Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это один возможный сугубо материалистический вывод философии «сознания как фокуса природы». Другой – агностицизм, невозможность Мюнхгаузену вытащить себя за косу из болота. Живи и дожидайся, что из этого выйдет. Все может быть.
Реальный результат дум такого рода в этом году: полная уверенность в «биологической» доказательности того, что сознание – не просто дубликат физических явлений, что это фактор, как-то воздействующий на физику, т. е. и сам физический (это следует с очевидностью из развития сознания, его утончения и усложнения в природе, к которому «природа» не стала бы стремиться «зря»). Неисповедимыми путями, может быть, природа физически действует и на сознание, и тогда круг замкнется. Думаю, что самое интересное, глубокое и неожиданное для физика в будущем в изучении сознания.
Сейчас. На улице 0°. В окно солнце мимо фаянсовой немецкой Минервы с копьем, купленной на Арбате, между двумя горшками с азалиями (тоже немецкими, из потсдамских оранжерей). Солнце на урановом стакане с Шиллером, привезенном Весниными из Карлсбада. В стакане последние мелкие красные розы из сада и белые шарики (название забыл). Солнце играет на бронзовой золоченой чернильнице (почти своей работы). Чернильницы в виде сфер – земной и небесной, в середке полуодетая дева с астрономической сферой в руках. Золотые пятна и рефлексы. Кварцевые печатки. На синей стене красновато-оранжево-желтая Чечилия Доменикино, Лютер и Фауст. Краснодеревный диван, два питерских шкафчика для бумаг. – Вещи. Но надо же где-нибудь жить, и лучше с ними.
Мучительная неделя выжимания газетных статей, заседаний. Больная голова. Мозаика, мозаика отвратительная. Улетает память. От прошлого какая-то слабая паутина. Динамика без остановки.
В радио – Бах из Швейцарии.
Вот воскресная картинка одного из сознаний.
25 октября 1947
Люди, люди, люди. Усталость. Постоянное ощущение чего-то вроде нависшего над головою меча.
Философия? Ясное ощущение себя машиной, на которой «кто-то» работает. «Я», сознание – обман и пустота.
2 ноября 1947
…усталость, апатия и усугубление «философии».
8 ноября 1947
Утром вчера на параде и демонстрации. День холодный, дождливый, серо-грязный. ‹…›
«Nativita» Barrocio, реставрированная Кориным (вернее, просто промытая). По-прежнему Лютер Луки Кранаха на стене. Белая фарфоровая Минерва с копьем на белом окне. За окном деревья, покрытые снегом, с прилетевшими опять воронами. Ворона и проблема сознания.
‹…›
В душе мозаика. Усталость. Вороны на оснеженных ветках…
Нужно начать наконец писать большое, втягивающее.
Приобретение, или признак страшного недуга. Сверхличная точка зрения на все.
По радио «Экстаз» скрябинский. Когда-то слушал его первое исполнение в Благородном собрании. Ничего не понял. Шел с концерта с И. Е. Евсеевым и А. Габричевским и ругался (в Георгиевском переулке). Теперь понимаю глубину этой музыки. Это экстаз умирания, той эпохи перед 1914 г. Непрестанный крик, стон сознания, сжигающего себя самого.
13 ноября 1947
Настроения и «философия» самые грустные и самые безнадежные. Растекание личности, полная эфемерность прошлого. Все кажущееся ценным – сон и мираж. Верна только мгновенная эстетика, смысл которой тоже пустой.
14 ноября 1947
…в Эрмитаже: Петровская галерея. Прошло двести лет, и что же осталось? От Петра сохранили все, что можно, вплоть до внешнего облика «персоны» растреллиевской. И живет импульс, пинок, данный им давно России. Этот пинок не иссяк, это и есть живой Петр. Это все? Мало? или много? Опять злополучное «я», растекающееся облако, фокус природы.
Страшно недоволен сам собой. Никакого творчества, свежей мысли. Усталость. Отупение. С трудом дышу. Толстею. Сам на себя не похож. А иногда казалось, что я мог бы подняться до высот, с которых все видно. На самом деле все тянет вниз.
Хожу, сижу, а неустанно перед глазами собственная и общечеловеческая трагедия. Сейчас темное питерское утро. Сижу в зеленом кресле в красно-желтом кабинете, как в темной могиле.
16 ноября 1947
Я с ужасом замечаю, как постепенно обрываются связи мои с жизнью, с людьми, событиями, предметами, прошлым, будущим. Родные, знакомые начинают казаться призраками, тенями, изменяющимися, исчезающими. Все, все в движении, расплывается, совсем не вечно, люди, как актеры, вещи, как картины, быстро выцветающие и распадающиеся. Судорожные попытки музеев, архивов, библиотек спасать прошлое – случайны, фальсифицированны, да и не достигают в сущности ничего.
‹…›
Вчера опять целый день хождений, заседаний. ‹…› Сегодня – по комиссионным магазинам, по антикварным книжным лавкам. Погоня за прошлым.
5 декабря 1947
Ясно понимаю, что проживаю последние годы состояния человека, которым он быть должен. Дальше, если придется жить, начнется явное умирание на собственном виду, потеря памяти, сил. И вот на вершине горы страшно холодно, одиноко и безразлично.
Жизнь кругом: весь земной шар пузырится, хаотически кипит. Все хорошие слова, принципы перевернуты вниз головою. Все позволено. Человеческое сознание как будто бы дошло до тупика.
«Шар земной, ничтожный и презренный, неизменный свой свершает путь» и на нем всякие макро– и микростатистические процессы. «Все утопить». Рушится надежда на человеческую волю, выстраивающую людей к одной увлекательной цели, на волю, оседлывающую земной шар.
‹…› На дворе 3-й месяц погода пляшет около нуля. Мокрый снег, дождь. Гадость. Уличная финансовая паника перед предстоящей девальвацией или сменой денег[365]. Покупают все, вплоть до гробов.
14 декабря 1947
Самое тяжелое: прочно угнездившаяся, и сознательная, и бессознательная философия: 1) Эфемерность «я», 2) полная условность человеческих отношений, слов, мыслей и даже снов, 3) в сущности, вся человеческая деятельность – актерская. При такой философии не мудрено «соскочить с орбиты» в небытие и сознательно кончить с сознанием.
21 декабря 1947
По случаю местных выборов [книжные] лавки закрыты. Не ходил поэтому и в город. Только на выборы в сопровождении кинооператоров.
‹…›
Кругом печальные денежные трагедии и комедии. А. В. Щусев, вынувший сколько-то сотен тысяч старых бумажек, уборщицы, потерявшие последнюю тысячу.
Обращаюсь в резинового болвана, в который вставлен граммофон и которого возят в ЗИС’е 110.
‹…›
… По радио из Англии рождественская оратория Баха.
Прочел о космологических фантазиях П. Иордана. Мир, начинающийся миллиард лет тому назад из точки и растущий с рождающимися звездами. Снова, по-видимому, попытки Мюнхгаузена вытащить себя самого за волосы.
25 декабря 1947
Радио: коляды, рождественские гимны по-фински, по-чешски, по-польски, по-английски. «Все выраженье стихии одной», стихии, пробудившейся бог знает когда, когда стали праздновать победу Солнца над тьмой. Зерно всего этого еще совсем не понято. Это – явление природы, так же как перелет птиц и
