Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

В доме пахло кишками. Ковров не было. Пол был каменный и постоянно сырой. Джон затопил изразцовую печь в гостиной, как только они приехали, но пол не высыхал, влага накапливалась в углублениях. За все время никто ни разу не видел кошек, но их запах был в каждой комнате. Джонсон положил кусочек тушенки у порога: через десять минут она уже исчезла.

Дом в один этаж был выложен из кирпича, это было длинное прямоугольное строение с высокой амбарной крышей, с обратной стороны примыкали пристройки для скота, чуть поодаль виднелась рощица, а над всем этим сияло бескрайнее фламандское небо.

Приставная лестница вела на чердак, и там Джонсон установил передатчик, антенну протянул по стропилам через чердачное окно и ее конец прикрепил к стволу вяза у дороги. В доме он носил коричневые парусиновые туфли военного образца и спортивную куртку с армейскими нашивками. Гортон позаботился о доставке провианта от фирмы Нэ-фи из города Целле. Пол на кухне был заставлен картонными коробками с различной снедью, на них лежала накладная с пометкой: «Для пикника м-ра Гортона». Там было две бутылки джина и три бутылки виски. Гортон прислал четыре армейские койки, которые они хотели поставить в двух комнатах, и лампы для чтения со стандартными зелеными абажурами. Холдейн очень разозлился из-за коек.

— Значит, в округе теперь про нас знает каждая собака, — кипятился он. — Дешевое виски, провизия от Нэфи, армейские койки. Скоро, наверное, выяснится, что и дом он реквизировал. Боже мой, разве так готовят операцию!

Они приехали вечером. Установив передатчик, Джонсон начал хлопотать на кухне. Он был хозяйственным; готовил и мыл посуду без жалоб, легко ступая по каменному полу в своих парусиновых туфлях. Он сделал омлет с тушенкой и очень сладкое какао. Ели в гостиной, у печи. Говорил в основном Джонсон; Лейзер молчал, к еде он едва притронулся.

— В чем дело, Фред? Почему вы не едите?

— Извините, Джек.

— Я понимаю, в самолете было слишком много сладостей. — Джонсон подмигнул Эйвери. — Я видел, как вы смотрели на стюардессу. Нельзя так, Фред, вы ведь могли разбить ей сердце. — Он нахмурился с шутливым неодобрением. — Видели бы вы, как он на нее смотрел! Чуть не съел.

Эйвери усмехнулся, из вежливости. Холдейн остался невозмутим.

Лейзеру нужно было взглянуть на луну. После ужина все четверо вышли на улицу и, дрожа от холода, стояли, разглядывая небо. Как ни странно, было светло; черным дымом клубились облака, да так низко, что, казалось, касались верхушек деревьев в роще, и из-за них не видны были серые поля вдали.

— На границе будет темнее, Фред, — сказал Эйвери. — Там возвышенность, больше холмов.

Холдейн сказал, что надо лечь спать пораньше; они выпили еще виски и в четверть одиннадцатого легли, Джонсон и Лейзер в одной комнате, Эйвери и Холдейн — в другой. Никто не давал никаких распоряжений. Каждый знал свое место.

Было за полночь, когда Джонсон вошел к ним в комнату. Эйвери проснулся от скрипа резиновых подошв.

— Джон, вы не спите?

Холдейн сел в своей постели.

— Я насчет Фреда. Он сидит один в гостиной. Я сказал, что ему обязательно надо выспаться, дал ему пару таблеток, таких, как моя мать принимает; он даже ложиться не стал, а теперь пошел в гостиную.

Холдейн ответил:

— Не трогайте его. С ним все в порядке. Когда такой ветер — никому не спится.

Джонсон ушел в свою комнату. Должно быть, прошел час; в гостиной по-прежнему было тихо. Холдейн сказал:

— Надо бы вам посмотреть, что он там делает.

Эйвери накинул плащ и пошел по коридору мимо вышитых на холсте цитат из Библии и старинной гравюры с изображением бухты в Любеке. Лейзер сидел, прислонившись к изразцовой печи.

— Привет, Фред.

Лейзер выглядел как старый, утомленный человек.

— Я должен перейти границу где-то здесь рядом?

— Километров пять отсюда. Утром Директор нас проинструктирует. Он считает, что это несложное задание. Он выдаст вам документы и прочее. Место мы вам покажем днем. Лондон провел большую работу.

— Лондон… — повторил Лейзер. — Я был на задании в Голландии во время войны. Голландцы — хорошие люди. Мы много агентов посылали в Голландию. Женщин. Их всех взяли немцы. Вы были тогда совсем молодым.

— Я читал об этом.

— Немцы поймали радиста, А наши не знали. Продолжали забрасывать агентов. Потом говорили, что все равно ничего нельзя было сделать. — Его речь стала торопливой. — Я тогда был совсем мальчишка; по-быстрому, мне сказали, туда и обратно. У нас не хватало радистов. Не важно, мне сказали, что я не говорю по-голландски, меня встретят, как других парашютистов, когда я буду на земле. Мое дело — работа с рацией. Потом меня ждут в доме, где я буду в безопасности. — Он погрузился в воспоминания. — Летим мы, значит, и на земле ничего не видать — ни вспышки выстрела, ни луча прожектора, и я прыгаю с парашютом. Приземляюсь — а они тут как тут: двое мужчин и женщина. Сказали пароль, я отвечаю и иду с ними к дороге, где спрятаны велосипеды. Времени, чтобы схоронить парашют, нет, да мы и не думаем об этом. Находим дом, мне дают там поесть. После ужина поднимаемся наверх, где стоит рация. А расписания передач не было, Лондон в то время принимал круглосуточно. Дают мне текст: я отстукиваю позывной: «Вызываю TYR, вызываю TYR» — и передо мной текст, двадцать одна группа, по четыре буквы.

Он остановился.

— Ну?

— Они следили за текстом, понимаете; им нужно было узнать, где я давал условный сигнал. Он шел на девятой букве, вместо нее я повторял восьмую. Они дождались, когда я кончил передавать, и кинулись на меня, один принялся бить, в доме вдруг стало полно людей.

— Кто же это был, Фред? Кто?

— Сейчас невозможно сказать. Разве узнаешь? Это совсем не просто.

— Но Боже мой, чья была вина? Кто это сделал? Фред!

— Кто угодно. Невозможно сказать. Со временем вы поймете.

Его словно это перестало интересовать.

— Сейчас вы идете один. Никому о вас не говорили. Никто вас не ждет.

— Да. Это верно. — Он стиснул ладони; сгорбленная, маленькая, озябшая фигура. — На войне было легче, потому что даже в самом тяжелом положении мы думали, что в один прекрасный день мы победим. И если немцы нac брали, мы думали: «Придут свои и освободят, сбросят десантников или прорвутся в немецкий тыл». Мы знали, что этого не будет, понимаете, но можно было хотя бы думать об этом. Хотелось просто побыть одному и помечтать. Но новую войну никто не выиграет, верно?

— Сейчас совсем не то, что было. Все гораздо серьезнее.

— Что вы будете делать, если меня схватят?

— Вызволим, Фред, не беспокойтесь.

— Да, но как?

— У нас большая контора, Фред. Мы можем многое, что вы даже не предполагаете. Ниточки тянутся в разные места. Всего вам не узнать.

— А вы знаете?

— Не все, Фред. Все знает только Директор. Даже не капитан.

— Какой он, Директор?

— У него большой опыт. Завтра его увидите. Необыкновенный человек.

— Капитан уважает его?

— Конечно.

— Он никогда не говорит о нем, — сказал Лейзер.

— Никто из нас не говорит о нем.

— У меня есть девушка. Работает в банке. Я сказал ей, что уезжаю. Если что-нибудь сорвется, понимаете, я не хочу, чтобы она узнала. Она еще ребенок.

— Как ее зовут?

На секунду в глазах Лейзера блеснуло недоверие:

— В общем, ладно. Но если она появится, пусть с ней все будет в порядке.

— Что вы хотите сказать, Фред?

— Да ладно.

Лейзер замолчал. Когда наступило утро, Эйвери вернулся в свою комнату.

— В чем там дело? — спросил Холдейн.

— У него было неприятное приключение на войне, в Голландии. Его предали.

— Но Лейзер дает нам второй шанс. Как трогательно с его стороны. Агенты всегда так говорят. — Он помолчал. — Сегодня утром приезжает Леклерк.

Он приехал на такси в одиннадцать. Леклерк начал вылезать из машины еще на ходу. На нем было шерстяное пальто, тяжелые коричневые ботинки для сельской местности и мягкая кепка. Выглядел он очень хорошо.

— Где Мотыль?

— С Джонсоном, — сказал Холдейн.

— Для меня койка найдется?

— Освободится одна койка, когда отбудет Мотыль.

В одиннадцать тридцать Леклерк провел инструктаж; позже, днем, они должны были осматривать погранзону.

Инструктаж проводился в гостиной. Лейзер пришел последним. Он стоял в дверном проеме и смотрел на Леклерка, а тот улыбался с победным видом, словно ему нравилось все, что он видел. Они были примерно одного роста.

Эйвери сказал:

— Директор, это Мотыль.

Не отводя взгляда от Лейзера, Леклерк ответил:

— Думаю, что мне можно называть его Фред. Привет.

Он сделал пару шагов, и они церемонно пожали друг другу руки, как два ведущих телешоу.