Ален Делон без маски - Александр Брагинский

– Потому, что это происходило не в Париже?

– Естественно.

– Во Франции часто по вне кинематографическим причинам вы выражаете агрессивность и непонимание из-за своего довольно дикого характера… Быть может, эта ретроспектива в Синематеке поможет лучше оценить вашу карьеру или ваше творчество.

– Понимаю, согласен, но не совсем. В прошлом году по случаю фестиваля в Коньяке я сказал ста пятидесяти журналистам: «Это вы меня сделали. Но я отличаюсь от того „имиджа“, который вы мне приписываете». Вначале я был «красивым, но мудаком». Позднее пришлось придумать другое… Я единственный актер, никогда не снимавшийся с режиссерами «Новой волны», так сказать, из-за того, что был, оказывается, актером «папенькиного кино». И это говорилось о фильмах Висконти и Клемана! Пришлось ждать 1990 года, чтобы меня снял Годар. Ко мне не следовало приближаться, я был маргиналом. И еще удивляются всяким недоразумениям вокруг меня.

– Поражает одна вещь в вашей карьере. Вы часто играете роли двойников: «Черный тюльпан», «Зорро», а также «Уилльям Уилсон» с Маллем, «Наша история», «Новая волна». С одной стороны, актер Ален Делон, с другой – более размытый «имидж».

– Я никогда не был куртизаном, не стремился заводить дружбу с журналистами. Если меня хотят увидеть, значит, увидят, если хотят поговорить – поговорим. Но я не лицемер. У меня никогда не было импресарио (Делон забыл о том, что в начале своей карьеры его делами занимались Ольга Хорстиг, а потом Жорж Бом. – А.Б.). Начиная с 1964 года и «Непокоренного» я был продюсером. Фильм попал в лапы цензуры, и я остался гол как сокол. Понадобилось пять лет, чтобы восстановить силы. Я все-таки финансировал двадцать картин и такой бриллиант, как «Борсалино», который мне тоже стоил…

– Но «Борсалино» принес вам кучу денег!

– Это был такой дорогой фильм, что пришлось уступить права фирме «Парамаунт», чтобы закончить его. Даже понадобилось заложить мои картины. Об этом я еще никому не рассказывал. Потом я становился продюсером по разным причинам, которые слишком долго объяснять, но всегда делал то, что хотел, с кем хотел. Я не показывал их на частных просмотрах, я их сразу выпускал в прокат. Это никогда не нравилось! Меня заставили дорого заплатить за такое желание быть независимым. Я был маргиналом, с которым не могли справиться. И прибегли к карикатуре: «Фильм Делона, с Делоном, снятый Делоном, сценарий Делона о Делоне». Такого никогда не было! Да, я снял «За шкуру полицейского», и что? Я также сделал десять картин с Жаком Дереем. Я ни у кого никогда не требовал отчета. И действовал свободно, как мне нравилось. Пусть говорят, что я был не прав, но с какой стати мне меняться сегодня? Вы говорите, что Синематека что-то изменит. Мне наплевать! Поздновато! Следовало меняться прежде. Я буду верен своей линии поведения до конца. Надо сказать, что успех не генерирует симпатии. А я никогда не оказывался на мушке ружья…

– Что это значит?

– В английском языке есть очень сильное слово: reachable. Я никогда не был reachable, и это никогда не прощают. Нужно просто быть! Нужно, чтобы тебя взяли на мушку.

– Потому, что вы «звезда», потому что вы дикарь, скажем так – независимы.

– Да, возможно. Но это не повод меня убивать. Однажды велогонщик Эдди Мерке, которым я всегда восхищался, имел смелость сказать, что участвует в гонках ради заработка. Что тут поднялось! «Какой ужас! – восклицали с негодованием все. – Ату его!»

Можно убить Мерке, нельзя убить карьеру.

– Такое впечатление, что кино вас больше не удовлетворяет, что вам охота его бросить – ради бизнеса, продюсерства, ваших отношений с политическим миром. Что, по-вашему, общего между актером и политиком?

– Оба они – общественные фигуры. Президент республики, президент Сената, Национального собрания и несколько ведущих министров – публичные личности. Как и мы, они все время освещены прожекторами. Им не удается просто так перейти улицу. Профессия иная, но принцип тот же: окружение сотрудников, некий двор, пресса, медиа, телевидение. Но политики куда большие «шлюхи», чем мы, они не могут устоять перед фотовспышкой, перед кинокамерой, микрофоном. Когда мне протягивают микрофон, я сначала интересуюсь, – с кем имею дело. Они же никогда так не поступают. Только спрашивают: «Вы о чем?» (Смех.) Доходит дело до безумных телешоу, этих зрелищ, которые политики обожают, да к тому же они у нас отнимают хлеб. Но подобная жадность плохо для них кончается.

– Почему вы плохо относитесь к телевидению?

– Это не так, я даже снимался на ТВ, в фильме «Кино» были неплохие вещи. Но я стал стар, чтобы соответствовать требованию времени. К сожалению, для меня и для вас грядет эпоха телевидения. Кино позволяет куда более мощной и все более развивающейся дьявольской машине, которая требует насыщения, потихоньку отстранить себя. Кино никогда не делали ради насыщения желудка. Им занимались потому, что это красиво, потому что это 7-е искусство, потому что это народное искусство, способное быть великолепным. В кино в первую очередь привлекали «звезды», его делали для того, чтобы люди могли помечтать. В кино ходили, чтобы в темноте, сидя в красных креслах, глядя вверх, смотреть, как Гари Купер целует Ингрид Бергман. Туда ходили с подружкой или невестой и, выходя из зала, продолжали грезить. Быть может, занимаясь любовью, парень грезил об Ингрид Бергман, а его девушка – о Купере, но никто об этом не говорил. Вот чем было кино, вот почему я считаю его необыкновенным. С этими грезами покончено. Нужно делать зрелище, способное насытить экраны круглые сутки, и в еще большей степени – телеканалы. А так как, к несчастью, миром правят деньги, нужно идти за деньгами. Деньги же сегодня находятся не в кино, а на телевидении… Я не собираюсь катить на них бочку, но в результате мы получили новые компании. Прежде были братья Хаким, сегодня это «АБ-Продюксьон», которая финансирует такие картины, как «Соседские девушки», «Дети на пляже» или «Элен и ребята»… Разве есть в них хоть капелька грез?

– Вы еще надеетесь на новую встречу с режиссерами?

– Да. Поэтому я снялся у Годара. Мне хотелось проделать этот опыт и встретиться с ним. Я всецело подчинялся ему, ибо, если бы дал волю своему характеру, картину никогда бы не сняли! Обождите, так нельзя, я не могу войти в кадр с этой стороны, раз вышел с другой, тогда не будет ракорда! Да, но это же Годар! Тогда ладно!

– Почему вы никогда не снимались у такого режиссера, как Поланский?

– Я неизменно называю его, когда говорю, с кем хотел бы работать. И он это знает. В прошлом году он мне предложил сыграть на сцене в «Салемских колдуньях». Я отказался, повторив, что по-прежнему хочу с ним работать. И так продолжается, к сожалению, уже десять или пятнадцать лет.