Ночная смена. Остров живых - Николай Берг

В санузле задымлено весьма густо, а у меня еще этот молчун в ванной скрючившийся.

— Марлю, марлю намочи! Дышать через мокрую марлю! — требовательно кашляет снизу раненый.

— У меня только спирт и йод! — огрызаюсь в ответ, хотя чую, что он прав — в гортани как перцем сыпанули и гнусно щекочет в груди — бронхи реагируют на дым, сейчас начнут бороться.

— Моча у тебя есть и у твоего барчука! Или вон кран открой — может, еще вода в стояке осталась! Да чем хочешь кхе-кхе-кхе мочи!

— Кхы — кхы, Тимур, кхы, делай, что слышал — марля в сумке — кран сам видишь где! Фонарем сюда свети. Слышь, кхы, эй на полу — мне свет нужен с раненым разбираться!

— Кхе, а чо корячиться, все равно сдохнем!

Слышу звук полновесной затрещины и одновременно оханье Тимура и стон пошевелившегося резко раненого.

— Делай, мозг целлюлитный, не умствуй — тогда живы будем, кхе-кхе — кхе, не такое видали! Делай, давай, давай, шевелись! И не там дыши, дурик, сюда дыши из дырки! Меня подвинь, не дотянуться мне!

— Ты о чем там бредишь? Кхы-кхы-кхы…

— В канализации сейчас воздух чище, чем тут. Им дышать можно. Из этой унитазной дырки. Во, видишь, я не кашляю уже. Чем выше — тем дымнее, закон. Снизу дыши!

— Сейчас стошнит! — чуть не плачет Тимур. Городской культурный мальчик, а тут такое…

— Я тебе сблюю, сосунок! Дыши, давай, не ссы, прорвемся! Медик, у тебя в куртке что ценного?

— Много всего, кхе-кхе-кхе-кхе.

— Я сейчас все выгребаю, слышь — надо щель внизу заткнуть под дверью.

— Рация у меня там кхе-кхе-кхе-кхе! И патроны!

— Принято! Эй, пацан, маски с марли мокрой сделал?

— Вот.

— Вода осталась?

— Нет, мало было.

А кашлять-то они перестали, точно! Приседаю рядом с ними, чувствую, что из грязной круглой дырки в полу бьет холодная струя дурно пахнущего, но куда как лучшего для дыхания воздуха, чем тот, что у нас тут выше пояса. Я-то был уверен, что стоит сковырнуть унитаз и нас тут фекалиями зальет, а оно вишь как. Значит, не врал мне мой дружок, что крысы бывает, из унитазов вылезают.

Моя многострадальная куртка с вывернутыми пустыми карманами, пинками запихивается под дверь. Перед этим Тимур, явно стесняясь, еще и мочится на нее под грозные понукания лежачего пациента.

Становится темнее, но явно — дышать легче. Мокрая марля в несколько слоев тоже службу сослужила — уже не давимся изнуряющим кашлем. А так — чуть-чуть деликатно покашливаем. Перевязать свою рану боец не дает, требует, чтобы я его дружка сначала осмотрел. Ну, с этим я спорить не буду — все равно самая кровопотеря у него — внутренняя, лежал он довольно долго и на лестнице и в коридоре — и натекло под ним немного.

— Слышь, молодой, сообрази попить — требует снизу боец.

— Откуда я тебе возьму? — удивляется Тимур.

— Бачок видишь? Наверху — на стенке приколочен? Вот из него.

А ведь и впрямь. Тут же квартира старая, бачок еще древнего образца, с грязной ручкой на цепочке…

Вздрагиваем — совсем рядом, буквально за дверью, начинается оголтелая пальба — хаотическая и нелепая.

— Это слышь еще что за нах? — удивляется встревоженный боец.

— Нне знаю… Там сейчас так горит, что разве что Терминатор может ходить.

— Фигня, Терминатор — плагиат и фантастика. Ты там патронов не оставил?

— Вот ведь! Разгрузку забыл забрать… Два рожка, ИПП, фальшфайер, еще по мелочам…

— Цельный гусь, четверть белого вина — в тон поддразнивает раненый — гранат у тебя там не было?

— Нет, не было.

— И правильно. Таким только гранаты дай! Что с Молчуном?

— Это твоего дружка прозвище?

— Не поверишь — фамилия. Что с ним?

С Молчуном — плохо. Я стянул с него его разгрузку — странно легкую, как мог убрал куртку, потом поменял перчатки на чистые — и тут же измазал их в крови. Влетело в человека густо — точно не разберешь при таком свете, да он еще и одетый — но пробита рука минимум в двух местах, плечо — и по крепитации — похрустыванию отломанных косточек при движении — разбито плечо. Но это-то не страшно, страшно то, что и в живот ему прилетело, точно могу сказать, что два ранения в брюшную полость есть. А может и больше — сидящего в маленькой ванне при полудохлом свете севшего фонарика осматривать непросто. С другой стороны, хоть и случайно, но такая поза ему при ранениях в живот как раз самое то.

Перевязываю раны, вешаю ему на лицо маску, невзначай как бы туром бинта приматываю челюсть. Молчун дышит, но что-то сомневаюсь я в хорошем исходе. Хотел бы ошибаться, но дыхание у него агональное… В сумке у меня одна лягушка с кровезаменителем. Решаю ее поставить под раненого в бедро.

— Земляк, раз ты такой опытный — сколько эта дверь гореть будет?

— Полчаса, не меньше. Квартира богатая? Хлама много? — задает странные вопросы раненый.

— Нет, скорее нищая. По опыту — алкоголики тут жили. И запах характерный.

— Это здорово — откровенно радуется боец.

— С чего это?

— Слышь, ты сам подумай — нищая квартира — гореть нечему. Богатая — хороший погребальный костер. Чем богаче — тем погребальный костер круче. Понимэ?

— Ну. Будем надеяться на вашего командира.

— А ваш хитрован куда делся?

— Я не знаю. Надеюсь, что жив.

Говорить не тянет. Во рту щиплет после того, как я его спиртом полоскал. Поневоле вспоминается, как Портенко вляпался.

Был у нас как раз цикл занятий по венерическим болезням. Разумеется — в КВД. Мы страшно завидовали параллельной группе — наш препод был нудным, академичным и даже такие пикантные темы, как гонорея и сифилис, разбирал сухо и дотошно, что у нас вызывало дремоту и зевоту. А вот у наших соседей преподаватель — плотный, пожилой, с щетинистой башкой, подвижный и крепкий, как лесной кабан, своим грубоватым чувством юмора делал из занятий запоминающиеся представления. Не говорю уж о том, что и больных им показано было втрое больше, чем нам.

Видно ему стало нас жаль, и он ворвался в нашу учебную комнату, где уже все мухи передохли, и чуть не силком выволок нашего зануду и нас тоже на "свежайший классический сифилис". Мы с радостью проскочили до смотровой, где как раз снимала с себя весьма элегантную одежду очень красивая молодая женщина. Мы чуток опоздали на стриптиз, она как раз сматывала чулки-сетки, а пояс и прочее уже висели на стуле.

Тут почему-то заахали наши девчонки — оказалось, что студент Портенко из моей группы вылупил глаза по девять копеек, остолбенел и побелел лицом как бледная поганка. Когда к нему подступились и стали трясти, щипать и тереть уши — он вынырнул из глубин своего ужаса и возопил нечленораздельное.