Дочь Соляного Короля (ЛП) - Торнтон А. С.

В его глазах вспыхнул страх, и он опустил взгляд на водную гладь.

— И я это ненавижу, потому что она лишила тебя права решать.

«Когда ты меньше всего будешь этого хотеть. Ищи того, на ком будет твоя отметина».

И наконец-то меня осенило.

Мне суждено было освободить его.

Неужели я была единственной, кто мог это сделать? Что если все те совпадения, описанные колдуньей, никогда больше не повторятся? Вероятно, кто-то другой мог бы освободить его, но только я могла возродить город, вернуть более добрую пустыню.

Неожиданно всё сошлось воедино. Неужели Мазира подстроила всё это? Или это было совпадением, и подобное могло случиться в любое время? Матин и его солдаты знали, что у моего отца есть Саалим. Соляной Король столько лет владел им, и только сейчас это перестало быть секретом. Как они смогли узнать о нём?

Что заставило их приехать? Когда мама узнала о существовании Саалима? Я вспомнила, как она спрашивала меня, не влюблена ли я, не встречалась ли я с кем-нибудь. Неужели она могла подозревать, что я встречаюсь с Саалимом?

Должно быть, так оно и было. Она дала мне медальон с символом родины Саалима, какой был у всех далмуров. Конечно же, она надеялась, что если они носили их на себе, как метку, они должны были найти джинна и смогли бы всё изменить. Должно быть, она надеялась, что я смогу сложить всё воедино. Она думала, что если я отмечена, я смогу освободить джинна и помочь возродить Мадинат Алмулихи. Может быть, она мечтала, что когда-нибудь я буду там жить.

Если бы ты только знала, мама.

Я коснулась пальцами своей груди в том месте, где на моей коже находилась золотая и тёплая отметина. Мне неожиданно стало страшно, когда я поняла, что должна сделать.

Саалим прервал мои мысли:

— Эмель, я люблю тебя. И не потому, что ты отмечена. Я бы собственноручно вырезал эту магическую отметину из твоей груди, если бы знал, что могу остаться с тобой навсегда. Мне всё равно. Мне плевать на то, что сказала Захара. Ты точно ветер, гуляющий в листьях, точно перья в крыльях орла, морское течение и запах пустыни во время дождя. Ты подарила мне жизнь, Эмель, и я не смогу без тебя жить. Пожалуйста, не думай о моей свободе. Это не то, чего я хочу.

Он умолял меня, и я видела, что он был в отчаянии, он был напуган.

— Ты слишком многого просишь. Не думать о тебе, не думать о людях, которые с тоской надеются на то, что что-то изменится, не замечать людей, которые умрут, если мой отец не возобновит торговлю солью. Как я могу не думать об этом? Как я могу выбрать… — сказала я.

— Пожалуйста, — произнёс он серьёзным тоном и начал целовать моё лицо, шею, плечи и руки.

Его губы, его прикосновения рассказывали мне о том, чего он не произнёс вслух.

— Ты не можешь оставаться в этой жизни, Эмель. Ты не можешь поехать с Ибрагимом.

— У меня нет выбора, — сказала я. — Ты с такой лёгкостью просишь меня спасти себя, позволить пустыне погибнуть под солнцем Эйкаба, оставить тебя навечно в тюрьме. Но, Саалим, груз этого решения будет лежать на моих плечах до конца моей жизни.

— Это я сделал выбор ради своих людей и своего дома, Эмель, и тяжесть этого решения останется со мной. Я не хочу, чтобы ты совершала такую же ошибку. Не жертвуй собой ради всех остальных. Да, ты не пронесёшь с собой это чувство вины, но ты будешь по-своему несчастна. Решение обрести себя не может быть неправильным. Очень часто это самая важная вещь, которую ты можешь сделать, — сказал в ответ Саалим.

Жалел ли Саалим, что не сразился тогда с солдатами? Что не встретил свою смерть в тщетной попытке спасти свой дом?

Наши взгляды встретились, и я увидела, как в его глазах отразилось то, что он имел в виду, вся та боль, что звучала в его голосе. С Саалимом я была любима, я была в безопасности. Я вспомнила о том, чем и кем я была до него — маленькой печальной женщиной. Я не знала, насколько наполненной может быть жизнь, когда ты проживаешь её вместе с тем, кто любит тебя, и кого ты любишь в ответ. Разве я могла пожелать для себя свободы? Разве я могла пожелать свободы для него? Разве я могла сделать этот выбор?

Размышляя о том, как сформулировать своё желание, как облечь его в слова, и каковы должны быть намерения моего сердца, я задумалась о том, что я могла бы сказать и почувствовать, чтобы получить то, чего я желала. Свободу для нас обоих. Я должна была поверить, что мы можем прожить жизнь вместе с ним, и что наше будущее ни от кого не будет зависеть. Я должна была поверить в это так, как верили далмуры.

У меня перехватило дыхание.

Он сказал, что у нас не может быть будущего, но я не могла себе позволить поверить в это. Почему я не могла сражаться как далмуры? Почему я не могла сражаться вместе с ними?

— Саалим, — сказала я, не в силах сделать вдох. — Я люблю тебя.

Я нежно коснулась рукой его щеки. И хотя я была уверена в том, что он мог чувствовать это из-за того, как сильно я его желала, я хотела, чтобы он услышал эти слова из моих уст. Прежде чем я приму своё решение.

Когда солнечный свет, отразившись от воды, коснулся его лица, я увидела, что он улыбается, но его улыбка была грустной. Мысль о том, что наша любовь была невозможна и незабываема, кружила над нами точно стервятник.

— И ты можешь любить джинна, мужчину, который принадлежит другому человеку?

— Я могу любить тебя. И если Мазира даровала нам только это мгновение, я могу любить тебя прямо сейчас.

И я найду тебя, Саалим. Я найду тебя, что бы с нами ни случилось. Я буду сражаться за нас, и будь что будет.

Он обхватил мою шею руками и, притянув к себе, резко прижался губами к моим губам. Необузданное желание излилось из него, и он крепче прижал меня к своей груди. Я забралась ему на колени, а он отклонился назад на песчаный берег водоёма.

Его жадные пальцы начали своё путешествие по моим плечам, рукам, двигались вниз по моему телу, исчезая в воде. Мои ненасытные руки вторили его рукам, скользя по его подбородку, шее и груди. Я чувствовала, я боготворила его. Наши руки эхом отвечали друг другу под толщей воды.

Мои руки поняли, что он ждёт меня, поэтому я приподнялась ему навстречу, моя грудь ненадолго показалась над водой. Он взглядом прошёлся по моей коже, по золотой сверкающей отметине над моим сердцем. Подняв глаза в небо, он издал возглас — крик боли, экстаза и отчаяния. Если бы мир не спал, если бы он не остановился для нас двоих, все вокруг могли бы услышать его.

В том, как Саалим держал меня, двигался вместе со мной, целовал меня, обдавал своим дыханием и прижимался щекой к моей груди, когда я двигалась сверху, чувствовалось отчаяние. Я также чувствовала в нём страх, который вторил моему страху. Это был страх расставания. Словно он понимал, что видел меня, касался меня и любил меня в последний раз. Держа его голову и шею в своих руках, я осыпала поцелуями его губы и лицо.

Я люблю тебя сейчас, я буду любить тебя всегда.

Наши конечности переплелись, пока мы занимались любовью в небольшом водоёме. И это священное действо превратило тихий пруд в бушующий океан.

ГЛАВА 27

Мы вышли из водоёма. В его руках появилась нежнейшая хлопковая ткань, и он аккуратно начал промакивать ею мою мокрую кожу, оставляя следом свои поцелуи. Мы оделись с ним одновременно, как это делают сообщники. Я позволила ему подержать меня в его объятиях, глубоко вдыхая исходивший от него запах Мадината Алмулихи. Когда он поцеловал меня, я насладилась его вкусом, ощущением его губ на моих губах. Я закрыла глаза, положив всё это в копилку своих воспоминаний.

А затем я попросила его перенести меня домой.

Солнце снова светило высоко в небе. Я вернулась в тот самый момент, когда Саалим забрал меня из дворца. И когда мой отец объявил, что я проведу остаток своей жизни в качестве игрушки Омара.