Театр китового уса - Джоанна Куинн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над ней купол неба; под ней – камешки на дне моря. Покачиваясь между ними, Флосси выдыхает, вдыхает, выдыхает, вдыхает.
Когда мистер Брюэр приходит на пляж позвать ее, сообщить, что за ней приехала машина, она выходит из моря в нижнем белье, подбирает свою форму и ботинки и идет мимо него, не говоря ни слова.
Ночной полет
Октябрь 1942
После взлета «Лайсандер» набирает высоту пять тысяч футов. Внутри в спальных мешках дремлют Дигби и другой агент. Ни облачка, полная луна. Идеальные условия для перелета через Ла-Манш.
Под ними
чайки чайки чайки
Радиоволны следуют за ними, пока не найдут аэроплан, после чего
отскакивают
к приемнику
на высокой мачте
красная точка
подобно
удару сердца
на экране
сонного
оператора радара.
Ночной воздух загустел от невидимых переговоров, точек и тире, выступов Брайля в атмосфере, сообщений агентам или притворяющимся агентами:
– …. —… … – . /. —. – ….. —.. —. / —. —. —. —. —. —.. …. —.. /. —. —. – / – …. – … … – . /. —. – ….. —.. —. / —. —. —. —. —. —.. …. —.. / …. – . —.. / —. – / …. – /. —. —.. / —. —. —. —. – … – . —. —.. / … – . …
Статика радиостанций, обрывки консервированного смеха, оркестров, новостей.
Кристабель не спит
Мелованная
кромка
Англии Рыбацкая
лодка Море
усыпанное
лунным светом.
Под волнами черное хранилище
океана: ржавеющие субмарины
разбитые корабли. Трупы из Гамбурга,
Айовы, Осло, в судах, на которых
утонули, качаются на волнах, как
призрачный урожай, раскинув руки,
семафорят сообщения,
которых никто не получит.
Трезвый каннибал
Декабрь 1942
Октябрь тонет в ноябре, ноябрь тонет в декабре. Дни сокращаются. Солнце едва старается. Серое небо опускается на землю, пока под ним не остается только узкий проход. Люди бегают по делам, прижавшись к земле, закутавшись в самих себя. Места для остального осталось немного.
Кристабель ходит по обрывам; холодный ветер треплет полы пальто, а волны внизу разбиваются с ревом. Она вернулась в Дорсет, провести несколько дней в увольнительной, но с трудом выносит дом. Она широким шагом поднимается вдоль побережья по пустынной дороге к Сил-Хэд, спрятав подбородок в шею, засунув руки в карманы: единственная гордая поступь под обвисшим балдахином облака.
От Дигби не было новостей больше двух месяцев, что означает, что он, вероятно, отправился в оккупированную Францию. Письмо от его старшего офицера с уверениями, что все в порядке, так похоже на написанное под копирку, что она уверена в своих подозрениях. Кристабель везде носит с собой мысль о Дигби под прикрытием. От этой мысли она становится молчаливой и напряженной. Она не может к ней привыкнуть. Вместо этого мысль становится все более тревожащей, все более неловкой: вульгарный, ерзающий ребенок, становящийся все тяжелее у нее на руках. Что, если его французский недостаточно хорош? Что, если он доверится не тому человеку? Что, если немцы найдут его, пересекшего линию фронта британского оперативника, – тут ее разум выключается.
Поздний вечер. Свет угас. С моря начинает наносить дождь. Кристабель мельком замечает, как ее китовые кости стоят у края беспокойных вод, как король Кнуд, пытающийся повелевать приливом. Она размашисто идет домой по лужам, удаляется хандрить в свою чердачную крепость.
Ненадолго приходит Бетти, развести слабый огонь и предложить чай, но Кристабель не хочет чая. Она ничего не хочет. Она не может заставить себя даже зажечь лампу. Она переодевается в пижаму и неподвижно лежит в узкой постели, слушая, как дождь колошматит в крышу.
Она говорит себе, что Дигби не завербовали бы, не подходи он этой работе, но она достаточно знакома с армейской жизнью, чтобы знать, что это не всегда так. Перри однажды сказал, что все – вопрос количества. Кристабель смотрит через комнату на пустую постель Флосси, теперь заваленную ее вещмешком и одеждой. Она представляет, как Флосси лежит на раскладной койке в комнатах Земледельческой армии в Дорчестере, как Дигби прячется во французском фермерском доме. Над ними всеми льет как из ведра. Она поворачивает лицо к подушке.
Она просыпается среди ночи, не зная отчего. Только ветер и дождь. Затем, вдруг, стук камушков, бьющихся о чердачное окно. Кристабель поднимает голову. Это повторяется. Еще одна пригоршня гравия ударяется о стекло. Невозможно перепутать; сознательный вызов. Она быстро отбрасывает покрывало и идет к окну, чтобы распахнуть его.
Она высовывается и смотрит вниз во тьму, раскрашенную серебристой россыпью дождевых капель. На лужайке перед домом стоит темноволосый силуэт в армейской шинели. Прикрыв глаза от дождя, он смотрит на нее. Мишуристый шорох дождя, переполох ветра в деревьях, выплеск того, что она носит в сердце: на единый вдох – это вернулся ее брат. Но затем он поднимает другую руку и сардонически отдает честь, и он выше, шире. Леон.
Она выдыхает и смотрит на него, а он на нее. Она подносит свою руку ко лбу, отвечая, показывает на заднюю часть дома, а затем набрасывает клетчатый халат, который хлопает сзади подобно плащу, когда она спешит вниз, пробегая по дому в спальных носках, проскальзывая по коридорам к кухне, где отпирает засовы и замки и распахивает заднюю дверь – и вот он заходит, стряхивая капли дождя с черных волос подобно промокшей собаке.
– У вас есть еда? – говорит он со своим странным акцентом. – Я голоден.
– Зачем ты здесь?
– Хлеб. Я вижу хлеб. А сыр есть?
– Оставь его в покое. Зачем ты здесь?
– Забираю заказ для полковника Дрейка. Билл добывает ему нужные для Рождества продукты. Кажется, это фазан, какое-то вино и так далее. Колесо пробило, вот я и опоздал. Где Билл может прятать такие вещи? Готов поспорить, на вкус будет получше этого черствого хлеба.
– Я не знаю, где Билл хранит товары.
– Все ты знаешь, Кристабель Сигрейв. Ты знаешь, где хранится в этом доме все. Полковник Дрейк будет не против, если мы отведаем немного его еды. Давай, можем закатить – как это
