Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

Большей частью суды чести разбирали дела о моральных извращениях и растратах. К гомосексуалистам суды были непримиримы. Их единодушно выгоняли из армии.

К денежным делам суды подходили более снисходительно. Они всегда старались спасти офицера, впервые по неопытности проигравшего или израсходовавшего казенные деньги, но решительно изгоняли из своей среды рецидивистов или людей бесчестных. Я не помню, чтобы эти суды карали за политические или религиозные убеждения или же чтобы приговор являлся результатом мести и репрессий.

Я не хочу этим сказать, что был против упразднения офицерских судов. Поскольку имелись военные трибуналы, не [249] было необходимости для существования в армии других судебных институтов. В распоряжении об их ликвидации я считал неправильным лишь то, что, не учитывая последствий, аннулировались все вынесенные ими ранее приговоры, независимо от характера проступка.

Среди прочих мероприятий военного министра Муньос Грандес осуждал представленный проект постановления об отмене повышений в чинах за военные заслуги. Его предполагалось утвердить как закон, имеющий обратную силу.

Подполковник прокомментировал еще ряд ошибок, совершенных, по его мнению, республиканским правительством. Зная, какой популярностью пользуется Муньос Грандес в армии, я подумал, что его мнение должно представить для министра интерес, и решил воспользоваться приглашением Асаньи на праздник, чтобы рассказать ему об этом.

Асанья принял меня довольно любезно. Стоя, он поблагодарил за приглашение и пообещал приехать. Я не знал, как начать разговор, ибо чувствовал себя неудобно: министр продолжал стоять, словно напоминая, что не может терять время на пустяки. Наконец несколько неестественным голосом я сказал, что некоторые армейские командиры не согласны с отдельными распоряжениями его министерства. В ответ он заявил, что это его не удивляет, так как всегда имеются недовольные, но не следует придавать этому слишком большого значения. Министр говорил как человек, убежденный в правильности своих действий и планов, изменять которые он не намерен, сколь многочисленны ни были бы замечания в их адрес.

Свидание окончилось, а я так и не смог сказать ему всего, что хотел. Его сдержанность затрудняла возможность искреннего объяснения.

Таковы были мои впечатления от деловых встрече Асаньей до того утра, когда мне сообщили по телефону, что я должен явиться к нему. Министр вызвал на совещание нескольких авиационных командиров: Хосе Арагона, Рамона Франко (несмотря на его плохие взаимоотношения с правительством), Маноло Каскона, Артуро Гонсалеса Хила, Анхела Пастора, Рикардо Бургете, Альвареса Буилья, Эрнандеса Франка и Артуро Менендеса. Кого-то, возможно, я забыл.

Артуро Менендес, капитан авиации, большой друг Асаньи, был назначен генеральным директором Управления безопасности. Под его командованием воинские части, подчиненные этой организации, подавили попытку монархического путча в Мадриде. [250]

Свою речь Асанья начал с того, что, хотя по всей Испании восстановлено нормальное положение, необходимо принять дополнительные меры, чтобы обеспечить прочную безопасность и защиту республики. Затем объявил, что Менендес, как директор Управления безопасности, подведет итоги происшедших событий и сообщит последние сведения об обстановке в стране. Менендес отметил широкий размах монархического движения и рассказал ряд интересных подробностей. По его мнению, возможна новая попытка мятежа, если мы не примем самых энергичных мер против наступления реакции. Они должны касаться главным образом армии и авиации - последняя в силу своих специфических особенностей представляет наибольшую опасность.

После Менендеса снова выступил Асанья. Он сказал о возрастающей угрозе существованию республики и нашей обязанности всеми силами защищать ее. Асанья сообщил, что правительство передает авиацию в руки республиканских летчиков, предоставляя им полную свободу действий. В заключение он потребовал от нас подготовить в кратчайший срок проект реорганизации воздушных сил, чтобы они стали подлинно республиканскими и правительство могло всецело положиться на них.

Спустя три дня мы вручили министру требуемый проект, составленный с самыми лучшими намерениями. Выполняя поручение правительства, мы старались, чтобы намечаемые мероприятия не вызвали недовольства друзей республики.

Среди прочего мы предлагали перевести из авиации в наземные войска немногочисленную группу летчиков и командиров - открытых врагов республики, а также снять со всех ответственных постов лиц, явно не симпатизирующих республиканскому строю. Отстранить от командных должностей противников республики во всей армии следовало сразу же после прихода к власти республиканского правительства. Поскольку эти элементарные меры не были осуществлены, важнейшие должности продолжали занимать ярые реакционеры.

Министр одобрил проект и обещал немедленно провести его в жизнь. Но дни шли за днями, а министерство ничего не предпринимало. Командиры и начальники, которых мы предлагали сместить, оставались на своих местах.

Вскоре мы совершенно неожиданно узнали, что наш проект открыто обсуждается и комментируется личным составом авиации. Кто-то из секретариата министра или лиц, пользовавшихся [251] его доверием, совершил предательство, разгласив проект раньше, чем были осуществлены предусмотренные в нем меры. Нет необходимости говорить, как отнеслись к этому те, кого мы предлагали убрать из авиации. Их злобе не было границ.

Мысль о том, что в военном министерстве можно безнаказанно творить подобные дела, вызвала во мне невыразимую горечь и явилась причиной того, что я еще больше отдалился от окружавшей министра группы военных, к которым никогда не питал симпатий.

Раздраженный случившимся, но с чистой совестью человека, выполнившего свой долг, я вернулся к себе в Алькала. Было неприятно, что до летчиков уже дошли слухи о распрях и политической борьбе среди военачальников, хотя в то время я еще не замечал ее влияния на них.

Выполняя приказ авиационного штаба, в Алькала впервые в Испании приступили к освоению курса слепого полета и наиболее сложной части высшего пилотажа. Не имея специалистов в этих областях и не желая приглашать их из-за границы, мы начали занятия, вооружившись английскими и французскими инструкциями. Все преподаватели нашей школы на это время превратились в учеников.

Наши материальные возможности были очень скромными, поэтому приходилось импровизировать: имевшиеся на аэродроме три небольших самолета мы использовали для обучения высшему пилотажу, два других старых самолета приспособили для слепых полетов. Их учебные кабины с парусиновым верхом изолировали ученика от внешнего мира, таким образом, он мог летать только по приборам.