Игорь Саввович - Виль Липатов

Прежде чем потерять сознание, Валентинов подумал, что мать обещала его сегодня кормить пельменями и угрожала, что, если он не приедет вовремя, она такое сделает, что не знает сама, что сделает…

Муж и жена

В приемной почтительно стояла, расставив толстые ноги, секретарша Виктория Васильевна; сидели два явно понаторевших в науке ожидать человека, тихонечно пробирался вдоль стенки – хвост трубой – трестовский кот Валерий. В распахнутое, обращенное в самое пекло знойного дня окно виделись макушка пыльного тополя, ажурная башня крана.

– Игорь Саввович, вас ждет жена. Я предложила Светлане Ивановне подождать в вашем кабинете…

Жена. Женщина, которая специально пришла в дом Валентинова, чтобы познакомиться с подходящим молодым человеком – из хорошей семьи, интеллигентным, умным, перспективным, прекрасно воспитанным. Добротная ситуация из пьесы Островского, династический брак на фоне совершающейся сексуальной революции… Жена. Маленькая, тоненькая, красивая женщина, за пять лет превратившаяся как бы в необходимый до зарезу предмет домашней обстановки. Жена. Женщина, которая сегодня в первый раз вошла в здание треста, женщина, которую за работой муж впервые тоже увидел на днях. Жена. Женщина, которая занималась древнерусскими языками, но не нашла слов, чтобы сказать Игорю Саввовичу то, что сказала женщина, в постели которой он провел только одну ночь: «Бросай все, беги к черту на кулички!» Жена… Игорь Саввович наконец-то заметил, что в центре приемной, откуда-то возникнув, стоит начальник производственно-технического отдела Володечка Лиминский – ухажер, душка и тоняга. Лицо у него было непривычно встревоженное, смотрел он на секретаршу Викторию Васильевну, бледную от волнения, – как этого Игорь Саввович не заметил сразу? Выходило, что о подаче им заявления об увольнении уже известно.

– Здорово! – быстро подходя, сказал Лиминский. – Надо срочно погутарить.

– Жена! – ответил Игорь Саввович, показывая на свой кабинет. – Подруга жизни.

Он протяжно усмехнулся. Ах и ох, дорогой Володечка Лиминский! Некому в большом тресте закрыть тебе дорогу к дверям кабинета заместителя главного инженера! Только, дорогой друг студенческих лет и всегдашний собутыльник, не надо галопом мчаться к Валентинову, чтобы бить копытами, выражая глубокое почтение и жертвенную преданность: главный инженер Валентинов не любит подхалимов, пролаз и миляг, коли даже родного сына заподозрил в карьеризме, всеми силами и средствами делая ему карьеру. Не волнуйся, Володечка Лиминский, по сути, по чину, по рангу, по способностям именно тебе предстоит занять место, где ты найдешь, наконец, страстно желанную синекуру. Заместитель Валентинова, будь он самим богом, ничего не может сделать без Валентинова, помимо Валентинова и прежде Валентинова. Хорошо будешь жить, Лиминский! С девяти утра до шести вечера станешь в одиночеству трепаться по телефону с Натами, Олями, Верунчиками и всякими Линами. Живи, друг!

– Через часок – подойдет? – предложил Игорь Саввович, интимно притрагиваясь к пиджачной пуговице Лиминского. – Главный сегодня в прекрасной форме. За каких-то пятнадцать минут мы решили грандиозный вопрос об отлове из Оби китов и китят… Я правильно говорю? Может быть, надо произносить «китенят» или «китененков»? Ты не знаешь, Лиминский, как правильнее?

«Бросай все, беги к черту на кулички!»

– Ты чего молчишь, Володечка? Как надо говорить? Китят?

А вот это было на самом деле смешно. Войдя в сумрачный и душный кабинет, Игорь Саввович увидел, что Светлана сидит на его любимом месте – низком подоконнике – и поза у нее такая же, в какой всегда сидел больной и тоскующий Игорь Саввович. Руки жены лежали на коленях, лицо повернуто в темный угол, спина согнута. Только так и можно сидеть на низком и широком подоконнике.

– Давно ждешь? – спросил Игорь Саввович. – Что-нибудь случилось, если ты приехала в трест?

Она молча покачала головой: «Нет, ничего особенного не случилось!» Тогда он прошел к столу, сел в кресло, руки положил на подлокотники. Жарко, душно, но если открыть окно, то станет еще хуже – стены метровой толщины спасали кабинет и от зноя и от холода. Значит, за стенами мир сейчас был раскален, как шипящая сковородка.

– Ты был у Валентинова? – тихо спросила Светлана, но он не успел ответить, как как она сама сказала: – Да, я знаю, ты был у Валентинова…

Каждое слово жена произносила как-то необыкновенно буднично, монотонно, устало, одним словом, бесстрастно, и в этом бесстрастии было еще больше отчаяния и скорби, чем в позе и лице. Светлана ничего не хотела, ничего не отрицала, ни о чем не думала, ничем себя не успокаивала, в ней не было даже обязательного в несчастье вопроса: «Что делать? Как быть?»

– Куда-то все исчезли, – не поднимая головы, сказала Светлана. – Папа, кажется, в обкоме, мама заперлась и не отвечает на звонки, Елена Платоновна с утра куда-то уехала… В институте сегодня никого! Четверг, подготовительные курсы отдыхают… Я походила, походила…

Мужчины легко прощают женщин, но мысль Игоря Саввовича невольно делала подлый оборот, и никак нельзя было не думать о том, что теряет Светлана и что теряет Игорь Саввович, подобно тому, как запрет думать «о голой обезьяне», изобретенный Ходжой Насреддином, заставляет человека только о ней и думать. «Что останется из карт на руках у Светланы, что у него, Игоря Саввовича? Любимая работа, трехрожковый торшер, автомобиль, сияющая белизной кухня – это Светлане. А Игорю Саввовичу? Коричневая папка с хрусткими от времени страницами из плохой бумаги – только она независимо от того, кто проведет плот? Мало? Какая разница, если начинаешь жить сначала, с первой чистой страницы, и даже лучше, когда папка – нуль, папка – воздух, папка – прошлое, о котором надо хорошенько забыть.

– Одна наша домработница говорила: «Погоди умирать», – глядя в стол, сказал Игорь Саввович. – Потом, после паузы, добавляла: «Если не помрешь, то живой будешь!»

Вполне могло случиться, что Игорь Саввович Гольцов любил женщину, которая сидела на низком подоконнике. Предположим, он не знал о гараже, не видел трехрожкового торшера, не догадывался, что в Ромске нещадный лимит на высокооктановый бензин, не сообразил, что Светлану всучили ему в жены – вполне реально, что она тоже об этом не подозревала и что из всех других женщин он выбрал бы в жены Светлану Карцеву. Недоразумение в том, что Игорь Саввович никогда не задавался вопросом, любит или не любит жену, любил или не любил Светлану до женитьбы. Этакий простейший робот, механическая штучка с ключом в спине, запрограммированная всего на десяток простейших манипуляций, – копия некоего Игоря Гольцова.

– Ладушки!

Игорь Саввович не хотел говорить это слово, как всегда, оно само собой сорвалось с губ. Перебивая, отгоняя черные мысли, Игорь Саввович игриво усмехнулся, наклонившись к ящикам письменного стола, вынул нижний.

– Хочешь увидеть в действии систему не чистого, а пустого стола? – нарочитым басом спросил он Светлану. – О системе чистого стола ты, конечно, знаешь. Принцип: не оставлять на поверхности стола ни одной бумаги, не решив ее судьбу сейчас же, немедленно, чтобы бумага ушла из кабинета, а вот система пустого стола! – Он сделал руками такое движение, какое делает провинциальный фокусник над дряхлым от старости цилиндром. – Айн, цвай, драй! В ящиках – хоть шаром покати!

Действительно, во всех шести ящиках двухтумбового стола не было даже случайной канцелярской скрепки, а в центральном, главном ящике аккуратной стопкой лежали нетронутые роскошные блокноты, бювары и два больших набора цветных фломастеров. Все! Такой стол требовал срочно подняться, сматывать удочки, шалея от счастья, вываливаться на простор, в растерзанной по-дикарски одежде бежать на солнцепад возрастом в возрасте мира. Видит бог, закрыв со стуком все шесть пустых и гулких ящиков, можно чувствовать себя голым человеком на голой земле, не умеющим писать и считать, знать двадцать имен существительных и минимум глаголов, «есть», «пить», «спать» и еще парочку.

– Светлана, ты помнишь детскую книжку о Карлсоне, который живет на крыше?

– Помню.

– Тогда догадайся, кто сейчас самый свободный человек на свете?

Игорь Саввович вел себя неприлично, понимал, что ведет себя неприлично, но не раскаивался, а, наоборот, хотел и дальше вести себя неприлично – быть счастливым от свободы на глазах у опустошенной, выжатой как губка, потерянной Светланы. С женщинами не спорят, женщинам легко прощают…

– Светлана, ты помнишь субботу, когда твоя машина забарахлила на подъеме к Воскресенской церкви? Кажется, снялся наконечник свечи…

Игорь Саввович был абсолютно уверен, что Светлана так и не заметила дорожную пробку, не поняла, как, узнав машину дочери самого Карцева, быстренько смотался трусливый автоинспектор.

– Я помню, что подошел ты, – ответила Светлана. – Я думала, что ты давно у Валентинова, а ты подошел…