Китайская цивилизация - Марсель Гране

Эта особенность нравов объясняет одно из обстоятельств, наиболее способствовавших сохранению женских судейских полномочий. Служа орудием влияния, ребенок, будь то мальчик или девочка, был призван обеспечить семье своего отца новые союзы. Вместе с тем представляется очень вероятным, что испокон веков матери и их сородичи играли решающую роль в воспитании и женитьбе детей. Во все времена матери добивались, чтобы их сыновья брали себе в супруги женщин из их собственного семейства. Несомненно, им удалось сохранить это давнее, благоприятствующее их могуществу обыкновение, потому что, в то время как отцы закрепляли подчиненное положение сыновей, воспитанные в гинекее дочери оставались в подчинении своей матери. К тому же юноша в нормальных условиях способен приобрести группу жен только за возмещение, когда у него имелись сестры для выданья за братьев своей будущей супруги. Распоряжаясь браками своих дочерей, матери распоряжались и браками сыновей, и выбором будущих невесток. Они стремились ввести в окружение к своим сыновьям дочерей собственных братьев, которые уже звали их тетушками или свекровями. Этот страстно защищаемый обычай позволяет увидеть, каким всемогущим было влияние свекрови над своей невесткой. С другой стороны, видно, что невестки и свекрови образовывали нечто вроде женской династии, привязанной к одним и тем же посторонним интересам, и, будучи компактной группой супруг в каждой семье, оказывались хорошо вооружены для защиты традиционных женских судейских полномочий. Перед лицом сплоченных супруг агнаты, раздираемые соперничеством между двумя чередующимися поколениями, обладали единственным шансом заставить уважать их права: расколоть однородность блока их супруг. Именно к этому они стремились, когда в нарушение правила единобрачия вводили в гинекей группы жен из разных семейств. Успехи подобной мужской тактики не могли иметь решающего значения. В своем противоборстве с отцом сын мог иной раз опереться на мать и ее сородичей; когда же отец умирал, то сын против матери способен был заполучить лишь губительную опору, ибо он сохранял престиж только в той мере, в какой был не затронут авторитет матери. Отодвинутый на второй план при жизни мужа его авторитетом отца, материнский авторитет оказывается цельным, безграничным и безусловным, если супруге удается пережить вдовство и завоевать ранг вдовствующей госпожи. Агнатическая семья и патриархальное право никогда бы полностью не возобладали, если бы восторжествовал обычай принесения в жертву первых жен. Но мы видим, как первые жены стараются переложить на другие плечи обязанности траура, и обычно подменными жертвами служат вторые жены. В течение своей истории китайцы многократно пытались уберечь агнатический порядок от кризиса, вызываемого переходом домашней власти в руки вдовствующей госпожи. В частности, родилась мысль приносить мать в жертву заранее, едва сын получает титул наследника. К тому же в феодальную эпоху мужьям приходилось хитрить со своими первыми женами, этой соперничающей властью, чтобы вырвать у них клятву последовать за ними в могилу. Случалось и так, что вдовая госпожа, не удовлетворенная тем, что пережила мужа и правила государством, требовала для себя отдельную усыпальницу и погребения в сопровождении любимейшего фаворита. Загулы вдовствующих государынь служат любимой темой китайских летописей. Если эту тему сопоставить с другой, равной ей по важности темой вымогательств и совершаемых фаворитами грабежей, можно заметить, что даже в условиях столь благоприятствующего мужчинам феодального порядка оставалось прочным основание женского судейства. Обогатившаяся за счет подарков, подносимых мужем женам, которым она, будучи хозяйкой гинекея, дозволяла сблизиться с супругом, первая жена, если у нее есть умение управлять своей свитой и живет она долго, приобретает в конце концов такую финансовую мощь, что в состоянии уравновешивать начальническую власть мужа. Последний опирается на свои земельные владения и сохраняющиеся в Храме предков символы его положения. Хотя мы и плохо осведомлены об экономической стороне семейной организации, похоже, что женщины удерживали в форме украшений, нефритов, жемчуга, драгоценностей не менее значительное, но более подвижное и легче реализуемое во время борьбы за влияние состояние. Когда в княжестве Ци обнаружили, что княжеский дом оказывается под угрозой со стороны вассала, чье состояние возрастало, именно вмешательство вдовой государыни позволило восстановить должный порядок состояний. Вдовые государыни управляют гинекеем сына после того, как управляли гинекеем мужа. Они доставляют фавориток, которых – столь велика солидарность женских группировок – находят вторые жен. Несчастье сыну, которому они противопоставят фаворита! Брат князя Чжао княжества Сун, Бао (610) был хорошо сложен и имел прекрасный цвет лица. К тому же был преисполнен добрых семейных чувств. Выделив его, бабушка захотела взять его в любовники. Утверждают, что он отказался от этой чести, но в любом случае сделал это ловко, ибо вдовая государыня решила ради его выгоды приказать убить другого своего внука, князя Чжао, который был менее приятен и к тому же «дурно себя вел». У князя Чжао была своя партия, среди которой он роздал свои богатства. Но без успеха. Вдовая государыня помогла своему фавориту «проявить щедрость».

Мать семейства относится к мужу как к «сеньору» и обязана быть покорной и умелой во всех женских ремеслах, но в гинекее она – хозяйка. Она равна мужу и на дворцовых приемах или церемониях в Храме предков стоит с ним рядом. Ее могущество зависит от престижа родителей и от авторитета, который она завоюет в глазах мужа и сыновей, умело направляя их половую жизнь. Будучи невесткой, она остается всего лишь служанкой, но, после того как смерть мужа ее освобождает, она преображается в царицу-мать, которой в семье не в состоянии противостоять чья-либо власть. Однако все свое могущество и весь свой авторитет супруга завоевывает, проведя всю жизнь замкнутой в гинекее. Это заточение выглядит самой основой женского судейского права. Жилище женщин должно быть возможно дальше от улицы. Нужно, чтобы его дверь была «тщательно закрыта». Ее хранит глава евнухов, он же привратник. Женщины не могут выйти из этого помещения, мужчины не смеют туда проникать, во всяком случае, одетые по-мужски. Но случается, что, переодевшись, ухажеры добиваются доступа. К тому же именно в тайне гинекеев обычно замышляются интриги и заговоры. Там же иногда завязываются дружеские отношения и между мужчинами, например, если у них оказывалась одна любовница. Так, князь из Чэнь и двое его министров оказались связаны столь нежной дружбой, что, бывая вместе, вдали от своей общей красавицы, надевали разные детали ее туалета. Эти забавы распущенных, кончивших плохо людей показывают, как дорого стоило замкнутое содержание женщин и всего, что с ним было связано. Озабоченная своим престижем жена остерегалась выходить с непокрытым лицом и без дуэньи. Она строго придерживалась левой стороны дороги, чтобы кто-то из проходивших мимо мужчин, за которыми оставлялась правая сторона, не мог задеть ее локтем. Выходя ночью, она принимала меры, чтобы у нее был свет. Даже состарившись, она при пожаре выжидала, пока обязанная показывать ей путь служанка даст ей приказ выходить из дома. Однако ей все прощалось, пока видимость сохранялась. Княгиня Наньцзы, прозванная крестьянами форелью за сожительство с собственным братом (муж, «дабы доставить этому брату удовольствие», призвал его ко двору), пожелала, чтобы ей нанес визит Конфуций. Мудрец не колебался, и поводов быть недовольным у него не было. Действительно, Наньцзы приняла его, «укрывшись за занавесками». Едва переступив порог, он распростерся лицом к северу, как положено подданному. Укрывшаяся за занавесями Наньцзы ответила в соответствии с обрядами приветствуя его дважды, как можно было судить по звону нефритовых браслетов и ее подвесок. Вот почему только злопыхатели могли обвинять мудреца в том, что он посетил женщину дурного образа жизни. Сам он никогда не допускал, что был неправ. И верно, обращаясь к нему, Наньцзы назвала себя личным именем, как приличествует при обращении княгини к владетельному сеньору. Добродетель женщины состоит из обрядовой скромности и прекрасного поведения. Отсюда проистекает ее власть. Самый чарующий из дошедших до нас женских портретов принадлежит даме из кругов высшей аристократии по имени Чжуан Цзян. Он весь из мотивов, которые, хотя, может быть, мало что нам сообщают о внешности китаянок древности, во всяком случае показывают, что со времен античности совершенно не изменились ни метафоры поэтов, ни чувства, пробуждаемые красотой. Когда Чжуан Цзян появляется со своими нежными, как молодые побеги, пальцами, белой, словно мел, кожей, тонкой, будто червь, шеей, с напоминающими семена тыквы зубами, лбом, как лоб цикад, бровями, похожими на усики шелковичных червей, поэт взывает к людям скорее удалиться, чтобы своим присутствием не утомлять счастливого сеньора этой прекрасной женщины впечатляющего роста. Не меньшего восхищения и уважения заслуживала и другая дама, Сюань Цзян, когда, не нуждаясь в парике, все же выступала в богатой прическе, украшенной позаимствованными волосами. Под прекрасными булавками из слоновой кости ее лоб выглядел широким и белым; бесценные камни украшали ее уши. В своем пышном, предназначенном для церемоний платье она двигалась с величественностью реки, и, хотя ее можно бы было упрекнуть в дурных нравах, все охваченные чувством религиозного поклонения перед этой богато украшенной женщиной восклицали: «О! разве это не Небо! разве это не Властелин!»