Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А наши планы отправить рано утром самолеты за линию фронта, а самим выдвинуться в сторону Кобрина и далее на Брест рухнули тем же вечером. Небо как-то вдруг заволокло плотными тучами, и на землю хлынул самый настоящий ливень. Я едва успел вернуться в город до того, как дорога, до этого вполне себе приличная, превратилась в жидкую трясину. Взлетная полоса тоже размокла, и теперь после окончания ливня надо как минимум сутки ждать, когда она подсохнет.
В штабе комиссар и генерал-майор Архипов о чем-то беседовали с пожилым мужчиной характерной наружности. Увидев меня, он сказал:
– А вот и командир. Можете обратиться к нему со своей просьбой.
Мужчина тут же встал и, чуть заметно склонившись, представился:
– Здравствуйте, товарищ командир. Меня зовут Авраам Нейльдман. После того как немцы повесили нашего раввина, я старший в нашей общине. Мы хотели обратиться к вам с просьбой принять в ваш отряд наших молодых мужчин. Они давно рвутся воевать, но, как вы сами понимаете, до этого времени не имели такой возможности.
– И вам здравствовать, уважаемый товарищ Нейльдман, – поздоровался я. – И сколько человек изъявили желание присоединиться к нам?
– Шестьсот пятьдесят. Это только мужчин, а еще двадцать шесть женщин и девушек.
Сказать, что старый еврей меня ошарашил, это ничего не сказать.
– Извините, не знаю, как вас по отчеству, – обратился я к нему.
– Моего отца звали Хаим… – Нейльдман вновь чуть заметно поклонился.
– Скажите, Авраам Хаимович, а сколько вообще было человек в гетто?
– Почти пять тысяч. Немцы согнали сюда евреев со всех окрестных селений, – ответил за него комиссар.
– М-да… – Я, задумавшись, покачивался с пятки на носок. Конечно, целый батальон дополнительно нам не помешает, но это если брать людей уже обученных хотя бы стрелять.
Видя, что я не могу принять решение, Нейльдман вновь заговорил:
– Не волнуйтесь, товарищ командир. Все наши люди умеют стрелять из винтовки, а некоторые даже служили в армии.
– Что скажете, товарищи командиры? – обратился я к Богданову и Архипову.
– Надо брать, – сразу же ответил генерал. – Люди не от опасности бегут, а хотят бить врага. Распределим по подразделениям, немного подучим. Вот только что делать с женщинами?
– А ничего… – Я повернулся к Нейльдману. – Мужчин всех примем. Женщинам скажите, что их дело – заботиться о детях и ждать своих мужчин с победой. Так что их мы с собой взять никак не можем. И вообще, вам сегодня-завтра нужно уходить из города. Идите в самую глушь леса и там укройтесь, иначе немцы отыграются на вас. И еще такой вопрос: сколько у вас детей в возрасте до пяти лет?
– Ой, вэй! – Старый еврей горестно покачал головой. – Вы таки не знаете еврейских женщин. Они же сделают жизнь несчастного Авраама просто невыносимой после того, как я передам им ваши слова. А по детям я скажу, чтобы посчитали, и сразу вам об этом сообщу.
– Ты что задумал с детьми, командир? – спросил комиссар, когда за Нейльдманом закрылась дверь.
– Сейчас узнаешь.
Я поднял трубку телефона и попросил связать меня с аэродромом, с капитаном Чекой. Он когда-то начинал пилотом гражданской авиации, и ему предстояло вести один из транспортных самолетов.
– Скажи мне, капитан, сколько детей в возрасте до пяти лет ты можешь взять на борт и взлететь.
– Ну… – Чекой на минуту задумался. – Если плотно разместить и выкинуть все лишнее, то человек 60 можно взять.
– Ясно. Спасибо, капитан. На «юнкерсах» на бортах нанесите красные кресты, как на санитарных машинах. На крыльях оставьте как есть.
– Всех все равно не вывезем, – горестно произнес генерал-майор Архипов.
– Хоть сколько, но вывезем и спасем. Жаль, еще два транспортника повреждены и ремонту не подлежат. – Я вздохнул, глядя в окно на тугие струи ливня.
Детей до пяти лет оказалось 148 человек. Когда я сообщил об этом на аэродром, то через полчаса мне перезвонил Чекой и сказал, что они уже начали снимать с самолетов все лишнее и попробуют поместить в салон всех. А ведь еще надо отправить как минимум по одной женщине из местных на каждый самолет, чтобы приглядывала за детьми, и как-то разместить Гейдриха, оберста Бейгеля и как минимум пару человек для их конвоирования. Да и тяжелораненых надо вывозить. Наших медиков, Наталью Вейдель и Светлану Суханову, я тоже решил отправить за линию фронта. Ну и, естественно, Оксаночку с ними.
С ранеными ситуация разрешилась сама собой: узнав, что их хотят вывозить вместо детей, все бойцы наотрез отказались улетать.
А ливень все хлестал и хлестал. Наутро потоки воды с небес немного поутихли, и нас серьезно проверили на прочность. Со стороны Кобрина по шоссе нас атаковали восемь самоходок StuG III при поддержке батальона пехоты. Немцев подпустили поближе и накрыли из артиллерии и огнем пулеметов. Разгром был полный. Из восьми «штугов» четыре были полностью разбиты прямыми попаданиями снарядов гаубиц, а еще четыре лишились гусениц и были брошены экипажами. Причем две из четырех обездвиженных самоходок записал на свой счет Гризли: он из винтовки аккуратно разбил им траки на гусеницах. Самоходки тут же зацепили танками и утащили в город на ремонт. Естественно, подобрали все оружие и боеприпасы.
Следующие двое суток атаки шли одна за другой что со стороны Кобрина, что со стороны Ивацевичей. Пока удавалось успешно отбиваться. У немцев не было выбора, кроме как атаковать вдоль дорог, не съезжая в кюветы из опасения в них застрять. Ну а нам обороняться было вполне удобно. Хорошо еще, что из-за погоды немецкая авиация сидела по своим аэродромам, а то устроили бы нам похохотать асы люфтваффе. Хотя, впрочем, мы и им могли вполне достойно ответить, благо зенитной артиллерии нам немцы оставили вполне приличное количество.
К исходу вторых суток дождь прекратился, и небо начало потихоньку очищаться от туч. Вечером того же дня ко мне в штаб пришли двое и, смущенно улыбаясь, протянули какой-то листок бумаги. «Командиру отряда специального назначения тов. Шершневу М. А. от гражданина Домнина Вячеслава Александровича и гражданки Вейдель Натальи Арнольдовны. Заявление. Просим зарегистрировать наш брак». Дата. Две подписи.
Нет, я, конечно, знал, что эти двое вполне тепло общаются между собой, но чтобы вот так вот. Видимо, мои мысли были написаны на моем лице.
– Я знаю, что ты, Михаил Андреевич, хочешь сказать, – начал Домнин. – Мы с Натальей оба не молоды, и жизнь нас потрепала, но теперь у нас есть Оксана, и нам надо ее поднимать. У девочки должна быть семья. Я потерял жену и дочь и вот теперь вновь их обрел. Я душой это чувствую. Эх… – Он как-то грустно вздохнул. – Разучился я красивые и
