Собрание сочинений в четырех томах. 4 том. - Борис Горбатов

В последнее время секретари горкома партии менялись часто. Уже давно уехал на учебу Нечаенко, давно работал в обкоме партии Харитонов. Предшественник Андрея был человек новый, плохо знающий угольное дело; его сняли вместе с управляющим трестом.

На пленум приехал секретарь обкома и, к общему удивлению, порекомендовал возложить исполнение обязанностей первого секретаря горкома не на Швыркова — второго секретаря, а на Андрея Воронько. Швырков остался вторым и сразу же сделался тайным и непримиримым врагом Андрея.

Но Андрею тоже некогда было думать об этом; он, как и Виктор, «ползал по лавам», знакомился с людьми.

— Куда хуже! — соглашался он, слушая Виктора, и в свою очередь рассказывал ему, что сам видел на шахтах, освещая неожиданным светом уголки, оставшиеся темными для Виктора, метко характеризовал людей. Он словно опять, как тогда в лаве, в ночь рекорда, светил Виктору лампочкой, чтоб легче было ему рубать, опять подбадривал:

— Давай, Виктор! Давай, родной! Давай...

Он и сейчас говорил ему, смеясь:

— Ничего, ты выдюжишь. Ты, черт, двужильный!.. Мы в тебя все верим.

Вместе с Андреем Виктор пошел в первый раз после приезда и на «Крутую Марию». Пошел не как управляющий. Как сын. И невольный трепет почувствовал он, едва переступил порог нарядной.

Шахтеры встретили его тепло. Они уже узнали его имя-отчество, но по-прежнему говорили ему «ты» — с дружбой и лаской.

В нарядной Виктор неожиданно столкнулся с дядей Онисимом. Они обнялись. У старика даже невольно слеза рванулась, он ее и не устыдился.

— Дядя Онисим, да что ты тут делаешь, в нарядной? — удивился Абросимов. — Ты что, уже не комендант?

— А я, милок, на пенсии, на пенсии... — торопливо ответил старый крепильщик. — Персональный я пенсионер, как же! — не без гордости прибавил он.

— Так зачем же в шахтерках?

— Как зачем? А в шахту еду!

— Так ты ж говоришь — на пенсии!

Все засмеялись вокруг. С хитрецой усмехнулся и сам дядя Онисим.

— А это... это, сынок, так... — ответил он. — Это, чтоб, значит, дома не скучать. Да и врачи советуют: говорит, моим легким горный воздух нужен.

— Выходит, перехитрил ты своих «выдвигателей», дядя Онисим? — улыбнулся Виктор. — Все-таки вернулся на шахту?

— Вернулся! Как не вернуться? — растроганно сказал старик. — Мне, милок, и умирать тут в шахте...

Он и не знал тогда, что слово его — вещее.

Подошли Светличный и Прокопий Максимович. Вот они снова собрались все вместе на «Крутой Марии» в нарядной, как и десять лет назад, в «день рогожи», как и пять лет назад, в ночь рекорда, как и два года назад, в утро после свадьбы Виктора... И нарядная все та же, что была. И стены, хоть, видно, и побеленные недавно, но уже в тех же знакомых пятнах... Да и измазали их, видно, все те же знакомые спины — забойщиков, крепильщиков, проходчиков, старых товарищей Виктора.

Ему захотелось узнать, кто сейчас из забойщиков гремит на шахте, кто является теперь наследником и преемником его шахтерской славы.

Он спросил об этом Светличного.

— Да все Митя Закорко, — ответил тот. — И Великанов Алексей. Этот — новый... Они и гремят...

Виктор поискал глазами Митю Закорко, своего давнего конкурента, и — не нашел... Зато в толпе, густо окружавшей его, разглядел Сергея Очеретина. И весело подмигнул ему.

— А ты что ж, Серега, позволяешь? — крикнул он ему через головы. — Допускаешь, чтоб новички тебя обгоняли?

Очеретин смущенно высунулся вперед.

— Да ведь что сделаешь? — своим певучим, комариным голосом отозвался он. — Сам знаешь, какое у меня образование? Полторы-две нормы я, конечно, даю... А за образованными угнаться где же? — и он даже лампочкой махнул.

— Кто ж это образованные? — усмехнулся Абросимов.

— А хоть бы и Великанов. Он и училище кончил. И на курсы ходит. И книжки запросто, как профессор, листает. Ну, ясно — все секреты ему и известны.

— Какие секреты? — спросил заинтересованный Виктор. — Любопытно узнать...

— А секретов никаких нет! — неожиданно сказал шахтер, стоявший совсем близко от Виктора. Это и был Великанов.

Он оказался совсем не похожим на свою фамилию молодым пареньком, белобрысым и застенчивым, похожим на девушку. Виктор угадал в нем новый и малознакомый ему еще тип шахтера — из училища, и невольно вспомнил себя, каким он был в его годы. «Нет, я, пожалуй, был покрепче и победовей», — самодовольно подумал он.

— Никаких нет секретов, — повторил Великанов застенчиво, но не робко. — Я и Очеретину советовал... И другим... Просто интересуюсь я геологией, вот и все...

— Ну и как же вы применяете вашу геологию? — спросил Виктор, сам не заметив, что вместо обычного здесь приятельского «ты» говорит этому мальчику «вы».

— Изучаю структуру пласта, на котором мне работать, давление боковых пород... В общем, ничего особенного! — вдруг совсем застеснялся Великанов.

— Ты про свою теорию отжима расскажи, Алексей! — ласково сказал ему Светличный. Видно, Великанов был его любимцем, а может быть, и питомцем; у Светличного всегда есть питомцы.

— Это любопытно, — сказал Виктор и впервые почувствовал в своем голосе что-то непривычно начальственное, отчего вдруг сам смутился. — Нуте-ка, нуте-ка, давайте!

— Видите ли, это так... — объяснил Великанов. — Я заметил, что если сделать подбой и так оставить до завтра, то назавтра уголь становится мягче... рыхлее, что ли... Боковые породы как бы выжимают его, и тогда его совсем легко брать. Я всегда к концу упряжки подбой делаю и оставляю... И ребятам советовал...

— Вот как! — удивился Виктор и совсем внимательно посмотрел на парня. «А он тоже... бедовый, по-своему! Мне в свое время такие теории в голошу не приходили. И говорит чисто, культурно. И шахтерки у него аккуратные, словно он не в угле возится, а в фруктовом саду...»

— И сколько же вы таким манером угля «выжимаете»? — спросил он Великанова.

— А когда как! — скромно отозвался забойщик. — Вот вчера триста тонн взял...

— Триста?!

Да, это втрое больше знаменитого рекорда Виктора! Выходит, — и следа и пыли не осталось от былой абросимовской славы. Триста тонн! А в газетах — никакого шума. И сам герой не шумит, стоит, скромно потупясь... как красна девица... как мимоза... «Интеллигент какой-то, черт его побери совсем! И на шахтера-то не похож!» — подумал Абросимов почему-то с неприязнью и даже с обидой.

— Ну, а водку-то ты пьешь? — грубо и для самого себя неожиданно спросил он.

Шахтеры дружно захохотали шутке начальника, а Великанов резко вскинул голову и вдруг прямо в глаза посмотрел управляющему и ничего не ответил. И Виктор смутился под этим быстрым, чистым и, как сталь, светлым взглядом, в котором даже и упрека не было, ни укоризны, ни оскорбленного юного самолюбия, а было что-то такое, что сразу переменило их роли, сделало мальчика Великанова — судьею, а Абросимова — ответчиком, заставило его смутиться и покраснеть. И он сам почувствовал, что краснеет, и рассердился на себя на это. А рассердившись на себя, тут же, как это всегда бывает, захотел сорвать свое зло на других.

— Вот видите, какие у вас на шахте орлы! — хриплым, каким-то уже совсем начальническим тоном крикнул он. — А сидите по уши в прорыве, как черти в болоте...

— Так ведь это ж — случай, случай... — обиженно зашумели шахтеры. Тут уж не Великанова, тут их общую честь задел управляющий.

— Что ж сделаешь, когда сброс случился?! — раздались изо всех углов голоса.

— На природу управы нет. Прокурору не пожалуешься.

— Шахта — она шахта и есть.

— Один третий участок и не выполняет плана. Поскольку у них сброс. А у нас — все сто, как часы, каждый день.

— Ведь тут какое дело вышло, сынок... — высунулся вперед дядя Онисим. — Стихия! Наткнулись на нечаянный сброс, что сделаешь! — он покачал головой. — Крутая наша Мария, ох, крутая! То выбухнет, то выпучит, то выбросит — страсть!

— А сбросы надо предвидеть! — нетерпеливо перебил его Абросимов. — На то карты есть...

Но тут он вспомнил, что эта шахта Светличного, вспомнил, что сам он — управляющий и ему кричать нельзя. Остановился. Передернул плечами. И сказал уже мирно:

— Ладно! И со сбросами разберемся. Давайте лучше закурим, хлопцы!

Он достал из кармана коробку папирос и, раскрыв ее, протянул.

И когда со всех сторон потянулись к коробке бесцеремонные, дружеские руки, он опять почувствовал себя сыном, вернувшимся в отчий дом. Но сыном, на плечах которого теперь лежит вся забота о семье

4

Только в предмайские дни вызвал, наконец, Виктор Абросимов к себе в трест всех заведующих и главных инженеров шахт. Пришел на совещание и Андрей.

— Рассаживайтесь, товарищи! — хмуро пригласил Виктор, продолжая стаять за своим столом и роясь в бумагах так, как, по его мнению, должен был рыться в бумагах большой начальник.

Люди поспешно и молча расселись. Ожидалась гроза. Даже скрип стульев был какой-то тихий, подавленный.

Только старик Горовой равнодушно позевывал: он к грозам привык, а на совещаниях ему всегда было скучно.