Чужого поля ягодка - Карри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет!» — ман рычал раскатисто, как большой зверь.
«Яхи, я ведь даже не твоя добыча. Ты меня не украл, не дрался за меня. Ты меня просто встретил и помог в трудную минуту. Спасибо за помощь, но мне пора вернуться. Отпусти».
«Нет!!» — и он не встал даже, а воздвигся, медленно и страшно. И казался он сейчас ещё огромнее — может быть, из-за вздыбленной шерсти.
«Тогда Бен придёт сюда и будет драться с тобой. И он прикончит тебя, Яхи. Тебе не одолеть его, и не потому, что у него оружие. А потому, что он сильнее тебя… здесь, — она указала на его голову. — И ещё потому, что он без меня — тоже только половина целого…»
«Нет! — рык сотряс своды и посыпалась пыль. — Яхи будет твоей половиной целого! Будет!»
«Да нет же, Яхи — нет! Мы части от разного целого, пойми уже!!»
«Нет!!» — и, не прекращая рычать, прыгнул к ней, взгромоздился, придавив горячей своей, вонючей тушей, в пару взмахов сорвал и без того жалкие остатки одежды… Ни о каком сопротивлении речь идти не могла — попробуй хоть пальцем шевельнуть в тисках четырёх рук…
Задыхаясь, Миль с гадливостью поняла, что ей конец. Смертная тоска начала останавливать сердце, в растерянности оно по инерции ещё слегка потрепыхалось — это даже не было больно… и смирилось с наплывающей тьмой. И Миль спокойно и даже с облегчением начала проваливаться в эту огромную, нудно звенящую черноту…
И опять на неё кто-то орал, требуя, чтобы она дышала… И неуклюже подгонял её сбитое с толку сердце, побуждая его работать.
Да дышу я, дышу… устало думала она. И окликала: Бен, это ты? Но в нос шибало вонью большого зверя, мокрой шерстью и застарелым потом, а возле уха гулко стучало чужое мощное сердце… или даже два?…
Яхи нёсся через лес, перепрыгивал через ручьи, переходил вброд речки, обходил озёрца, которыми изобиловала местность. И изо всех сил звал, не переставая:
«Бен!!!»
Тот отзывался несколько удивлённо — голос, звавший его, был совершенно незнакомым, но очень настойчивым и испуганным. Расстояние пока не позволяло им объясниться, можно было только посылать отклик в ответ на вызов, но с каждым часом расстояние это сокращалось — оба уверенно торопились навстречу друг другу.
По пути Яхи срывал плоды и в наивной надежде не накормить, так хоть порадовать совал их Миль, но она даже глаз не открывала. Сам Яхи не ел — он бежал, дыша за двоих, и редкие звери торопливо убирались с его дороги.
Похоронив одну женщину, Яхи не хотел стать причиной гибели другой…
Но уже совсем скоро Яхи почувствовал, как его словно бы ухватили за шкирку или захлестнули на шее поводок — и стали тянуть вперёд. Подёргавшись, понял, что не вырваться. Ощущение было новым и крайне неприятным для его гордости, однако, в данном случае, полезным — невидимый поводок указывал точное направление движения и даже временами помогал бежать и дышать, добавляя сил. Казалось — Яхи бы испугался, если бы не был уверен, что сейчас-то ему ничто не грозит — казалось, если бы Яхи даже умер, его тело всё равно продолжало бы бежать, неся к цели неподвижный свёрток, который он крепко прижимал к груди… Ещё он чувствовал: владелец поводка уже взял на себя заботу о ноше у него на руках — во всяком случае, дышалось Яхи теперь значительно легче… Вот Яхи вывалился из густого кустарника и как-то вдруг оказалось — всё, дошёл… Поводок ослаб, отпустив его, ноги Яхи подкосились и он осел на мокрую траву, а руки сами разжались — свёрток скатился с его широких ладоней к чьим-то тут же согнувшимся коленям, и был подхвачен…
Тонкие руки в отметинах ссадин выпростались из шкур и обняли человека, который в упор смотрел на Яхи бешеными светлыми глазами. Руки светлоглазого жили своей жизнью — выпутали из намокшей шкуры девичью головку и осторожно погрузили в её растрёпанные волосы какую-то сверкающую даже в рассеянном сумеречном свете вещицу — и волосы эти, как живые, немедленно принялись расплетаться и снова переплетаться, на них заиграли и разбежались по всему нагому девичьему телу голубые искорки… А светлые глаза его, глядя чуть снизу, неотрывно держали Яхи взглядом — и клубилась в них пополам с еле сдерживаемой силой такая ярость, что Яхи порадовался, что ничего не успел сделать с этой девушкой — только порвал её одежду…
Впрочем, светлоглазый держал мана в своей власти, даже и закрыв глаза. Эти двое слились в одно, и для них не стало ни леса, ни дождя, ни Яхи, ни самого мира, ни времени… И Яхи убедился: она говорила правду — он, ман, и в самом деле пытался взять абсолютно чужое. Никогда бы ему не суметь стать её половиной…
69. Справедливость для манов, или
«…и пусть никто не уйдёт обиженный…»…Бену недолго удалось лететь за ментоэхом своей уносимой подземным потоком жены, ибо накаркал: довольно скоро во флайер таки долбанула молния, и, сшибая сначала верхушки, а потом и ветки, аппарат провалился в отсыревшую массу леса. Все эти многочисленные упругие древесные тела притормозили падение машины, благо, летел Бен невысоко, с небольшой скоростью, и флайер, хотя и приложился о землю, вышибая дух из пилота, помялся, но всё же не взорвался и не убил его. Бен, впрочем, потерял сознание гораздо раньше — а именно в момент удара молнии, но, очнувшись, оценил милость случая и собственную удачливость. Особенно, когда вспомнил — молния-то ведь ударила не куда-нибудь. Вон — и отверстие в лобовом стекле, и пульт, и штурвал оплавлены… и ладони основательно закоптились, хотя в салоне ничего нигде не загорелось… А поверх копоти ладони отчётливо светились ясным синим огнём… Чувствовал он себя довольно странно, имели место дезориентация и ощущение нереальности, как во сне… От неловкого, но вполне естественного движения рук — посмотреть, а что с тыльной стороной кистей — с пальцев сорвались небольшие шаровые заряды и принялись плавать вокруг, сталкиваясь и оглушительно взрываясь… Прикосновение к волосам вызвало целый каскад подобных зарядов, только совсем уж мелких… Боясь, что разнесёт в салоне всё, что не успело пострадать при падении, Бен выбрался из ободранного флайера и довольно долго экспериментировал, находя себя даже не аккумулятором, а чем-то между электростанцией средней мощности и волшебником-недоучкой, и в конце концов наловчился удерживать доставшийся почти даром — не считая утраты пострадавшего флайера — потенциал внутри… Только кончики пальцев временами пощипывало, они горячели и, в такт всё ещё бившим в землю молниям, принимались светиться, да с волос то и дело брызгами срывались колючие синие искры…
Окончательно он пришёл в себя, уловив слабый и какой-то придушенный зов Миль. Умел бы краснеть — непременно б покраснел. А так только закопчёные щёки слегка потеплели. Заигрался, надо же… Кое-как оттерев физиономию и руки, торопливо собрал рюкзак и начал марафон…
Очень скоро он вполне оценил свой не вполне человеческий статус. Я — мутант, откровенно и с удовольствием признавался он себе, давя, наконец, последние дохлые сомнения, ещё слабо шевелившиеся в подсознании. Я — мутант, повторял он, с корнем вырывая их из глубин души. Я — мутант, твердил он, бегом и практически без передышки спеша на редкие всплески ментоголоса Миль уже почти сутки, и не чувствуя ни усталости, ни голода, разве что — иногда — жажду… Случившиеся совершенно некстати короткие глухие сумерки, заменявшие здесь ночь, он нетерпеливо переждал и продолжил путь, едва начав различать очертания стволов. Какой там сон или голод — ему мнилось, что он каким-то образом ухитрился совершенно неприлично обожраться, и теперь сыт до безобразия, а если от избытка сил и не взмывал в воздух на бегу, то исключительно из соображений безопасности — и без того одной усвоенной молнии было как раз на одну больше, чем нужно…
Стало быть, всё ещё имела место некоторая эйфория, понимал Бен, безошибочно стремясь к притягивающей его точке пространства, откуда доносился порой голос Миль, голос, который он слышал отчётливо, и отвечал — но она его ответ еле ловила. Лёгкий полынный ментозапах наполнял весь тонущий в дожде лес — и по тому, насколько слаб был запах, и с каким трудом она выходила на связь, Бен мог определить: плохи её дела, ой, плохи…
Но чтобы настолько?
«Сторож» вовсю изводил душу, завывая час от часу всё сильнее, и Бен, всё ускоряя бег, уже бежал, едва касаясь земли, огибая препятствия, ломясь через подлесок — сбитые им ветки и обломки тонких стволиков разлетались в стороны… Ему везло — если это было везение: ни в нору не провалился, ни ногу не подвернул, ни споткнулся…
Пока его будто чем-то в грудь не ткнули, да так, что в глазах потемнело… Ноги подломились, и весь воздух куда-то вдруг делся… Рюкзак мстительно въехал в затылок, раскисшая в грязь земля пополам с травой, ударив в лицо, щедро набилась в рот, залепила глаза… Преодолевая тянущую тупую боль в груди, Бен заставил своё сердце биться, обратил лицо к дождю, отплевался… Подтянул колени, сел, слепо зашарил во тьме — надо же… только что ведь было светло, и вдруг стемнело — нащупал какой-то шершавый ствол, и начал вставать: надо идти дальше, Миль ждёт.
