Главный свидетель - Сандра Браун

Хотя, если бы Мэт оказался столь же сильным, как его отец он вряд ли полюбил бы Лотти. Этой слабости он не мог и не хотел противостоять.

— Пожалуйста, не грусти, — прошептал он и потянулся к ней снова. Поначалу она сопротивлялась, но потом уступила требовательным поцелуям.

Он поцеловал ее в затылок и подумал, насколько хорошо он знает и любит этот запах. В Лотти ему нравилось все. Сколько раз он любящими глазами изучал ее тело, но так и не нашел ни единого изъяна. Она была безупречна.

Вот только бесплодие… Будь у Лотти все нормально по этой части, он, возможно, топнул бы ногой, заявил бы отцу, что она — та самая женщина, которая ему нужна, и женился бы на ней еще пять лет назад.

Она печально улыбнулась:

— Ты просто этого не замечаешь, Мэт, верно?

— Не замечаю чего? Твоей красоты? Очень даже замечаю. Всякий скажет, что ты красавица.

— Да не об этом речь..Я хочу сказать, Мэт, что тебе. постоянно пудрят мозги, а ты этого даже не замечаешь. — Она поколебалась, а затем добавила: — Слушай, Мэт, это правда, что о вас говорят? Вы вроде бы убиваете людей в сопровождении всяких там ритуалов? Вы что, на самом деле распяли этого Ли?

Он успокоил ее поцелуе:

— С этими делами мы никоим образом не связаны.

— Я говорю о тебе лично.

— Что бы мы ни совершали, все делается с Божьего благословения.

— Значит, это правда, — сказала она, застонав. — Господи, Мэт, разве ты не понимаешь, что мы в двух шагах от бездны?

Он нежно поцеловал ее в кончик носа:

— Ты пессимистка.

— А ты — дурак.

— Если ты и в самом деле в этом уверена, то почему помогла нам бежать? Отчего присоединилась?

Она вновь взъерошила ему волосы и вдруг до боли вцепилась в его шевелюру.

— Ты идиот. Обыкновенный несчастный тупой и красивый идиот. Мэт удивился, увидев в глазах Лотти слезы. — Единственной радостью, которую я знала в этой поганой жизни, стала любовь к тебе. Поэтому, сколько бы ни продлилось наше существование, я буду продолжать любить тебя. Она улеглась на матрас; и потянула его за собой.

Лотти выключила воду в душе и потянулась за тоненьким вытертым гостиничным полотенцем. Неожиданно она почувствовала, что сзади кто-то есть. Она повернулась и сдавленно вскрикнула.

— Доброе утро, Лотти — произнес Гиб, — как спалось?

— Что, вы здесь делаете?

— Ну конечно же, спала прекрасно. Утомилась, так сказать, после приятно проведенной ночи с моим сыном.

Лотти, как могла прикрылась полотенцем, от страха у нее зуб на зуб не попадал.

— Убирайтесь отсюда. Если Мэт вас здесь обнаружит

— Не обнаружит. Насколько тебе известно, он отправился за кофе и бутербродами. Прежде чем уйти, он зашел ко мне, чтобы справиться, что я хочу. Он был всегда таким покладистым, любящим сыном. Во всем меня слушался, только вот с тобой пошел наперекор..

Гиб поблагодарил Лотти за ее отчаянные усилия в их с сыном освобождении и похвалил за проявленные хладнокровие и мужество.

Впрочем, в его похвалах не чувствовалось тепла, не было тепла и в глазах, когда он говорил. Лотти била мелкая дрожь, и не только оттого что она, не успев вытереться продрогла. На самом деле она испугалась.

В присутствии Гиба Бернвуда по коже Лотти всегда пробегали мурашки. Еще маленькой девочкой, однажды отправившись с отцом в супермаркет, она ощутила что-то сродни неприязни при встрече с Гибом. Неприятие носило характер инстинктивный, скорее даже животный. Подобно щенкам, которые вдруг с непонятной антипатией воспринимают одного из своих собратьев, так и она с необъяснимым отвращением, относилась к Бернвуду-старшему, правда, знала, что все остальные думают иначе.

Теперь, после разговора с Мэтом нынешней ночью, она поняла, отчего невзлюбила Гиба. Этот злой супермен подчинил себе собственного сына и неустанно навязывал ему свое человеконенавистническое кредо в основе которого лежало насилие в чистом виде.

— Я бы хотела одеться, с вашего разрешения, — попросила — стараясь говорить спокойно и ровно. Гиб, обладавший инстинктом охотника, с легкостью распознал бы ее страх.

— С чего бы это? Кажется, ты всегда гордилась своим телом. По крайней мере, выставляла его напоказ моему сыну в течение многих лет, заставляя сгорать от желания; — и тебе это нравилось. С какой стати ты вдруг решила сейчас изображать скромницу?

— Послушайте, я не понимаю, к чему Bы клоните, но мне это не по душе. Думаю, не понравится и Мэту.

— Я сам знаю, что для Мэта лучше.

— Особенно то, что Вы превращаете его в сектанта-убийцу? И.это называется «делать для сына все, что только в ваших силах»? И это называется любовью?

Он с силой хлестнул ее тыльной стороной ладони по лицу. Женщина отшатнулась и оперлась на холодный кафель, чтобы не упасть. Мир перед ее глазами взлетел золотистыми искрами, отдаваясь в мозгу острой болью.

— Ты, шлюха. Кто ты такая, чтобы разыгрывать святошу в моем присутствии? — Он схватил ее за плечи и силой толкнул, заставляя встать на колени.

— Пожалуйста, — прошептала Лотти, — не надо. Умоляю…

Она знала, что просить Гиба о снисхождении бесполезно, Поэтому, закрыв глаза, стала молиться. Впервые в жизни. Она уповала на Господа, чтобы тот лишил ее сознания и способности чувствовать.

Но Гиб схватил Лотти за волосы и рывком задрал ей голову вверх. Боль и унижение оказались столь сильными, что стало ясно — обморока не будет:

Следуя советам Гиба, Мэт вошел в переполненный продовольственный магазин, где и продавцы и покупатели были слишком заняты своими делами, чтобы обращать внимание на окружающих.

Он наполнил горячим кофе три термоса в баре самообслуживания и купил полдюжины бутербродов. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Отец, как всегда, прав.

Дверь в комнату мотеля он открыл своим ключом.

— Привет, отец, — сказал он, увидев, что Гиб сидит посреди комнаты на единственном в номере стуле. — Я не ожидал застать тебя здесь. Как ты и сказал…

Он дико закричал и выпустил из рук пакет с продуктами. Крышки с термосов соскочили, и горячим кофе

Mэтy обожгло ноги, но он даже не почувствовал боли.

— Закрой дверь, Мэт.

Тот в страхе смотрел на кровать, где, нагая, раскинув руки, лежала Лотти. Она была мертва. В широко раскрытых остекленевших глазах застыл ужас, а горло зияло широкой резаной раной. Рана оказалась свежая — оттуда по-прежнему текла кровь, и простыни уже насквозь пропитались. По-видимому, сначала кровь била фонтаном, поскольку даже стена за кроватью, была испачкана, а картина с яблоней в цвету над изголовьем выглядела безнадежно испорченной.

Гиб встал, обошел сын, застывшегона месте, словно в столбняке, и спокойно прикрыл дверь. В одном из термосов кофе еще оставался. Он поднял его с пола, налил себе чашечку и невозмутимо отхлебнул.