и объясни, с чего-то его опять поговорить пробило. Ты, говорит, за десять лет в самом деле вырос и поумнел. Но ведь эти десять лет вы практически не общались. Откуда же Мафею знать, какой ты теперь? Он тебя помнит таким, каким знал. Врагом. И всю жизнь будет помнить, а она у него намного длиннее твоей. Ты состаришься, умрешь, и кости твои сгниют, а он будет помнить, что был у него когда-то в детстве кузен Кондратий, большая сволочь. Маленьких обижал, за уши дергал. Вот эта мысль меня и доконала. Как же так, говорю, бать, это что же получается, из-за того что я в детстве чего-то недопонимал по глупости своей, меня теперь до конца дней будут за сволочь считать? А батя пожал плечами и как бы просто так, как бы без всякой связи с моим вопросом рассказал одну историю. Про Шеллара и кошку. Ты ее знаешь?

— Знаю, — кивнул Мафей. — Шеллар мне про эту кошку рассказывал. А при чем тут дядя Пафнутий?

— А при том, что Шеллар, будучи маленьким и еще недостаточно образованным, не мог понять, отчего же кошка сдохла, и спросил у бати, почитая его за великого специалиста. Так батя после того много лет от него шарахался как от чудовища какого. Только когда они уже выросли, Шеллар сам сообразил, в чем дело, вытянул батю на откровенный разговор и убедил, что больше кошек не обижает, да и людей-то только по службе. То есть, понимаешь, этой историей батя мне как бы тонко намекнул, что я должен пойти и с тобой поговорить. Вот я и пришел.