Новый Мир ( № 8 2010) - Новый Мир Новый Мир

Существенно дополняют общую картину также иллюстрации, включенные в книгу: виды Марбурга, фотографии философов и самого юного Пастернака. И очень символично звучит последняя фраза книги, завершающая выбранный для републикации фрагмент «Охранной грамоты»: «Когена нельзя было видеть. Коген умер».

А. А у э р. «Перед лицом вечности…» Статьи о художественном мире Б. А. Пильняка. Коломна, «КГПИ», 2009,  212 стр.

Коломенский профессор Александр Петрович Ауэр начал писать о Борисе Пильняке очень давно, когда имя это было известно лишь немногим специалистам. Но в их числе были и «литературоведы в штатском», знавшие, что это — запрещенный в СССР писатель, поэтому скромная заметка в коломенской газете к юбилею автора «Голого года» вылилась в проработку молодого ученого, попробовавшего себя в роли журналиста.

Однако Ауэр продолжал читать любимого писателя и писать о нем, когда стало можно, начал проводить ежегодные Пильняковские чтения, издал по их итогам несколько научных сборников. И вот за долгие годы у него скопилось полтора десятка статей об этом уникальном писателе.

В Коломне памятью Пильняка дышит все: его скромный домик под боком красавицы церкви Николы на Посадьях, где и сейчас живут люди; воспетый в прозе писателя Коломенский кремль с его высоченными стенами и башнями; памятник Ахматовой на том самом месте, где, согласно легенде, она остановилась, не найдя домик Пильняка, — буквально в сотне меров от него…

Ауэр пишет в своей книге и об этом, но главная тема его книги — уникальная пильняковская поэтика. Недаром Пильняк называется ученым «мастером художественного эксперимента». Еще большее место занимают в ней статьи о литературных связях писателя с предшественниками и современниками.

Так, отдельная глава книги посвящена Ивану Лажечникову — писателю, чья биография тоже тесно связана с подмосковным городом на Оке. Ауэр анализирует характерную для обоих эстетизацию истории — ведь, по словам Лажечникова, «история — не наука мне, но поэма» (эти слова и вынесены в название соответствующей главы).

Затем Александр Петрович рассматривает связи Пильняка с двумя другими своими любимыми классиками девятнадцатого века, которым он посвятил множество статей и заметок, — с Тютчевым и Салтыковым-Щедриным.

И наконец — современники: автор включил в книгу очерки о связях Пильняка с Блоком и Есениным. Причем если первые из них были чисто творческими — писатели не были знакомы, но Пильняк очень любил и постоянно цитировал автора «Двенадцати», — то с Сергеем Александровичем их связывали более тесные, а главное — взаимные отношения.

В главе о Блоке Ауэр вводит в оборот уникальный материал — заметки Блока, сохранившиеся на полях трехтомного собрания стихотворений, хранящегося у наследницы Пильняка. Эти пометки — свидетельство восторженного приятия и хорошего знания писателем творчества своего непосредственного предшественника в описании революции как бесконтрольной стихии.

С Есениным дело сложнее: как известно, рязанский поэт (кстати, от Коломны до Константинова около часа езды) высоко ценил Пильняка, называя его «изумительным писателем». В свою очередь, Борис Андреевич, как свидетельствуют мемуаристы, как-то сказал «брат Сергей Есенин». Но самое главное — проза Есенина складывается под непосредственным влиянием повестей и романов Пильняка, о чем доказательно и точно пишет Ауэр.

Книжечка «Перед лицом вечности…» невелика по объему, но затрагивает многие важные стороны личности и творчества крупнейшего русского прозаика первых советских лет. Можно сказать, что свой вклад в реабилитацию писателя — в том числе и литературную — профессор Ауэр в конце концов действительно внес.

Русская литература конца XIX — начала XX век а. Библиографический указатель. Том I (А—М). М., «ИМЛИ РАН», 2010, 952 стр.

Эту книгу специалисты ждали давно: дело в том, что без библиографии просто невозможно начать любое мало-мальски серьезное научное исследование. Потому что, не зная, что, где и когда было написано по интересующему предмету, нельзя приступать к собственной работе, не рискуя в очередной раз изобрести велосипед, открыть давным-давно открытое.

Не в меньшей степени это касается и массового читателя, не имеющего возможности постоянно следить за развитием научной мысли. К сожалению, библиографии составляются медленно и выходят редко, так что многим ученым приходится вести библиографический поиск почти вслепую. Или самим составлять библиографические списки, опираясь на собственные разыскания или на подручные книжные фонды.

Нельзя сказать, что поэтам и прозаикам Серебряного века в этом смысле совсем не везло: большинство из них попали в свое время в многолетний библиографический проект «Русские советские писатели», до сих пор являющийся наиболее капитальным сводом сведений о произведениях и  исследованиях о них. Некоторые — например, Леонид Андреев, Замятин или  Бунин — справедливо удостоились в последние годы персональных указателей. Но ведь каждый год о каждом авторе появляется не один десяток новых статей, как быть с ними? Да и установки того советского проекта были, соответственно, вполне советскими: во-первых, в самом отборе авторов (Блок и Есенин в списке были, а писателей-эмигрантов, естественно, и в помине не было), во-вторых, в непременной цензуре (получалось, что каких-то произведений автор вообще не писал, а на какие-то не получал отрицательных отзывов — и уж тем более со стороны «неблагонадежных» критиков).

Поэтому-то обещанного тома имлийской сводной библиографии так и ждали. И наконец дождались первого тома, от А до М. Конечно, попало сюда далеко не все, да и трудно было ожидать другого. К тому же не все авторы в одинаковой степени стремились к полноте своей части этой поневоле коллективной работы. В результате, например, в библиографию Василия Каменского, составленную Х. Бараном, не попали многие даже из прижизненных книг поэта, в том числе его знаменитые футуристические книги «Танго с коровами», «Девушки босиком» и  «Звучаль веснеянки». Правда, указывается на репринтное переиздание двух из них в книгах 1990 и 1991 годов, однако и здесь не указаны точные выходные данные оригинальных изданий, а книга «Путь энтузиаста» названа почему-то среди поэтических сборников. Никак не упомянуты ни драматическая поэма Каменского о Пугачеве, ни знаменитое «Лето на Каменке» 1927 года, органически продолжающее идиллическую линию, начатую во второй части «Землянки», ни одна из первых советских приключенческих книг — «27 приключений Хорта Джойса» (М.—Пг., 1924), ни экспериментальная «Книга о Н. Евреинове» (Пг., 1917), хотя явившаяся прямым откликом на нее книга Евреинова о Каменском 1922 года открывает раздел «Литература» (получается, до этого о Каменском никто ничего не писал). Не расписано содержание правдинского издания избранной прозы поэта и уж тем более не указано, что «Землянка», закономерно открывающая список книг поэта, помещена там в сокращенном виде. Не говоря уже о книгах советского периода, где тоже было немало интересного. Таким образом, в списке не оказывается половины прижизненных книг этого автора, что особенно заметно в сравнении с тщательно составленными списками произведений других авторов — того же Аркадия Аверченко, например.

Далее обратившийся к разделу о Каменском читатель обнаружит, что упоминавшийся уже «Путь энтузиаста» вышел в свет в 1968 году сразу вторым изданием в Перми (о том, что первое издание 1931 года, значительно отличающееся от второго, воспроизведено в книге 1990 года, опять ничего не сказано). Ни слова нет о дате первого издания книги пермского краеведа Савватия Гинца о Каменском — первой монографии о поэте, вышедшей за десять лет до второго издания там же, в Перми; не указано, что упомянутая в списке статья Владимира Абашева в переработанном виде вошла потом в книгу этого автора «Пермь как текст» (2000); работы А. Шем­шурина и Ю. Молока о «железобетонных поэмах» почему-то описаны дважды. Многовато для двух страничек, отведенных Каменскому, не правда ли? Зато в кратчайшем списке литературы о поэте оказались две краеведческие статьи 1980 — 1990-х годов, ничего принципиально нового к знанию о нем не добавляющие…

Разумеется, другие авторские разделы этого капитального труда сделаны совсем по-другому, на что можно надеяться, зная их авторов, но впечатление от книги из-за такой плотности ошибок и недочетов все-таки не может не меняться в худшую сторону.

Тем не менее книга получилась очень нужная и почти своевременная: ведь, к сожалению, она пролежала в издательстве почти  шесть лет и заканчивается публикациями 2004 года — за прошедшее время даже о таком малоизвестном авторе, как Александр Кондратьев, вышло два персональных сборника в Ровно и как минимум два новых сборника произведений, что уж говорить о классиках… Впрочем, это горькая судьба всех библиографий: не успев выйти, они неизбежно устаревают, и ничего тут не поделаешь. Разве что использовать каким-то образом систему электронных обновлений?..