Деревянный Меч - Элеонора Раткевич

Она аккуратно сложила пергамент и спрятала его в шкаф со множеством ящичков.

– Полгода будешь считаться моей ученицей. Половина твоего заработка за это время – моя. За вычетом гильдейского налога чистоганом твоя только треть. Обычно у нас в учениках меньше года-двух не ходят, но ты поднавостришься пораньше. Жилье изволь снять приличное, не какую-нибудь хибару. Четверть платы за дом вносит гильдия, остальное – как знаешь. Сегодня можешь обустраиваться, завтра пойдешь со мной. Обычно во время гербовых торжеств самая работа и есть. До зимы можно клиентов вперед набрать. Покажу тебе как. Твое дело маленькое – слушать да помалкивать. Ясно?

– Суровая женщина, – усмехнулся Кенет, когда они с Хаккой вышли на поиски жилья.

– Да нет, – не согласилась Хакка. – Ты бы хозяйку нашу видел – в отсутствие клиентов, само собой.

Жилье отыскалось довольно скоро: квартал свах и свадебных дел мастеров пополняется не так уж часто – ремесло тонкое и не всякому доступное. Старая вязальщица свадебных гирлянд согласилась уступить свахе-ученице две комнаты по сходной цене. Роскошью они отнюдь не блистали, но под определение приличных подходили вполне.

– Это ничего, что я за тебя все решил и гильдию тебе сам выбрал? – спросил Кенет, озирая скромно обставленные комнатушки. – Просто я подумал, что сватать ты наверняка сумеешь, а вот вышивать…

– Вышивальщица из меня – как из задницы утюг, – безмятежно откликнулась Хакка. – Неужели ты думаешь, что если дом прозывается “Парчовые радости”, так нас в нем вышиванию учат? Петь, танцевать, стихи слагать – это да, учат. Чарочку гостю поднести с изяществом. На цитре играть. Ну и чему по ремеслу положено. Но не вышивать.

Она обвела крохотную комнатку почти восторженным взглядом.

– Ты все правильно решил, мальчик, – тихо сказала она. – И подумать только, мне даже отблагодарить тебя нечем.

– Ты меня выручила, – напомнил ей Кенет.

– Вот еще, – отмахнулась Хакка. – Совет – он что? Слова, и только. Эх, вот не будь ты магом, я бы тебя так отблагодарила – на всю бы жизнь запомнил.

Хотя, пожив в городе, Кенет и стал краснеть значительно реже, почти утратив эту способность, однако полностью все же не разучился. Наблюдая за смущенным донельзя Кенетом, Хакка от души позабавилась.

– Слушай, – сказала она, извлекая из рукава шелковый платочек, – давай я тебя хоть поцелую-то. Через платок, наверное, можно.

– Не знаю, – усомнился Кенет. – А плохо тебе не станет?

– Насмерть не убьет, – возразила Хакка. – Не обижай старую шлюху, мальчик. Не отказывайся от моей благодарности.

Кенет не хотел ее обижать, но к тонкому шелку, за которым скрывались губы Хакки, прикоснулся губами едва-едва. Как выяснилось, не зря. Хакка коротко, глухо вскрикнула и начала оседать на пол. Кенет бросился было подхватить ее.

– Не надо, – тяжело дыша, запротестовала Хакка. – Я уже давно отучилась падать в обморок.

Она сидела на полу, с трудом переводя дыхание.

– А знаешь, – неожиданно засмеялась она, проведя дрожащей рукой по лбу снизу вверх, – в жизни я ничего такого не испытывала. Вот, значит, как маги целуются.

– Ученики, – натужно поправил ее багровый от смущения Кенет.

– Маги, – уверенно возразила Хакка и встала. – Уж поверь ты мне.

Она внезапно улыбнулась – смущенно, как маленькая девочка, которой впервые в жизни сказали, что она хорошенькая.

– Удачи тебе, маг, – хрипловато произнесла Хакка. – Как найдешь себе ведьму по силе и сердцу, приведи познакомь. Я ее обучу кой-чему… полезному.

Кенет неразборчиво поблагодарил Хакку, пожелал и ей удачи и опрометью помчался вон, все еще чувствуя на своих губах прохладное прикосновение шелка.

День уже клонился к вечеру. Кенет без приключений добрался до постоялого двора, поднялся к себе в комнату, нырнул под одеяло и уснул, даже не поужинав. Всю ночь ему снился ветер, ласково развевающий нити нежного блестящего шелка.

Утром первого дня гербовых торжеств Кенет встал с тяжелой головой: выспался он дурно. Наспех позавтракав, он отправился в казармы: на праздничное построение должны являться все воины, пребывающие в городе, независимо от того, служат они в каэнском гарнизоне или нет. Наоки уже ждал его – бодрый, свежий, празднично одетый, готовый к построению.

– Ты с ума сошел! – ахнул Наоки при виде Кенета. – Ты почему в синем, а не в черном? Массаона увидит – на сей раз дешево не отделаешься. Беги скорей переодевайся.

– Да мне не во что, – растерялся Кенет. – У меня праздничного хайю нет.

– Лопух, – изрек Наоки. – Мой пока возьми. У меня есть запасной. А потом купишь.

– Коротко будет, – возразил Кенет, – и в плечах узко. Наоки смерил друга взглядом.

– Да, пожалуй. Вот ведь вымахал… оглобля! – жизнерадостно бросил он. – Ладно. Накидку хоть надень. Не совсем по уставу, но сойдет. И волосы перечеши… да не так! Пусти, я сам.

Наоки вынул из волос Кенета заколку, взмахнул пару раз гребнем и закрепил прическу, как принято среди воинов в Каэне: слева у виска волосы подобраны, справа свободно спускаются на плечо.

– Годится, – заявил он, отступив на шаг и любуясь творением рук своих. – Тебе подходит. Надеюсь, массаона будет так доволен твоей прической, что на синий хайю посмотрит сквозь пальцы и удовлетворится накидкой… эй, ты ее к какому месту цепляешь?!

Наоки отобрал у Кенета праздничную черную накидку, встряхнул ее и сам ловко прикрепил к плечам Кенета застежками.

– Вот теперь можно и на построение, – сообщил он. – Пойдем скорее, не то опоздаем.

* * *

При виде черной накидки поверх синего хайю Кенета губы массаоны чуть дрогнули – но и только. Вообще-то лишь самые бедные воины в дни гербовых торжеств ограничивались малой парадной формой. Хотя устав и не предусматривал непременного ношения хайю по местным торжественным дням – обязательным черный хайю считался в дни имперских праздников, – но каэнцы предпочитали залезть в сколь угодно тяжкие долги, а гербовые празднества встретить в полном парадном одеянии. Однако молодой чужак мог и не знать ни об этой традиции, ни о самих гербовых торжествах. К тому же он и так отдал дань местным обычаям, ради праздника соорудив себе прическу на каэнский манер. Да и честно говоря, не стоит донимать его придирками. Полевой агент и вдобавок маг! Массаона Рокай прекрасно догадывается, что именно утаил Наоки в своем рассказе. “Темни сколько хочешь, молокосос, а все твои наивные хитрости способны обмануть разве что клопа с оторванной головой. Ясно же, что Кенет, и никто другой, был тем могучим магом-целителем, который вернул к жизни твою сестру. Тайны, видите ли. Развел секреты, щенок. Я тебе твои секреты еще припомню. Сразу надо было говорить, отчего тебя понесло из вельмож да в простые воины, сразу. Я бы тебя, паршивца, по-иному вздрючил за твой промах. И не стал бы подвергать такой угрозе твой рассудок. Поросенок ты неблагодарный, я ж с тобой как с родным – неужто ты не мог мне довериться? Обидно. Ох, до чего обидно. Одна надежда, что твой приятель-маг вгонит в тебя хоть немного ума, раз уж природа обделила. Маги и вообще славятся знанием людей и спокойной рассудительностью. Ремесло у них такое”.