Гибель царей - Конн Иггульден

Судебный процесс в значительной степени помог восстановить доброе имя Мария, но Цезарь понимал, что, пока друзья Суллы живут и занимаются своими отвратительными играми в сенате, Рим не станет таким, каким мечтал видеть его Марий. Положение Катона достаточно прочно, пока его главные оппоненты воюют, но когда они вернутся, Юлий объединится с Помпеем, чтобы сокрушить интригана. Полководец понимал необходимость этого, как никто другой.

Внезапно Юлий подумал о судьбе сына Катона. Было бы слишком просто в каждом бою ставить того в первые ряды, пока его не убьют. Цезарь поклялся себе, что если Герминий погибнет, то, как всякий другой солдат, лишь по прихоти судьбы. Дочку Помпея нашли с глиняной табличкой в ладони. На ней значилось имя Суллы. Юлий не сторонник убийства невинных, но пусть Катон боится за своего сына. Пусть лишится сна, пока Герминий сражается за Рим…

Предстоят долгие тяжелые месяцы войны. Цезарь знал, что им не вернуться в город раньше чем через год. Возможно, потребуется и значительно больше времени, если командир у рабов действительно так хорош, как говорят.

Но Юлий может быть спокоен. Поместье сумеет захватить только целая армия, а отец Корнелии, Цинна, остался в сенате, чтобы противодействовать Катону. Они заключили очень прочный альянс, и Юлий знал, что с силой Помпея и богатством Красса возможно достичь чего угодно.

Горнисты протрубили сигнал к привалу, когда колонна выходила из сумрачного ущелья под лучи заходящего солнца. Юлий увидел Фламиниеву дорогу, бегущую вниз, в глубокую долину, а затем снова уходящую вверх, к далекой черной горе, за которой, как говорили, и расположен Аримин. Цезарю хотелось, чтобы рядом были Брут или Кабера, который шел со вспомогательными отрядами ближе к хвосту колонны. Однако должность трибуна давала право находиться ближе к передовым частям, но не собирать здесь друзей, чтобы развлекаться в походе.

На заходе солнца первые часовые заняли свои посты, оставив товарищам по давней традиции свои щиты. На широкую равнину опустилась тишина. Десять тысяч солдат быстро поели и улеглись спать в миниатюрном городе, возведенном их же руками. Ночью они по очереди будут подниматься, чтобы стоять на часах, а смененные воины станут укладываться на еще теплые тюфяки, оставленные товарищами, чтобы отдохнуть и согреться после долгого стояния на холодном горном воздухе.

Юлий тоже стоял в свою очередь в дозоре, вглядываясь через земляной вал в ночную тьму. Из рук центуриона он получил деревянную табличку с вырезанным на ней паролем и заучил его наизусть. Потом он остался в темноте один. За спиной спал лагерь. Цезарь улыбнулся — он понял, почему часовым не полагается иметь при себе щиты: на верхний край можно опереться руками, положить на них голову и подремать.

Юлий бодрствовал и раздумывал о том, когда же в последний раз застигали часового, спящего на посту. Провинившегося забивали насмерть его же товарищи по палатке, и столь суровое наказание не давало сомкнуть глаз даже самым слабым солдатам.

Вахта прошла без происшествий, и Цезаря сменил следующий легионер из их палатки. Желая побыстрее заснуть, Юлий занял его место и закрыл глаза. Проблемы, связанные с Корнелией и Катоном, сразу же показались ему далекими. Он лежал и слушал храп товарищей. Нет силы в мире, которая осмелится потревожить мощное войско, ведомое Крассом на север.

Уже погружаясь в сон, Юлий думал о том, как они с Брутом прославят имя Перворожденного в предстоящих кровопролитных сражениях.

Октавиан бросил пронзительный боевой клич прямо в лицо сонмищу окружавших его врагов. Те не понимали, что перед ними прирожденный воин, каждый удар которого отправляет на землю по противнику, заставляя его горько сожалеть о нападении. Он сделал быстрое движение и пронзил мечом их вожака, лицом напоминающего мальчишку мясника. Негодяй захрипел, упал и жестом попросил Октавиана склониться к его окровавленным губам, чтобы услышать последние слова умирающего.

— Я бился в сотне сражений, но никогда не встречал такого умелого противника, — прошептал он и испустил дух.

Октавиан победно закричал и поскакал по конюшне, размахивая над головой тяжелым гладием. Неожиданно могучая рука перехватила его запястье, и он взвизгнул от ужаса.

— Ты что это делаешь с моим мечом? — спросил Тубрук, угрожающе засопев.

Октавиан зажмурился, ожидая удара, а когда его не последовало, осторожно открыл глаза. Он увидел, что старый гладиатор смотрит на него в упор и ждет ответа.

— Прости, Тубрук… Я всего лишь одолжил его, чтобы поупражняться.

Крепко держа мальчишку за руку, чтобы тот не сбежал, Тубрук протянул ладонь и взял меч из ослабевших пальцев. Он поднес клинок к глазам и вдруг пришел в такую ярость, что Октавиан подпрыгнул от страха. Лицо Тубрука выражало сильнейший гнев, и глаза мальчика округлились от ужаса. Он не ожидал, что управляющий так рано вернется с поля, и думал, что успеет незаметно положить меч на место.

— Посмотри на это! Ты хоть понимаешь, сколько потребуется времени, чтобы снова заточить клинок?! Конечно, не понимаешь! Ты всего лишь глупый маленький дурачок, который считает, что ему позволено брать все, что вздумается!..

Глаза Октавиана наполнились слезами. Больше всего на свете ему хотелось заслужить одобрение старого гладиатора, а его недовольство было для мальчика страшнее боли.

— Прости меня… Я только хотел взять его на время. Я его так наточу, что не останется никаких отметин.

Тубрук снова посмотрел на лезвие.

— Ты что, намеренно испортил его? Это теперь не заточишь. Клинок надо заново перековывать, а еще лучше выбросить его в лом. Я пронес этот меч через сотни боев на арене и через три войны, и его за один час изуродовал безмозглый мальчишка, привыкший брать то, что принадлежит другим людям. Клянусь, на этот раз ты зашел слишком далеко…

Не в силах продолжать, Тубрук рассерженно бросил меч на землю, отпустил хнычущего мальчика и быстро вышел из конюшни, оставив Октавиана.

Мальчик подобрал меч и провел пальцем по лезвию, смятому и зазубренному в нескольких местах. Октавиан подумал, что если найти хороший точильный камень и сбежать из поместья на несколько часов, то можно все исправить, вернуться и вручить клинок Тубруку, который к тому времени успокоится. Ему представилось, как удивится старый гладиатор, увидев отточенный заново гладий.

— А я думал, что это невозможно!.. — воскликнет Тубрук, поразившись. А Октавиан ничего не скажет: он будет смиренно стоять, пока управляющий не потреплет его по голове… и они забудут о том, что случилось.

Мечтания были прерваны возвращением Тубрука, который вошел с толстым кожаным ремнем в руке.

Октавиан в страхе выронил меч.

— Нет!.. Я же попросил прощения! Обещаю, что исправлю лезвие! — вопил мальчишка, но Тубрук, храня зловещее молчание, тащил его из конюшни на солнечный свет.

Пока он волок Октавиана через весь двор к воротам, мальчик отчаянно вырывался, но поделать с взрослым человеком, конечно же, ничего не смог.

Закряхтев от натуги, Тубрук отворил тяжелые ворота рукой, в которой держал ремень.

— Мне давно следовало так поступить. Вот дорога в город. Предлагаю тебе уйти и надеюсь, что мы никогда больше не увидимся. Если желаешь остаться, то я тебя выпорю, чтобы ты знал, чего нельзя делать. Что скажешь? Уходишь или остаешься?

— Я не хочу уходить, Тубрук, — заплакал мальчик, всхлипывая от ужаса и смущения.

Управляющий не обращал внимания на его рыдания и только крепче сжимал губы.

— Что ж, хорошо! — грозно проговорил он, нагнулся, задрал тунику Октавиана и ударил ремнем по заду так сильно, что эхо прокатилось по всему двору.

Мальчишка пронзительно завизжал и задергался как безумный, но старый гладиатор с каменным лицом снова занес руку над головой.

— Тубрук! Прекрати!.. — раздался голос Корнелии.

Она вышла во двор узнать, откуда доносятся малоприятные звуки, и сейчас с гневом смотрела на Октавиана и своего управляющего.

Мальчик воспользовался моментом, вырвался из пальцев Тубрука и опрометью бросился к хозяйке, обхватил ее руками и спрятал голову в складках одежды.

— Ты что делаешь с мальчиком, Тубрук? — резко произнесла Корнелия.

Ничего не ответив, управляющий шагнул к ней, чтобы оторвать провинившегося от Корнелии. Спиной почувствовав угрозу, Октавиан скользнул за спину защитницы.

Чтобы удержать Тубрука на расстоянии, женщина обеими руками изо всех сил толкнула его в грудь, и управляющий, тяжело дыша, отступил на шаг.

— Прекрати сейчас же! Ты что, не видишь, как он напуган? — крикнула Корнелия.

Глядя ей прямо в глаза, Тубрук медленно покачал головой.

— Если ты сейчас спрячешь его за своей спиной, это только повредит мальчику. Он должен понести наказание, чтобы вспомнить о нем, когда вздумает еще что-нибудь стащить.