Под знаком змеи.Клеопатра - Зигфрид Обермайер

Так, утверждают, будто бы в результате сильного землетрясения был разрушен городок Писа, основанный Антонием на побережье Адриатического моря. Недавно я узнал, что на самом деле речь тогда шла всего о двух-трех недостаточно прочных домах — и не более.

Далее, всеобщее возбуждение вызвала новая игра, которой увлеклись римские дети. Как это часто бывает, они обыгрывают ссоры, которые происходят среди взрослых. В этой игре они разбивались на две партии: одна за Антония, другая за Октавия, и последняя должна была одержать победу. Вот уж поистине божественное предзнаменование…

Очень серьезно было воспринято также явление в городке Альба. На статуе императора, возвышавшейся там над храмом Юпитера, вдруг выступила «кровь». Я разузнал и об этом событии. Оказалось, что эта статуя просто «потела», то есть на ней выступала вода. А почему? Потому что в тот год даже осенью дни все еще были очень жаркими, а ночи в албанских горах стали уже достаточно прохладными. Поэтому камень сильно охлаждался, и — в соответствии с законами физики — под жарким утренним солнцем на нем выступала вода. Это явление знакомо каждому ребенку. То же самое происходит с металлическим кубком: если наполнить его холодной родниковой водой, он станет влажным снаружи. На сотнях статуй тогда — как, впрочем, и сегодня, — если ночи были холодными, а дни жаркими, должна была выступать влага. Однако, стоило случиться такому со статуей императора, как тут же распространились слухи, что это может означать только смерть и падение. Дальнейшие примеры? Приведу еще один, свидетелем которого оказался я сам.

Во время нашего пребывания в Афинах от сильного ветра в театре обвалилась часть обветшавшего уже украшения фронтона. Случайно это оказалось изображение сцены из гигантомахии — битвы богов и гигантов[71], — и среди прочих на землю упал и Дионис. Никто не придал бы этому ни малейшего значения: подобные случаи в больших и старых городах происходят почти каждый день. Обычно после этого просто устраняют повреждение и забывают о них. Однако позже какой-то находчивый историк напомнил об этом событии и заявил, что поскольку император часто выступал в роли «Нового Диониса», то его можно рассматривать как намек на грозящее Антонию падение. Если бы побежденным оказался Октавий, предзнаменований его гибели, конечно, нашлось бы не меньше.

Во всяком случае, теперь стала ясна расстановка сил, и Марк Антоний перешел к действиям. В первую очередь он потребовал, чтобы все подчиненные ему города и клиентальные правители принесли бы торжественную присягу, и, со своей стороны, заверил, что будет бороться до полного поражения противника, непримиримо и беспощадно. Через шесть месяцев после своей победы он собирался сложить с себя все полномочия и передать власть народу и сенату Рима.

Оставив царицу и ее двор в Афинах, император отправился в путь, чтобы возвести цепь укрепленных пунктов на побережье Ионического моря. Самым северным из них должен был стать остров Коркира, затем следовали Акциум в Амбракийском заливе, остров Левкада, гавань Патры в Коринфском заливе, остров Закинф, гавань Мефона на южной оконечности Эллады и, наконец, укрепления на Крите и в Киренаике, которые уже относились к владениям нашей царицы.

В октябре император вернулся, и все вместе мы переехали в Патры, город, расположенный неподалеку от упомянутого выше укрепленного пункта. Отцы города сочли это высокой честью. По их приказанию вскоре были отчеканены монеты с портретом царицы, с обратной стороны был изображен систр, связанный с культом Исиды.

Антоний приказал разбить палатки у стен города. Отсюда он разослал всем клиентальным правителям приглашения на симпосий, на котором они затем были представлены царице.

Ирод из Иудеи, Малх из Набатеи и еще несколько менее значительных правителей из осторожности или расчета прислали вместо себя представителей. Однако их помощь деньгами, войском и оружием была столь значительна, что эти царские послы были приняты с большим почетом и уважением.

Все выглядело прекрасно и обнадеживающе; при каждой удобной возможности император заверял свое окружение, что он превосходит Октавия не только по количеству войск и кораблей, но и располагает такими суммами денег, которые и не снились его противнику.

— Дни Октавия сочтены, поверь мне, — сказал он мне однажды. — Однако мне мучительно сознавать, что мы долгие годы были соратниками по борьбе, вместе отомстили убийцам Цезаря, а теперь…

На лице Антония отразилось глубокое волнение. Собравшись с мыслями, он продолжил:

— Все могло бы быть иначе… Я думаю, мы оба в последние годы совершили непоправимую ошибку, когда из-за каких-то подозрений или пусть даже оправданного недоверия не встречались больше друг с другом. В разговоре как мужчина с мужчиной гораздо скорее можно разрешить проблемы, которые на расстоянии кажутся сложнее. Ну а теперь дела обстоят так, что мне надо сражаться до конца. Но я скажу тебе, Олимп, потому что я тебе доверяю и ты умеешь молчать, я не хотел бы гибели Октавия и предпочел бы вместе с ним править Римом — почти как дуумвиры[72]. Я уступил бы ему Рим, потому что он как никто умеет обходиться с сенатом, а на себя взял бы переговоры с другими странами.

Он замолчал и в несколько больших глотков осушил свой рубок. Что должен был я ему ответить?

— Я думаю, для этого уже слишком поздно, император.

— Знаю! — буркнул он и, тяжело ступая, вышел.

С Ирас мы в это время виделись редко, однако иногда обстоятельства нам благоприятствовали. Она, казалось, была непоколебимо уверена в нашей победе. Впрочем, нет — не казалось, а так оно и было на самом деле.

… Однажды мы брели по берегу, направляясь к-палаткам. Легкий вечерний ветерок развевал над ними разноцветные вымпелы. Я как раз собрался спросить Ирас, свободна ли она сегодня ночью, как нас чуть не сбил с ног какой-то запыхавшийся раб.

— Ирас… Ирас должна срочно… срочно… явиться к царице.

Конечно, я отправился с ней и сразу узнал ошеломляющую новость.

Марк Агриппа, гениальный главнокомандующий флотом и друг Октавия, в. полнейшей тишине и совершенно неожиданно привел в Ионическое море большую часть своего флота. Внезапным броском он захватил Мефону, одну из важнейших наших морских баз, и уже собирался напасть на остальные укрерленные пункты. Марк Агриппа угрожал грузовым кораблям Клеопатры и теперь принудил Антония стянуть к Патрам большую часть своего флота.

И это еще не все. Взятие Мефоны напомнило Эвриклу, управителю Спарты, что Антоний приказал казнить его отца за пиратство, и он перешел на сторону Октавия — а вместе с ним и легат Атратин, обязанный императору своим назначением. Чтобы окончательно рассчитаться, Эврикл приказал изменить две буквы, отчеканенные на монетах, то есть исправил ATR на AGR, что означало Агриппа.

И по сей день многие историки считают, что Марк Антоний проиграл войну уже после взятия Мефоны, потому что в новой позиции, которую он вынужден был занять, его морские силы были раздроблены.

Однако мы немедленно отправились в Акциум, где император хотел устроить новую центральную морскую базу. Одновременно он приказал туда выступить девятнадцати легионам своей пехоты, которые еще находились в Элладе.

Сегодня любой образованный человек знает, какую роль в истории сыграл Акциум. Тогда же это было маленькое никому не известное местечко. К нашему приезду несколько дюжин жителей давно уже бежали, потому что вокруг все только и говорили, что о приближении большого войска.

Император разбил свой лагерь. на южном побережье Амбракийского залива, Октавий расположился на северном берегу — в десяти или двенадцати стадиях от нас. Нам было видно его палатку. Она находилась на вершине холма, с которого ему открывался прекрасный обзор как на залив, так и на открытое море.

Уже в первый день Октавий напал на наш флот, как будто хотел одним ударом сразу же все разрешить. Однако мы отбили это нападение. Антоний тут же приказал отчеканить монеты в честь этой «победы». Это столкновение оказалось незначительным — особенно по сравнению с последующими, — тем более что Агриппа не участвовал в нем. В это время он отправился на юг, захватил Патры и Левкаду, что поставило Антония в весьма затруднительное положение. Теперь он был заперт в Акциуме и не мог ожидать никакой поддержки извне, прервалось и всякое снабжение. Дальнейшее не замедлило последовать; наступил июль, от мелководья у окружавших залив болотистых берегов распространялись болезни; они отличались от тех, с которыми нам приходилось иметь дело в Парфии. Это была какая-то перемежающаяся лихорадка. Если она протекала в относительно легкой форме, то четырех- или шестичасовая фаза сильной лихорадки сменялась затем полным отдыхом и нормальной температурой, которая сохранялась весь этот и последующий день. На утро третьего дня все повторялось сначала. Это была очень изнурительная болезнь. От нее умерли почти половина солдат, а те, что выжили, уже были не пригодны к службе, и их пришлось уволить. Единственным средством, которое хоть как-то помогало, оказался мышьяк в крошечных дозах, и то помогал он не всем.