Радуга - Кэтрин Стоун

— Попрощаться? — не поворачивая головы, прошептала Кэт, а сердце ее кричало: «Сколько еще раз мы должны прощаться, Джеймс?»

— Кэтрин?

Она обернулась, потому что привыкла всегда подчиняться его приказам, и встретила в глазах Джеймса такое участие…

— Можно посмотреть? — нежно спросил Джеймс, кивнув на повязку на шее Кэтрин.

Какую же боль приносила Кэтрин его нежность!

«Ах, Джеймс, прошу тебя, уходи!» — хотелось ей крикнуть.

Но Кэтрин понимала, что Джеймс не уйдет, пока она не исполнит его просьбу, и потому потянулась к пластырю на белоснежной коже. Однако ее обычно проворные пальцы, сейчас забинтованные и дрожащие от волнения, не слушались, а потому пластырь осторожно отлепили сильные и нежные пальцы Джеймса, тоже дрожавшие.

Джеймс убедился, что рана, как и сказала Кэтрин, неглубока. Острым тонким лезвием ножа грабитель сделал прямой, почти хирургически точный надрез на правой стороне шеи. Со временем шрам станет почти незаметным, но сейчас он был темно-красным свидетельством недавнего насилия.

Глядя на любимую, Джеймс почувствовал мощный прилив ярости к тому, кто осмелился ранить Кэтрин, и его охватило еще более сильное, но невозможное желание всегда быть рядом с Кэт и всегда защищать ее.

— Мне показалось раньше, когда ты описывала происшедшее, что ты не помнишь, как боролась с ножом, — произнес наконец Джеймс.

— Нет, я не помню борьбы, но я наверняка сопротивлялась. — Кэтрин отстранилась от таких мучительно-заботливых рук и прижала пластырь к шее.

— Ты должна быть очень осторожной, — ласково заметил Джеймс.

— Я и так осторожна, Джеймс, — мгновенно возразила Кэтрин, изумившись тому, с какой стремительностью и легкостью солгала.

Конечно же, она вовсе не была осторожной. Кэтрин ночи напролет бродила по темным улицам незнакомых городов, совершенно равнодушная к тому, кто ее окружает и каким опасностям она себя подвергает, полностью погруженная в мысли о том, как освободить свое сердце от воспоминаний о любви к Джеймсу.

— Хорошо. Я рад, — сказал Джеймс, сгорая от желания и понимая, что ему следует уйти как можно скорее — ради себя, ради своего сердца и, что было ясно по мученическому выражению сапфировых глаз, ради Кэтрин. — Ладно. Мне лучше уйти. По пути я отыщу кабинет Алена и попрощаюсь с ними.

— Джеймс… Спасибо, что позвонил и сказал мне об Алексе. Я поехала к ней… Алекса, наверное, тебе обо всем рассказала. — Кэтрин почувствовала новую волну боли, прочтя в виноватом взгляде Джеймса, что он действительно встречался с Алексой и все уже знает. — Как бы там ни было, мы теперь близки, очень близки, и я просто хотела поблагодарить тебя.

— Не за что.

— И еще, Джеймс…

— Да?

— Спасибо, что помог ей. Я должна была быть рядом, но меня не было… а ты был. Мне очень жаль, что я злилась на тебя за это.

Джеймс смотрел на женщину, которую всегда будет любить, и думал: жалеет ли она о другом? Жалеет ли Кэтрин о своем предложении Джеймсу жениться на Алексе? Жалеет ли, что их любовь стала лишь воспоминанием, которое пора забыть? Но вопросы эти являлись вопросами саморазрушения, потому что ответы на них были известны. С первой минуты, когда Кэтрин вновь увидела Джеймса, взгляд ее, казалось, говорил о том, что она устала от него. Ему стало ясно, что она уже далеко, очень далеко от их любви.

«Иначе и быть не могло, — сурово напомнил себе Джеймс. — Мне нечего предложить Кэтрин. И несмотря на то что я никогда не забуду и не хочу забывать, для милой Кэтрин будет лучше, если она сможет забыть нашу любовь».

И он тихо прошептал:

— Прощай, Кэтрин.

— Мне кажется, что Алекса не единственная сестра, у которой были очень близкие отношения с Джеймсом Стерлингом, — спокойно предположил Ален неделю спустя.

Они сидели на скале и любовались великолепными радугами над морем. Ален и Кэтрин приходили сюда каждый день после полудня, когда в лазурном небе еще сияло золотое солнце, но уже собирались грозовые облака. А потом начинался дождь, и они на это время прятались в увитой экзотическими растениями беседке. Молодые люди пережидали дождь посреди бушующей вокруг природной стихии. Как только дождь стихал, они возвращались на скалу, подходили к самому ее краю, чтобы видеть, где в море рождались радуги, противоположный конец которых уходил туда, в покрывавшие остров тропические джунгли, где находилась легендарная пещера с драгоценными камнями.

Каждый день Ален и Кэтрин приходили сюда разделить друг с другом восторг от великолепного зрелища радуг и поделиться тихими словами и нежными улыбками взаимопонимания. В обществе принца Кэтрин чувствовала себя раскованно и в безопасности. Ей казалось, что Ален очень похож на свой остров. Теплый, радушный, наделенный поразительной силой, приносящей исцеление. Здесь, в этом райском уголке, порезы Кэтрин затягивались гораздо быстрее, чем предсказывали ей врачи; к тому же, как ни странно, стало заживать и ее измученное сердце.

Все раны Кэтрин чудесным образом исцелялись благодаря чудодейственной силе прекрасного острова и его прекрасного принца.

И вот теперь ласково и осторожно Ален спрашивал Кэтрин о любви, тайну которой знали только она и Джеймс. Можно ли доверить тайну ее изболевшегося сердца доброму принцу? Кэтрин решила, что можно, и, оторвавшись от пленительного узора из радуг, посмотрела на Алена.

«Я поделюсь этим секретом и, возможно, другими, — подумала Кэтрин. — А как насчет ваших собственных страшных тайн, милый принц? Я знаю, они у вас наверняка есть, и они мучают вас, как бы искусно вы это ни скрывали в глубине ваших темных глаз. Поверите ли вы мне настолько, что расскажете о своих сокровенных секретах? Надеюсь, что так и будет. А тем временем я доверюсь вам».

— Ты прав, Ален, — медленно начала она. — Алекса не единственная сестра, у которой были близкие отношения с Джеймсом. Я сама когда-то очень сильно его любила…

Глава 24

Вашингтон

Сентябрь 1990 года

В Вашингтоне стояли необычно жаркие дни для середины сентября, но по утрам свежий, бодрящий ветерок уже дышал осенью. В душе Роберта, бежавшего трусцой вдоль Потомака и вдыхавшего полной грудью прохладный предрассветный воздух, терпкий аромат уходящего лета пробуждал воспоминания о любви. Предыдущая осень была опалена любовью. Макаллистер встречал с Алексой не одно такое же вот сияющее утро, нежно целуя ее и неохотно прощаясь, как только солнце озаряло хмурое небо.

Разумеется, дело было не во времени года. Любовь Роберта постоянно была с ним. Но сейчас, вдыхая этот воздух осени, Роберт снова почувствовал непреодолимое желание, с которым боролся все лето. Ему необходимо поговорить с Алексой, он хотел, чтобы Алекса снова показала ему ту женщину, коей себя представляла, — женщину, для которой их любовь была всего лишь игрой.