Приговор - Отохико Кага

Едва закончился сезон дождей, как в наших местах стало весьма оживлённо. Их наводнили отдыхающие, которые хотели купаться в море и загорать. В пустующих прежде виллах возникли женщины и дети, в рыбацких домах появились дачники.

Когда по утрам я выходил на пляж, там кое-кто уже нежился под первыми, неяркими лучами солнца. Какие-то молодые люди, судя по всему, солдаты оккупационных войск, носились по морю на моторных лодках, за лодками на водных лыжах летели женщины с длинными золотистыми волосами, развевающимися, как знамёна. На пляже уже стояло несколько зонтиков, кое-кто наслаждался ранним купанием. Летнее солнце стремительно поднималось к зениту, с каждым мгновением людей на пляже становилось всё больше. К тому времени, когда песок под подошвами сандалий делался раскалённым, а открывшиеся лавки, спасаясь от палящих лучей, опускали тростниковые шторы, у моря негде было яблоку упасть. Иногда я ещё некоторое время бродил по пляжу, невольно заражаясь всеобщим весельем. Но чаще всего сразу же уходил домой: весь этот шум и гам претил мне, я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне казалось, что пляж принадлежит этим толпам людей, а я без спроса вторгся в чужие владения и все потихоньку надо мной смеются. Я нервно зыркал по сторонам, всё меня раздражало. Однажды какие-то юноши европейцы играли на песке в мяч и он случайно подкатился к моим ногам. Все взгляды, естественно, обратились ко мне, но я тут же отвернулся и быстро пошёл прочь. Я слышал за спиной раздосадованные возгласы — они ведь ждали, что я подберу мяч и брошу им. Но меня испугали не столько возгласы, сколько взгляды, словно длинные иглы, вонзавшиеся мне в спину. Я бежал, подавляя в себе желание закричать от боли.

И тем не менее мне очень хотелось наслаждаться летом так же, как наслаждались им они. Иногда я нацеплял тёмные очки, надевал плавки, перебрасывал через плечо купальное полотенце и, старательно изображая из себя отдыхающего, смешивался с толпой на пляже. Но плавать я не умел, только делал вид, что плыву, заходя в воду на такую глубину, где ноги ещё доставали до дна. Несколько раз я нахлебался воды и едва не утонул, после чего понял, что не смогу научиться плавать, пока кто-нибудь не покажет мне, как это делается. Поскольку мать плавать не умела, я обратился за советом к Макио. Он, пройдя подготовку в армии, был прекрасным пловцом, но ему было неохота возиться со мной. И он сказал с обезоруживающей улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он кому-то отказывал:

— Плаванью нельзя научить. Можно только научиться самому. Ничего сложного — окунайся в воду, и в один прекрасный день поплывёшь…

В апреле следующего года я поступил на юридический факультет университета Т. Я регулярно посещал лекции, но не потому, что мне было интересно, а скорее потому, что мне просто нечего было делать. В свободное время я шёл в кафе, которое находилось в подвальном этаже, рядом со столовой, и в одиночестве пил дрянной кофе. Однажды я сидел в этом кафе, не зная, куда себя девать, и вдруг за мой столик бесцеремонно сел какой-то юноша в европейском костюме. Тогдашние студенты в большинстве своём носили студенческую форму, поэтому я подумал, что это либо полицейский агент в штатском, либо ещё кто-нибудь в этом роде. Однако молодой человек оказался моим однокурсником; он объяснил, что живёт в Камакуре, иногда видит меня в электричке на линии Ёкосука и давно уже хочет со мной познакомиться. Мне его лицо было незнакомо, но, поскольку он был первым человеком, заговорившим со мной, с тех пор как я поступил в университет, мне стало любопытно, и я приветливо ему кивнул. Мы представились друг другу, его звали Котаро Иинума.

Иинума был ниже меня ростом, красивым его не назовёшь, но у него были крепкие плечи и руки, на смуглый лоб свешивались пряди длинных волос, сообщавшие его облику оригинальность и невольно привлекавшие к себе внимание. Когда волосы падали ему на глаза, он досадливо приглаживал их пальцами или отбрасывал резким движением головы, эти жесты свидетельствовали о раздражительном характере, но могли восприниматься и как проявление непосредственности. Он любил поболтать и постоянно выискивал новые темы для разговора, начав же говорить — невольно впадал в эйфорическое состояние, то есть для меня, молчуна, был самым подходящим собеседником. Как-то незаметно я втягивался в разговор, и у меня развязывался язык. В университет он поступил не сразу, поэтому был на четыре года меня старше и куда лучше подкован во всём — в литературе, искусстве, философии, к тому же он прекрасно танцевал и играл в маджонг и другие игры. Именно под его влиянием, я стал прогуливать неинтересные мне лекции и проводить время либо в игорных заведениях, либо в танцклассе на станции Канда. Новые развлечения полностью захватили меня. Уже через месяц я неплохо играл в маджонг и танцевал.

Иинума решил попробовать сорвать куш во время университетского праздника, намеченного на конец мая. У него возникла идея снять Вторую студенческую столовую, которая находилась рядом с университетской больницей, и провести там танцевальный вечер. Но осуществить эту идею оказалось довольно трудно, потому что аналогичный план возник у местной потребительской кооперации, благотворительного общества и некоторых других организаций левого толка. По своему лицейскому опыту проведения подобных праздников я знал, что главное — придумать пусть и чисто формальное, но удобоваримое обоснование. Поэтому для начала я создал при университете Т. что-то вроде общества по изучению бальных танцев, потом составил список примерно десяти фиктивных организаций, якобы сформированных по инициативе этого общества, как то: кружок народных танцев, кружок русской народной песни, кружок изучения американского кино, а также список ответственных лиц, в который внёс имена, произвольно выбранные из списка студентов университета, и наконец, скрепив все бумаги купленной в магазине дешёвой печатью, понёс списки в деканат, где мне тут же дали разрешение на использование столовой. Следом за мной за разрешением пришли студенты из благотворительного общества, но им отказали по той причине, что представленный ими список устроителей был гораздо короче моего. Плата за аренду помещения была минимальной, поэтому, конечно при условии, что нам удастся распродать билеты, мы могли рассчитывать на неплохую прибыль. Воодушевлённый моим успехом, Иинума через свою младшую сестру, которая училась в консерватории, сумел нанять за небольшое вознаграждение профессиональный оркестр. В то время университетские танцевальные вечера проходили обычно под патефон, так что настоящий оркестр придавал нашему вечеру особую привлекательность. Мы объехали все университетские кружки бальных танцев и везде предлагали билеты. Бальные танцы пользовались тогда большой популярностью в студенческой среде, так что соответствующие кружки были почти во всех столичных университетах.

Незадолго до начала праздника мы развернули наглядную агитацию. У Иинумы было много друзей среди старшекурсников, и мы (вернее говоря, несколько наших приятелей по маджонгу) сумели расклеить афиши по всему университету: не только в аудиториях всех факультетов и отделений, но и вообще во всех самых людных местах. Афиши — около ста листов — мы нарисовали сами, затратив на это дня три. Иинума неплохо рисовал в стиле Лотрека, и любая афиша, стоило ему пройтись по чей кистью, становилась яркой и забавной.

В день праздника мы зазывали гостей через громкоговорители, установленные на крыше здания перед главными воротами и на окне Второй столовой. Встречать гостей поручили студенткам из танцевального кружка одного женского университета. На вечер ломились толпой, все билеты были распроданы, и пришлось их спешно допечатывать на ротаторе. Даже после вычета из полученной суммы денег, необходимых для оплаты оркестрантов и специально нанятых помощников, доставшаяся нам чистая прибыль составляла больше ста тысяч йен. Для того времени это была немалая сумма: можно было заказать номер в гостинице, прокутить там несколько дней, и всё равно бы ещё осталось.

Мы поехали на горячие источники Цунасима по линии Токио-Йокогама и сняли в тамошней гостинице отдельный флигель. Сели играть в маджонг; я с самого начала был в выигрыше и в конце концов прибрал к своим рукам все денежки, которые мы поделили между собой. Потом маджонг нам надоел, и мы принялись кутить. Пока мои друзья развлекались с гейшами в весёлом квартале, распевая песни под аккомпанемент сямисэна, глядя на танцы и слушая музыку, я только молча пил. На такой развесёлой пирушке с пением и танцами я был впервые и не очень хорошо знал, как себя вести, к тому же боялся, что все поймут, как я неопытен, поэтому нарочно делал вид, будто у меня просто дурное настроение. Ночью каждый пошёл с женщиной. Моей партнёршей стала толстая, не очень молодая особа, она была пьяна в стельку и, заявив, что уже обслужила нескольких клиентов и еле держится на ногах от усталости, повалилась на постель и тут же заснула мёртвым сном. Я развязал на ней пояс, но не почувствовал никакого желания. Когда я в одиночестве явился в купальню, все были там с женщинами. На вопрос Иинумы я ответил, что после оргазма женщина крепко уснула. Вернувшись в комнату, я разбудил женщину и, заплатив ей, отослал её. На постели осталась вмятина от её тела, меня охватила брезгливость, я содрал с постели простыню и только после этого лёг. На следующее утро за завтраком только я был один, все остальные, по-хозяйски поглядывая на ухаживающих за ними женщин, снисходительно принимали их заботы. Я подумал, что развлекаться с женщинами, в сущности, совершенно неинтересно. Ни одна из присутствовавших женщин не порождала во мне желания, я не мог понять, что хорошего, когда такая женщина тебе прислуживает.