Пером и шпагой - Валентин Пикуль

Бомарше похлопал платком по лбу.

– Капитан, я вас не совсем понимаю… объяснитесь же.

– Ха, как вы наивны, Бомарше! Здесь был до вас капитан Помарель, он куда догадливее; на этом самом месте два часа стоял передо мною на коленях… Знать, напрасно ходят всякие сплетни, что вы озорник и шалунишка… Мне не бояться вас?

Бомарше уже освоился с присутствием в доме женщины.

– Мадемуазель, – сказал он, входя в роль обольстителя, – если правда то, что о вас говорят, то вы очень опытная кокетка!

– О нет, – снова затрепетал мохнатый веер. – Я решила быть честной перед вами… Филидор был моей первой любовью, вы – моя вторая любовь. Неужели вы не заметили моего смятения?

Рука Бомарше робко обвила талию де Еона.

– Так в чем же дело, душа моя? – сказал он очарованный невольно. – Маленький роман делу не повредит. Давай же покончим с делами, а потом как следует закоптим окна!

И через несколько дней Лондон был ошарашен.

– Вы слышали? – говорили кругом. – Бомарше уже потребовал от девицы де Бомон башмак, туфлю и пояс для снятия мерки.

– Неужели дело дойдет до свадьбы?

– Да, пора бы уж этой девице успокоиться в замужестве.

– Господа, а Бомарше и здесь не прогадал, невеста хлопочет о пенсии, которая составит немалое приданое.

– Уж кто-кто, а плут Бомарше устроит свои дела…

Бомарше вернулся в Версаль и потребовал от Вержена шесть тысяч фунтов стерлингов на окончание дела с де Еоном.

– Что с вами? – спросил министр. – Вы как-то не в себе.

– Ах, милый граф! Париж может хохотать: назревает моя гениальная комедия под названием «Свадьба Бомарше».

– Но зачем вам столько денег?

– А разве вы, граф, ухаживаете за женщиной без денег?

Вержен спокойно (без поэзии) рассудил так:

– Вот неукоснительное условие для кавалерши де Еон и де Бомон: чтобы никогда она не носила мужского платья, тем более – мундира. Вы слышите, влюбленный Бомарше, что я говорю?

– Неужели вы думаете, – отвечал Бомарше Вержену, – я могу позволить, чтобы моя прелестная жена донашивала старые драгунские штаны? Теперь я сам заинтересован в этом более, нежели ваше министерство!

…Я часто думал об этом: если де Еон блестяще играл женщину, то Бомарше как раз не играл; он поверил в то, что де Еон – женщина. Я не ручаюсь, что он любил эту женщину, но он сознательно шел на брачные узы с нею.

Вержен случайно оказался прав; де Еон как-то даже не заметил, когда это случилось. Но капкан уже захлопнулся, намертво прищемив его судьбу обручами корсетов. Единожды выступив в роли женщины, он терял право требовать для себя восстановления прав дипломата. И – что очень важно! – ни он сам, ни его противники уже не могли рассчитывать на поединок с ним. Кто станет обнажать шпагу перед женщиной?

Бомарше настолько увлекся предстоящей женитьбой, что решил заодно окупить и накладные расходы на свадьбу. Для этого он баллотировал себя в клубе спорщиков на пари. Ставки на женский пол де Еона после сватовства Бомарше круто подскочили. Теперь семь против четырех выставлялось за женщину!

Бомарше выступил в клубе с заверением:

– Джентльмены, я беру на себя, как вы сами о том догадываетесь, самый неблагодарный труд в этом многолетнем споре, давно зашедшем в тупик побочных соображений. Ваше дело оплатить мне открытие истины, а всю тяжелую работу я выполню сам… Три процента с общего сбора в мою пользу – это разве не честно?

– На кого вы ставите, Бомарше? – задали ему вопрос.

– Как на кого? Естественно, на то, что невеста моя – женщина!

– Это надо еще доказать… – нашлись пессимисты.

– Я докажу! – поклялся Бомарше. – Но я могу это доказать никак не раньше свадьбы…

Свадьба же могла состояться не раньше, чем Бомарше с де Еоном покончат с официальными делами. Однако после смерти Людовика XV тайна «королевских секретов» пала в цене, и Бомарше торговался со своей «невестой».

– Послушайте, – оскорбился де Еон, – вы ведете себя столь неприлично, что я могу заподозрить вас в неискренности чувства ко мне. Наконец, для кого я стараюсь? Вы же будете тратить мою пенсию… Не так ли заведено в добрых семействах?

Бомарше смущенно оправдывал себя приказами Вержена.

– Ну и скотина же вы, Бомарше! – сказал ему де Еон. – Подумайте еще раз: гожусь ли я вам в супруги?

Поэт поискал глазами свою измятую в дорогах шляпу.

– Может, мне уйти? – оскорбился он.

– Нет, нет. Я все равно так люблю вас, негодный Бомарше…

И он (или она) повис (или повисла) на шее великого комедианта. Недаром я предпослал к этой части вступительную фразу из «Торжествующего хамелеона» – «Сие поистине одно токмо французы производить способны!..».

Со скрипом выпали ржавые гвозди, и половица, поднятая де Еоном, открыла взору Бомарше незабываемое зрелище. Уложенные в плотный ряд, как поросятки в хлеву, лежали под полом толстые фолианты, аккуратно перевязанные, и на каждом было написано: «Секретно, подлежит возвращению только королю».

– Вот из-за чего шла война! – сказал де Еон. – Из-за этого хлама я страдала немало… Но сначала – договор!

Франция заключила мирный трактат с «девицей де Еон и де Бомон». Статей было много, но главная из них подтверждала, что пол девицы – женский и эта женщина больше не станет грешить международными скандалами. За все это смирение Франция обещала поддержать девицу своими субсидиями и открывала перед ней свои границы.

– Драгунский же костюм с каской, мушкет, пистоли и сабли, – диктовал де Еон, – остаются девице на память… Так и пишите, Бомарше: «на память». И не забудьте указать, что девица де Еон уже носила женское платье в известных королю случаях…

Бомарше увязал секретные бумаги и отвез их в Версаль. Последнее время, от постоянной возни с тяжестями, у поэта даже окрепли мускулы. Людовик XVI великодушно пометил «трактат» задним числом, показав тем самым, что милости королей сыпались на голову де Еона и ранее этого союза.

– Но, – заметил король, – носить орден моего святого патрона Людовика кавалерша может только в провинции. И никогда да не снимет она женского платья! Лишь в этом случае ей будет обеспечена пожизненная рента за прошлые заслуги в дипломатии.

Лондонские граверы изображали теперь кавалершу в виде богини Паллады, патронессы наук и мудрости. Иметь женой Палладу, которая обладает к тому же значительной рентой, такое не часто встретишь во Франции, и Бомарше – торжествовал. Париж со дня на день ждал, чем закончится первая брачная ночь драгунского капитана с ловким комедиантом.

– Я счастлив, – говорил Бомарше. – Поверьте, ко мне вернулась легконогая юность…

Между тем все ждали свадьбы, и англичане, как завзятые спорщики, перенесли свои дебаты даже в газеты. Это надоело де Еону, и однажды на каком-то рауте, невзирая на приличия, он публично послал Бомарше к чертовой матери.

– Опомнитесь, дорогая, – растерялся поэт.

– Ты слышал, негодяй? Убирайся к черту…

Свадьба расстроилась, и биржа стала играть на понижение. Газеты писали, что навряд ли де Еон – женщина, ибо женщина не страшилась бы общения с будущим своим супругом. Растерянный Бомарше подкупил авантюриста Тевено де Моранда (книгу которого он недавно спалил в печках), и началась война перьями. Памфлет за памфлетом, один грязнее другого, выбегал из кипящих ядом чернильниц…

Но Вержен пресек эту войну в самом ее зародыше.

– Исполните условия договора, – продиктовал он де Еону в Лондон, – иначе вы лишитесь ренты. И срочно выезжайте на родину!

Исполняя приказ министра, 6 августа 1777 года кавалер появился в гостиных Лондона уже официально признанной женщиной. Голову его украшала бриллиантовая булавка.

– Вопрос разрешен без Бомарше! – заволновалась биржа.

И суды Лондона сразу же наполнились заявлениями о возбуждении исков: спорщики требовали оплаты выигранных пари. Королевские судьи хватались в ужасе за пышные парики времен Кромвеля, спикеры, сильно потея, не уставали стучать молотками.

– Джентльмены! Ваши иски удовлетворены быть не могут. Мы имеем только старое решение суда, назвавшего де Еона девицей. Но суду короля Англии еще неизвестно, что в действительности укрывается под женским платьем девицы де Еон и де Бомон!

Прощальный банкет с друзьями, где де Еон блистал в дорогих нарядах, ослепляя гостей белозубой улыбкой и сверканием драгоценностей. Правда, очаровательная хозяйка напилась крепче всех под вечер. Но сомнений ни у кого не осталось: женщина!

– Прощай, Лондон… Неужели навсегда?

13 августа де Еон в дормезе, запряженном четверкой лошадей, тронулся в путь. Но («Что это? Ужас! Ужас!») за кучером сидел опять драгунский капитан со шпагой на боку. Придержав лошадей возле редакции газеты «Морнинг пост», де Еон требовательно окликнул издателя, и тот высунулся из окна на улицу, не веря глазам.