Федор Чижов - Инна Симонова

Федор Васильевич высказался однозначно в поддержку просьбы сербского правительства к русскому предоставить ему для ведения военных действий четырехмиллионный заем; выделяемую казной сумму предполагалось замаскировать под кредит, произведенный частными банками и лицами.

Однако, несмотря на разностороннюю помощь России, положение югославян продолжало оставаться сложным. «Бедствия усиливаются, — с тревогой записывал в дневнике Чижов, — мирных граждан, женщин и детей… турецкие мусульмане режут и истязают… К туркам беспрестанно идут подкрепления отовсюду; англичане помогают им деньгами и поддерживают надеждами». В то же время вдохновленные поддержкой русского общества «сербы дерутся превосходно… Наши офицеры сильно помогают, при них сербское войско и сербская милиция стали иными…»[548]

По мере того как сербско-черногорско-турецкая война затягивалась, Чижов приходил к выводу, что без официальной помощи русского правительства восставшим победить будет трудно, и осуждал Александра II и его окружение за нерешительность. «До какой степени Ив<ан> Сергеев<ич>[549] вошел в дело славян, — этому просто надобно удивляться…

Он действительно стал у нас министром по сербским делам, только при народе, а не при Царе… Царь избегает войны всевозможным и даже неприличным образом… Действия нашего правительства решительно непостижимы: Царь смотрит на все, как бы ничего не зная, допускает все и ни в чем не принимает деятельного участия. Трусость ли это? совершенное ли равнодушие ко всему? или, наконец, хитрость?.. Милютин[550]… утверждает, что ему нужно еще 6 лет, чтоб поставить войско совершенно готовым к войне. Это после 20 лет мира, с огромными затратами денег!» «Доведет нерешительность, трусость и колебание нашего правительства до того, что вызовет внутренние беспорядки. Побьет толпа полицию…»[551]

С лета 1876 года военное министерство России, оказавшееся, по образному выражению Чижова, «на буксире у настроения народного»[552], начало готовиться к войне. В октябре 1876 года, когда положение войск генерала Черняева на Балканах стало особенно трудным, русское правительство в ультимативной форме потребовало от Турции в течение 48 часов заключить двухмесячное перемирие с Сербией, угрожая в противном случае войной. Ультиматум был принят. И все же война России с Османской империей неминуемо приближалась, становясь неизбежной.

К зиме 1876/77 года Чижов стал все более отходить от воинственной позиции, склоняясь к предпочтительности мирного урегулирования конфликта. «Говорят, и между ними И. С. Аксаков, что будет война, — писал он, — говорят потому, что желают войны. Положим так, что без войны нельзя ожидать полного разрешения „восточного вопроса“ и, следовательно, освобождения южных славян от турецкого ига… <но> если будет война, она едва ли останется в пределах наших турецких границ… Опять сотни тысяч жертв; опять наше домашнее устройство остановится… Война? кто что ни говори, а все-таки гибель. Мир?.. — стоячее болото внутри и страдание кровных братий — вне. России нужно встрепенуться; нужно порастрясти ее сонное спокойствие. Началась было деятельность. Суды, земство, все двинулось, — и на первом движении впало в свою обычную сонливость… в ту пакость злоупотреблений, которые издавна укоренились на русской почве: взяточничество, только, может быть, в иной форме; холопство страшнейшее… апатия, безучастие ко всему общественному, наконец, страшнейшая несостоятельность как правительственная, так и общественная»[553].

Помимо причин чисто гуманного свойства Чижов основывал свои опасения в связи с войной на знакомстве с положением дел в финансовом ведомстве России. В середине декабря 1876 года им было получено конфиденциальное письмо от министра финансов М. X. Рейтерна, в котором тот сообщал, что в скором времени казне понадобятся деньги на ведение войны, и просил Чижова высказать свое «откровенное мнение», к каким средствам лучше всего прибегнуть. «Правительству, — писал М. X. Рейтерн Чижову, — очевидно принадлежит трудная задача изыскать для ведения войны средства, и весьма значительные, поступление которых было бы обеспечено в скором времени. Ученые труды Ваши, долголетнее управление кредитным учреждением и близкое знакомство с промышленными и экономическими средствами России побуждают меня обратиться к Вам за советом по этому делу. Согласно сему, имею честь покорнейше просить Вас сообщить мнение Ваше о том, каким наилучшим и скорейшим способом можно было бы, по Вашему мнению, приискать средства для ведения войны, в случае если в скором времени Россия вынуждена будет принять в ней участие… <Прошу> выразить мне Ваше по этому важному вопросу мнение с полной откровенностию…»[554]

Прежде чем ответить министру, Чижов посоветовался из славянофилов — с А. И. Кошелевым, а из купцов — с Т. С. Морозовым. Выслушав мнение соратников, которым он доверял как экспертам в области финансов, Чижов убедился в правильности собственных предположений и выводов и лишь после этого счел возможным изложить Рейтерну конкретные соображения. Суть его рекомендаций сводилась к следующему. Поначалу ограничиться выпуском серий облигаций. Затем, если военные нужды потребуют, обратиться к выпуску ассигнаций или кредитных билетов. В чрезвычайном случае — приняться за золото, служащее обеспечением ассигнаций. Но ни в коем случае не поднимать искусственно курс рубля, как бы он ни падал. Кроме того, Чижов предложил министру призвать к себе промышленников и купцов из Москвы и центральных губерний России, чтобы переговорить с каждым из них в отдельности о возможных изменениях в практической системе налогового обложения («когда говоришь со всяким отдельно, слышишь умные суждения, приглашаешь вместе… — несут страшную ахинею»)[555].

Главную причину начавшейся 12 апреля 1877 года Восточной войны Чижов усматривал в интригах англичан, которые предпринимали энергичные меры к завоеванию симпатий балканских славян и при этом всеми доступными им способами стремились опорочить Россию. Как и в Крымскую войну, он видел в событиях, происходящих на Балканах, противоборство двух непримиримых сил: поддерживающего Турцию Запада, который обречен на окончание своего исторического существования, и славянства, открывающего собой новый период в истории[556].

Говоря о целях, которые преследовала Россия в войне, Чижов писал: «Англичанам и всей Европе пришло на ум, что Россия непременно хочет расшириться… тогда как Россия и ногами, и руками готова отбиваться от каждого расширения пределов в Европе. Завладеть славянами значило бы приобрести страшного внутреннего врага, хуже поляков. Они не привыкли ни к какому стеснению со стороны государства, а в России две трети жизни общественной и частной отданы властительству государства, — никому не приходит на ум безумная мысль о каком-нибудь присоединении славян. Но помогать сильно страждущим и угнетенным единственно за родство с нами есть наш долг человеческий. Англия действует тут страшно подло…»[557]