Инфернальная музыка - Алан Фостер

Он царственно взмахнул рукой.

– Ну а вам я дарю свободу. Ступайте прочь. Извольте выйти вон! Кыш отсюда! Я сегодня в великодушном настроении.

Джон-Том нахмурился:

– У тебя странная речь. Не похоже на обычного хэви-металлиста.

Иероним Хинкель фыркнул:

– По-твоему, только этот козел Газерс образованный? Да я чуть не защитил диплом бакалавра на факультете экономики в Нью-Йоркском университете!

Мадж бочком приблизился к спутнику и прошептал:

– Чувак, он сплошную лажу гонит! Да где это видано, чтоб кореш изучал экономику и бросил такое выгодное дельце ради пения в сдвинутом ансамбле?

– Мы не уйдем. – Чаропевец мобилизовал свою стойкость.

У Хинкеля сдвинулись брови, отчего узкая физиономия вытянулась еще сильнее. Сейчас он выглядел чуть ли не жутко.

– Пришелец, не зарывайся! Я тебя отпускаю только потому, что ты не из этих безмозглых болтливых животных, вроде твоей крысы.

Мадж вытащил меч.

– Шеф, тебе не очень-то легко будет распевать без голосовых связок.

А хошь, мы тебе поднимем голос на парочку октав – авось он от этого выиграет? И животным, чувак, ты меня напрасно назвал. Я понимаю, обидеть хошь, да тока ниче не выйдет. Потому как мы тут все животные.

– Он прав, – гордо подтвердил Джон-Том.

– Ну, допустим. – Хинкель поерзал на троне, перекинув ноги через подлокотник. – Ты слишком много времени провел здесь. И чего же ты ожидаешь от меня?

– Освободи музыку. Сними с нее волшебные оковы, пусть каждая гармония вернется к заждавшимся инструментам и глоткам. – Джон-Том указал на мрачные стены башни. – Если решишь остаться здесь, царить на этом острове и развлекаться пением, я буду первым, кто тебя поддержит.

Но красть мелодии у других… тебе как музыканту это не пойдет впрок.

Совсем наоборот.

– Чувак прав от и до! – пролаял Мадж. – Знаешь, шеф, на свете много чего можно слямзить. Уж я-то знаю. Но тока не талант.

– Какое красноречие! Ну что, оба закончили?

Джон-Том уже подготовил песню.

– Не совсем. Если до тебя еще не дошло – ничего страшного. Я всегда твердо верил в аудиовизуальную поддержку.

Его руки легли на дуару, и он запел.

Из глубин инструмента повалил совершенно незнакомый Маджу эфемерный дым. Густо-фиолетовый, неоново-яркий поток рвался через стык грифов.

Выдр отступил на несколько шагов. Уж он-то знал: в такие минуты может произойти все, что угодно.

Что именно – этого и сам Джон-Том подчас не мог сказать.

У музыки есть уникальное свойство,Не всем, очевидно, известно о том,Ее бесполезно держать под замком,Простор – основное условие ростаНеважно чего, будь то джаз или рок,Холодная классика, пылкое буги.Желаешь добра ей – гони за порогМелодию, сердцем рожденную в муке!

На Иеронима Хинкеля все это ни малейшего впечатления не произвело.

Он лишь отлепился от спинки трона и взирал на дым с легкой брезгливостью, как на сгусток выхлопных газов на перекрестке Второй и Двадцать шестой улиц.

– Что ж, недурно. – Он слез с трона, подошел к высокому узкому окну, выглянул. По залу пробежала волна звука, могучее мелодичное «ух»

– словно разом выдохнула сотня кларнетов. – Похоже, тебе удалось освободить немножко моей музыки. И теперь ее придется возвращать. – Он повернулся к посетителям, недобро посмотрел на них. – Ну и, разумеется, я не собираюсь допускать, чтобы это повторилось. Положа руку на сердце я не хотел отбирать у тебя музыку, но уж коли ты уперся…

Джон-Том с нехарактерной для него усмешкой сочинял новые стихи.

– Хочешь со мной потягаться? Ладно, бери свою тренькалку.

– У меня есть кое-что получше.

Хинкель с нехорошей улыбочкой достал из нагрудного кармана видавшую виды, но исправную губную гармонику. Приложил ее к губам и сыграл несколько базовых, совершенно нестройных нот.

Уже заполнивший зал фиолетовый дым съежился, как от удара. Он почти исчез, но в самый последний момент новый текст и мажорный ключ вернули ему силу.

Хинкель был удивлен. Он даже попятился к трону. Бесследно исчезло высокомерное нахальство. Джон-Том играл и пел, фиолетовое облако напирало.

Наконец Хинкель, видимо, решил, что сейчас уместны более суровые меры. Он тоже запел, и это замедлило, но не остановило продвижение облака.

– Ага, чувак, получается! – Мадж неистово прыгал рядом с Джон-Томом, размахивал мечом над головой. – Задай ему перцу! Покажи, чего стоит настоящий чаропевец!

– Именно это я и собираюсь сделать, – проворчал Джон-Том, – если только ты не снесешь мне башку дурацким мечом!

– Ой, извини.

Выдр поспешил снизить энтузиазм и заодно – оружие.

Хинкель, не в силах одолеть грозный фиолетовый туман и музыку Джон-Тома, с диким взором отступал, пока не уперся в свое помпезное сиденье. В тот самый момент, когда Мадж был готов ринуться вперед и покончить с делом совершенно немелодичным ударом клинка, певец-неудачник отчаянно закричал. То был жалобный плач ребенка, всеми затурканного, никем не любимого, в игры не званного, даже не последнего в классе по успеваемости (это все же лидерство, хоть и шиворот-навыворот), а из последней десятки, из тех, кому успехи в жизни не светят по определению.

В ответ на этот плач из пустоты, что таилась доселе за троном, исторглась сверхъестественная подмога. И впервые с того момента, как нога Джон-Тома и лапа Маджа ступили на остров, за крепостными зубцами засверкали молнии. Черные молнии!

По кривоотесанным камням раскатывался злобный гром, сотрясая замок до самого основания. Стихи Хинкеля были почти бессмысленны, музыка – как и раньше, невыносима, однако на сей раз в каждую ноту вкладывалось выстраданное отчаяние, острое, патетическое устремление. И так жалобно это звучало и выглядело, что Джон-Том заколебался.

Но не это промедление стоило атакующей стороне инициативы. Просто Джон-Том и Мадж вдруг очутились перед численно превосходящим противником.

Разнообразные призраки выныривали из тьмы, разодетые кто во что горазд, от атласных камзолов и шелковых шальвар до хлопковых набедренных повязок и овчинных безрукавок. Иные щеголяли римскими тогами, иные – синими рваными джинсами и поношенными сандалиями.

Выцветшие галстуки-бабочки, растрескавшиеся бусы братской любви, волосатые руки, торчащие из тесных смокингов, черные кожанки с золотыми галунами…

Одно из приблизившихся к Маджу привидений было одето по моде столь чудовищной, что бывалому выдру пришлось отвести взгляд.

– Только не это! – простонал Мадж. – Все, что угодно, только не… плед в клетку!