Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария

Но оно было очень красивым. Тонким. Белым. Лаконичным. С бликующим единственным камнем.

Зная Корнея, это точно бриллиант.

И снова стало больно. Потому что…

Перед глазами события вечера, когда она все испоганила. Сомнениями. Волнениями. Глупостью. Детскостью.

По щеке скатилась первая слеза, Аня провела тыльной стороной ладони, ее сгоняя…

Потому что по заслугам. Потому что… Так ей и надо…

Вскинула взгляд вверх, постаралась проморгаться.

Знала, что надо сделать.

Спрятать. Успокоиться. Поставить телефон на зарядное. Вернуться в кухню. Сделать вид, что ничего не находила. Оставить так же глубоко, как оставил он. И не думать больше… Никогда и ни за что не думать, что а вдруг…

— Ань…

Услышав отклик от двери, девушка дернулась. Встала резко, обернулась, зажмурилась на миг, слыша, что телефон падает к ногам, коробочка захлопывается, остается за спиной, а она смотрит на Корнея, вымучивая улыбку…

По щеке катится новая слеза, она достает из-за спины руку, проводит…

— Я просто… — Аня знает: должна что-то сказать, но понятия не имеет, что можно. Просто смотрит секунду, улыбается, снова поднимает взгляд, хлопает ресницами. Мысленно ругаясь с собой же последними словами.

Ну и зачем полезла? Ну вот кто просил-то?

— Ты что делаешь? — Корней спросил, приближаясь. Присел на корточки у ее ног, поднял свой телефон, бросил на кровать, прошелся взглядом по открытой и частично выпотрошенной тумбе, поднялся…

Смотря уже Ане в лицо. Серьезно. Внимательно. Пристально. Слегка прищурившись.

Так, что ей кажется — стало еще больней. Стало хуже.

— Что в руке? — Корней спросил, кивая на ту, которая за спиной.

Аня со звериной силой впилась в текстурную коробку, рискуя ее согнуть…

По нему было видно, что он не отстанет. Видно, что ждет ответа. Ане же…

Ответить нечего. Она жмурится, слезы, успевшие снова набежать на глаза, выталкивает на кончики ресниц. Они уже не скатываются — просто грузными каплями слетают вниз. Одна за другой.

— Руку достань.

И Аня, наверное, была бы сейчас благодарна, чтобы Корней не стал настаивать, сам все понял, оставил ее наедине с собой. Тихонько поплакать. Убрать. Выйти. Но он произносит требовательно, поэтому…

— Я не специально. Я не хотела рыться. Просто… Я подумала, что ты шнур дернул… Что в шнуре проблема… Я хотела шнур… — Аня говорила, продолжая жмуриться и сжимать коробочку за спиной. Смотреть было страшно. Достать тоже. — Прости меня, пожалуйста. Прости. — Но главное — было очень-очень больно. Так же, как когда-то.

— Достань ты руку, Ань…

Очень хотелось милосердия, но за собственную глупость, как известно, нужно платить.

Осознавая, что сама Аня это не сделает. Корней потянулся. Охватил ее кисть, почувствовал дрожь…

Девушка распахнула глаза, посмотрела в его.

— Прости меня. Давай просто на место положим. Пожалуйста. Я… Я не специально, правда… — говорила, желая больше жизни, чтобы он согласился. Чтобы просто сделали вид… — Я знаю, что… Пожалуйста… Я знаю, что ты не хочешь больше. Ты прав. Я… Меня нельзя такую замуж звать. Пожалуйста… Просто положим…

Знала, что он не любит, когда она задалбывает своими бесконечными «пожалуйста», но сейчас иначе не могла. Была слишком близкой к тому, чтобы разрыдаться окончательно и бесповоротно. Позорно.

Такое хорошее настроение в считанные секунды оказалось не просто испорченным. Близким к отчаянью. Сама себе сделала «подарок». Сама себя подставила.

— Ань…

Корней окликнул, Аня замотала головой, снова жмурясь, чувствуя, что он тянет ее руку, зная, что ту самую коробочку уже видит. Заставляет поднять на уровне груди. Так, чтобы виновница Аниных слез оказалась между ними.

— Забери, Корней… Пожалуйста, забери… — и это настолько невыносимо, что девушка пытается оттолкнуть. Коробочку и его руку.

Впечатывает в ткань футболки острым углом, не заботясь о том, что ему может быть больно, отступает, ощутимо бьется о тумбу, кривится… Даже это воспринимая, как заслуженную кару. Ей просто хочется, чтобы все быстрее закончилось. Забыть. Остыть. Потом улыбнуться даже, осознавая, как неловко получилось. Потушить горечь. В очередной раз смириться, что заслуженно…

— Ань…

Только он почему-то не хочет делать так, как она отчаянно просит, продолжая мотать головой. Неужели не понимает, что ей физически сейчас сложно глаза открыть? Неужели…

Девичьи пальцы будто жечь начало. Стало невыносимо. Настолько, что Аня разжала кулак, не волнуясь о том, что будет с кольцом. Упадет — так и надо. В первую очередь ей. Потому что… Все просрала. Сама все просрала…

Рыдания вырвались откуда-то из груди, прокатились по горлу, Аня поймала их ладонями, которые успела прижать к лицу. Затряслась. Попыталась отвернуться. Не слышала, чтобы стукнулось о пол. Но может просто пропустила.

— Прости меня, пожалуйста. Пожалуйста, прости. Я не хотела… Я правда не хотела. Пусти, я…

Собиралась сделать шаг в сторону. Туда, где ванная. Закрыться, успокоиться, умыться. Выйти, посмеяться. Извиниться по-человечески. По-человечески же все объяснить.

Когда он спрячет все на место. Когда поднимет с пола…

— Ань… — но даже это Корней сделать не дал. Преградил путь рукой. Шагнувшая не глядя Аня от нее отпружинила, возвращаясь на место, снова ударившись о тумбу, всхлипнула, чувствуя, что ловушка смыкается — ведь с другой стороны тоже рука. Его. Корней придерживает за плечи, тянет на себя. Зачем-то. В грудь. А ей туда сейчас нельзя. Только еще сильнее расплачется.

— Спрячь его, пожалуйста. Убери. Я не могу… Я знаю, что не заслужила. Что все испортила. Прости меня. Пожалуйста. Когда-нибудь.

Зашептала, продолжая плакать, вжимаясь лбом, костяшками, дрожащим телом в него. Чувствуя, что на затылок ложится его подбородок, фиксирует будто, что одна рука — с коробочкой, держит за талию, тоже впиваясь в кожу острым углом, а вторая водит по спине, потягивая волосы…

— Тихо… Тихо… Слышишь? — Сам же Корней говорит. Спокойно. Совсем не требовательно. Укачивает будто. Убаюкивает. И из-за этого делается еще хуже. Потому что… И это она тоже не заслужила.

Казавшийся уже пережитым корпоративный косяк снова вырос перед глазами. Мелькал кровавыми пятнами бешенного отчаянья. Давил горло. Вырывался всхлипами.

Аня до сих пор раскаивалась. До сих пор мечтала искупить. До сих пор иногда плакала. Пусть он и сказал, что тема закрыта. Она сделала очень плохо ему, но себе — хуже. В сто миллионов раз.

— Почему ты его не вернул? Почему? Надо было вернуть… Надо было… — Аня снова шептала, не ожидая ответа.

Когда Высоцкий сказал правду в Риме, ей было плохо, но как-то проще. Они были слишком близки к тому, чтобы потерять друг друга окончательно и бесповоротно. А это куда страшнее, чем лишиться права быть невестой. Сейчас же… Когда им так долго было хорошо, те внезапно всплывшие воспоминания сделали по-особенному больно. Выстрелили в упор. Разодрали душу. Аня будто на дно ушла в свои терзания о том, как же сильно… И как же глупо… И как же страшно…

— Анька… — из девичьего горла вырвался новый всхлип, дрожавшая осиновым листом зайка вжалась в Корнея еще сильнее, ощущая себя по-особенному жалкой и ничтожной. Это же она его… Это же она его унизила, она все испортила, она должна прощение просить, исправляться, менять что-то… А не он ее успокаивать. Так тихо обращаться. Ласково. С улыбкой будто… — Анька… Рыдать прекращай. Слышишь? — Но он обращается. И рождает в ней новые всхлипы. Новое отчаянье. Новые красные пятна перед глазами. — Анька, мать твою! — Разрастающиеся, пока Корней не произносит громче, требовательнее, пока не приседает немного, берется за ее кисти, тянет в стороны…

Она борется.

Сначала пытается оставить на месте руки, потом хотя бы голову отвернуть. Но Корней не дает толком. Разводит по сторонам, прижимается своим лбом к ее лбу… Поворачивает. Чувствует, как ее слезы отпечатываются на его носу и щеках…

— На меня смотри. — Говорит так, что Аню начинает колотить сильнее. Она пытается мотнуть головой, но не может. И отклониться не может. И увильнуть. Корней дожидается, когда она разожмет веки. Смотрит в глаза вот так еще несколько секунд, потом начинает отдаляться, продолжая держать ее за кисти.