Эпоха альтернативно живых - Едика Кабаг

Тюрьма располагалась в обыкновенной избе-пятистенке. Тычками меня загнали в сени, где я встал пред светлыми очами дежурного. Тот оглядел меня с ног до головы, почесал затылок, пролистнул тетрадь, покачал головой.

– Это хто? – дежурный посмотрел на конвоира.

– Личный враг самого! Велено определить в одиночку. – Он подтолкнул меня к дверям во двор. – Seien Sie vorsichtig mit – er liebt es zu kДmpfen

– В одиночку? А места есть, кто меня спросил? Akzeptiert.

– Э. Ты тут не начинай. Мое дело привести и сдать. А дальше сам определяйся. – Конвоир склонил голову набок. – Только, эта, Сам еще обещался к нему прийтить сегодня.

– Ты меня не стращай, тут. Не вырос еще. Чай не боюсь.

– А я тебя и не стращаю. Говорю велено в одиночку.– Повторил конвоир и добавил. – Сам велел.

Дежурный закряхтел, стал что-то искать на столе. Нажал на какую-то кнопку, из избы появилось еще два ухарая. Наконец он достал журнал, ручку, и подал все это конвоиру, пробубнил – Распишись.

Пока конвоир расписывался, два ухаря ухватили меня под руки, поволокли меня куда-то во двор.

– В одиночку его! – Проворчал дежурный, принимая журнал из рук конвоира. – Хотя стой! Ремень, шнурки, сдать!

Ухари в два счета вытащили из моих брюк ремень, потянулись к ногам, но зря – в кирзачах шнурков нету. Сдав ремень, они продолжили волочь меня на новое место жительства.

Одиночка оказалась клетушкой, примерно полтора на два, в помещении бывшего то ли курятника, то ли крольчатника. Сейчас непонятно, но вонь стояла характерная. Как только дверь закрылась, я кинулся к единственному слуховому окну, глотнуть воздуха.

Надышавшись и наглядевшись на фабричные ворота, я вернулся в камеру. Будем думать, что делать дальше. Побег? Подождем, что сегодняшний день покажет, но долго я тут задерживаться не хочу. А пока ждем, надо придумать, чем тут заняться можно. Я в камерах гость новый, все мое знание про тюремную жизнь только из фильмов. По началу, думаю, надо измерить свою камеру шагами, а там поглядим.

Второй год Белого Дракона, конец апреля. Хауптбург (бывш. станция Пахомово Тульская обл.) Штаб «Бронетанкистов».

«Сам» ко мне не зашел, ни вечером после прибытия, ни утром следующего дня. Его визит откладывался на неопределенный срок. За то время пока я ждал его, я успел выучить расписание движения броне-колонн. По началу, мне казалось, что «кулаки» имеют в распоряжении одну колонну «парусных танков», но нет. Колонн было две, по три пародии на танки в каждой, две машины сопровождения, ремонтная одна точно, вторая для мародерки или что-то вроде того. Было у них три, но одну я прочно вывел из строя, хе-хе.

Иногда, за воротами «фабрики», я видел странного мужичка, чернявого, издали не понять было, сколько ему лет, но мне почему-то показалось, что около пятидесяти. Из всей этой банды он мне показался самым странным. Вся банда, сплошь и рядом молодежь, ну тридцать, самые старые, всем остальным лет по двадцать или около того, а этот явно старше всех, так и по виду его можно было предположить, что он раб. Только, в отличие от меня, «срок тянул» он на «фабрике». Так же я заметил, что он работает с одним трактором, что-то по типу бульдозера. И постепенно этот трактор превращался в нечто иное, но во что, я так и не узнал. Когда от трактора осталось только шасси, его, вдруг, вместе с дядькой, передвинули в другое место.

Иногда, к воротам подъезжали мотоциклисты. Все обычно по паре человек, но периодами и по одиночке. Так же каждый день, что у нас в тюрьме, что на фабрике патруль дважды обходил периметр. Утром и вечером.

К исходу первого месяца моего заключения соизволил нанести мне визит. Предшествовавшая данному действу помывка в бане и смена белья, с потугами на немецкий «орднунг» весьма меня развеселила, и обнадёжила – удалось рассмотреть участок базы, скрываемый стоящим напротив моего окна домом. Ничего интересного мне не открылась, если не считать импровизированного автопарка, огороженного небольшим, до пояса, забором, аккуратными пятнами покрашенного в зелёный цвет. Вернувшись после бани в свою «камеру» я обнаружил свежую солому на полу и новый матрас, взамен дырявого и наполовину сгнившего старого. Подивившись переменам, я устроился, было, в горизонтальном положении, но появившийся «фашист» окриком поднял меня на ноги. За дверью послышались голоса, немецкая речь вперемешку с русскими словами и на пороге появился сам «фюрер», отрастивший, наконец, отвратительные усы-щёточку. Хотя не совсем верно – видны следы туши для ресниц, не складывается у него с растительностью на лице, вместо брутальной щетины лезет какой-то непонятный пух, вот и приходится ему «мужественность» изображать, женскими методами.

Рихард хотел от меня зависти, и признания его заслуг – двести обездоленных человек в пяти деревушках, разрушенных по брёвнышку его «панцервагенами», видимо, должны были произвести на меня впечатление, по крайней мере – внушить ужас. К сожалению, этого не произошло, а плевок в лицо и гордое «фашист» и «проклятый захватчик» заставили Денисова перемениться лицом. Буркнув что-то вроде «ничего, за десять лет точно сломается», он развернулся и вышел из «камеры». Следом исчезли тюремщики, дверь захлопнулась и вновь я остался один, наедине с новым матрасом.

За прошедший сентябрь я досконально изучил свою камеру, все доски в стенах, где какие гнилые, где сильные. Обиднее всего, что гнилые доски были сверху, под потолком. В середине вполне тёплого месяца состоялся ещё один визит Рихарда, после чего мою пайку уменьшили на треть, оставив только утренний и вечерний приёмы пищи. Опасаясь упадка сил, я решился на побег. В погожий денёк, примерно в двадцатых числах, аккурат после еженедельной бани, я рванул на волю. Без запасов, без оружия, фактически без обуви – мои сапоги остались в камере, на поход в баню мне выделяли какие-то непонятные разбитые ботинки, с отстающей в нескольких местах подошвой. И когда я уже был близко к своей цели, ботинки меня и подвели, зацепившись, одновременно, и подошвой об выпирающий из земли камень, и штаниной за перепрыгиваемое заграждение из колючей проволоки. Растянулся я знатно, лбом поймал первое дерево долгожданного леса и затих, по ощущениям, минут на двадцать пять. Очнулся в камере, со связанными ногами, после чего был доставлен в «Гестапо» и нещадным образом избит. Правда, мой враг правильно истолковал причины и, по всей видимости, поставил на общее довольствие – в вечерней пище появилось мясо, в обеденный рацион включили слегка сладкий компот.

Октябрь выдался совсем не теплым, дождило частенько, поэтому в моей камере сухими оставались только место у параши, да угол у окна. Вот в углу я и сидел большей частью.