Пьянящий аромат - Патриция Кэбот

Но тут заговорила Кэтрин:

— Видно, вы шутите. — Кэтрин недоверчиво засмеялась. — Разве вы не знаете, кто она?

— Тетушка герцога Роулингза. — Лицо Эдварда было настолько бесстрастным, что могло показаться каменным. — Он вырос у нее на руках, так как его покинула мать, если я все правильно понял.

— Она сестра шлюхи! — взвизгнула Кэтрин. — А ваш так называемый герцог Роулингз приходится той сыном! Что вы теперь скажете? Что вы скажете на то, что у герцога Роулингза мамочка шлюха?

— Только одно, — откликнулся Эдвард убийственным тоном. Он помедлил в каменной арке, все еще обнимая Пегги. — Если вы еще хоть раз приблизитесь к Пегги или моему племяннику, я прикажу вас арестовать, миссис Портер. И позабочусь о том, чтобы вы оставались в заточении до самой смерти. Мы поняли друг друга?

Пегги увидела, как у ее сестры открылся сильно накрашенный рот.

— Что? — выдохнула она.

— Спокойной ночи, миссис Портер, — тихо проговорил Эдвард и повел Пегги прочь.

— Как? — опять закричала Кэтрин. — Пегги, ты что, уходишь с ним? Ты сошла с ума? Неужели растеряла последние крупицы разума, которым тебя наградил Господь? В нем нет ничего хорошего, Пегги! Он погубит тебя, как его брат погубил меня! — Крик Кэтрин постепенно перешел в визг. Пока Эдвард вел Пегги по коридору, этот пронзительный вопль терзал девушке душу. — Погубил меня, а потом оставил ради своей выпивки, игры и шлюх. Погоди, Пегги! Его братец проделает то же самое и с тобой, где ты тогда очутишься? Останешься одна, как я, — хотя он, может, оставит на память подарочек, орущий и писающий подарочек вроде того, что Джон оставил мне. Посмотрим тогда, как маленькая Пегги сможет о себе позаботиться!

Девушка обратила внимание, что в свете свечи, стоявшей на столе, они с Эдвардом отбрасывали на каменный пол длинные тени, а поскольку они шли очень близко друг к другу, то их тени сливались в одну.

Безумные крики Кэтрин сопровождали их до конца галереи.

— Мы еще увидим, что останется от хорошенькой, трогательной Пегги, да?

Глава 30

В камине угасали последние угольки. Пегги, одетая лишь в одну из своих шелковых, отделанных кружевами ночных сорочек, пыталась вернуть огню жизнь с помощью кочерги и мехов, но ее мысли были далеко. Девушка даже не заметила, как языки пламени наконец начали лизать свежие поленья, которые она бросила в камин. Она сидела на приступке камина, обхватив руками колени и глядя невидящими глазами в какую-то точку в центре ковра. Она поняла, что не осталось никакой надежды. Ей придется уехать.

Вернувшись в Роулингз, Пегги прошла прямо к себе в спальню. Всю дорогу из Эшбери-Хауса она промолчала, обнимая плакавшего Джереми. Девушка так и не посмела поднять глаза ни на Алистера, ни на Энн, неотрывно глядя на темную макушку мальчика. Пегги не осмелилась посмотреть даже на Эдварда, который в задумчивости сидел рядом с ней, тихий и огромный в темноте кабины.

Когда они с Эдвардом вернулись из портретной галереи, никто не проронил ни слова. На распоряжение лорда по поводу того, чтобы принесли их вещи, отозвалась лишь виконтесса, которая собралась с духом и осведомилась, почему это гости не могут остаться на обед. Эдвард только взглянул на нее. Их верхняя одежда появилась с удивительной быстротой, ее принесли лакеи в напудренных париках, и вся компания из Роулингза в молчании покинула Эшбери-Хаус. Молчание длилось в течение всего пути.

Говорил только Джереми, несчастный, безутешный Джереми, который вцепился в Пегги, как в спасительную соломинку, и все продолжал спрашивать, позволит ли она матери забрать его. Пегги поцеловала ребенка в лоб и заверила, что мать хочет, чтобы он остался в Роулингзе.

— Она просто хотела увидеть тебя, Джерри, — сказала Пегги. — Хотела посмотреть, каким ты вырос чудесным мальчиком. — Но ей так и не удалось окончательно успокоить Джереми.

Оказавшись в Большом зале Роулингза, Алистер, казалось, вновь обретший — хотя бы отчасти — свою непотопляемую жизнерадостность, предложил совершить рейд на кухню в поисках чего-нибудь съестного — в конце концов, должны же они пообедать. Но Пегги отказалась и вместе с Джереми направилась прямо в детскую Она с облегчением увидела, что чашка горячего шоколада и приготовленный кухаркой пудинг подняли дух мальчика Если бы можно было, думала она грустно, глядя в лицо уснувшего племянника, решить ее проблемы, съев что-нибудь сладкое…

Она знала, что, пока остается в детской, ограждена от любых объяснений. Там, за дверями, была Энн Герберт, ее отца Пегги обманула, заявив, что Кэтрин Роулингз умерла. Там был Алистер, которому она не только лгала, но и без всяких оснований дала повод думать, что может ответить на его чувство восхищения ею, когда на самом деле прекрасно знала, что любит Эдварда Роулингза. И, наконец, там был Эдвард.

Но ведь она не лгала Эдварду, хотя пыталась. Нет, здесь ее грех в недоговоренности. Рассказав ему, что Кэтрин Роулингз не умерла, она утаила, что сестра — содержательница публичного дома и что она повинна в смерти его брата. Разве может мужчина ответить на любовь женщины, чья плоть и кровь повинна в таком? Даже в лучшем из миров, где человека судят по его собственным деяниям, а не по тому, кто его родня, Пегги не могла представить, чтобы мужчина мог простить что-либо подобное. Даже такой мужчина, как Эдвард Роулингз.

Из тех троих, кого Пегги считала наиболее пострадавшими от ее лжи — при этом она даже не принимала в расчет людей вроде миссис Прейхерст и Люси, а также всех тех, кто будет шокирован и задет, когда всплывет правда (а виконтесса уж постарается, чтобы все стало известно как можно скорее), — менее всего заслуживала этого Энн Герберт. Поэтому, когда Джереми уснул, Пегги зашла в комнату к своей подруге.

Энн сразу же отозвалась на тихий стук Пегги и с порога заявила, что ей все равно, будь она хоть сестрой сатаны, — они подруги и останутся такими навсегда. Пегги понимала, что должна все объяснить подруге, но, как только она начала говорить, та отказалась слушать. Энн схватила обе руки Пегги и сказала:

— Все это не стоит и выеденного яйца, Пегги. То, что ты сделала, сделала во имя любви к Джереми, желая ему всяческого добра. Это поймут все.

Облегчение и благодарность омыли душу Пегги, как весенний дождь. Но ей еще оставалось попросить Энн об одолжении, очень важном одолжении, учитывая все, что случилось…

Она попросила об этом, а когда Энн засмеялась и сказала в ответ «конечно, не будь глупышкой», поняла, что в лице чуть наивной, мягкой Энн обрела бесценную подругу.

Теперь предстоял разговор с Эдвардом. Выдержать это, Пегги знала, будет нелегко.