ПРОСТО ЛЮБОВЬ - Мэри Бэлоу

– Но я очень скучала по тебе, – заплакала мать. – Я так тосковала по тебе, Энн. И по Дэвиду.

«Но недостаточно, чтобы приехать навестить меня?» – подумала Энн. Правда ее мать всегда была очень послушной женой. Она никогда не делала ничего без разрешения или согласия отца. Раньше это казалось ей достоинством…

– Он – такой красивый мальчик, Энн, – сказала ей мать. – И он – твоя точная копия.

– Дэвид похож, – сказала Энн, – на Альберта Мора, своего отца. Он был красивым мужчиной. Кое-чем Дэвид походит и на меня. Но самое главное, что он – это он. У него очень много общего с его новым отцом. Сиднем – художник, и Дэвид тоже. Они рисуют вместе.

Ее поразило то, что она смогла вслух признать, что Дэвид похож на своего отца. И при этом то обстоятельство, что его отцом был Альберт Мор уже не вызывало у нее привычного отвращения. Энн поглядела на Сиднема, который стоял, повернувшись спиной к комнате, и почувствовала, как от любви к нему у нее слабеют ноги.

– Энн, – сказала Сара, – пожалуйста, прости меня. Прошу тебя. Я поступила ужасно, но я была так влюблена. Это, конечно, не оправдание. С тех пор я не знала ни минуты покоя. Мне так жаль. Но я не жду, что ты простишь меня.

Энн впервые рассмотрела ее. Сара располнела и очень походила на их мать. Но она все еще оставалась ее сестрой, которая когда-то была для Энн лучшей подругой, той, кому она доверяла все свои секреты, когда они были детьми.

– Энн, – сказал Генри, – Я бы женился на тебе, если бы ты вернулась домой, как и собиралась, без… Ну… ты должна знать, я бы сделал это. Но ты была там, а Сара здесь.

Энн перевела взгляд на него. Она была бы рада увидеть его уродливым и неприятным. Ей хотелось знать, что она когда-то в нем находила. В его характере, определенно, имелись и отталкивающие черты. Но он оставался все тем же Генри, и они долгие годы были близкими друзьями, прежде чем их отношения перешли в нечто большее.

– Все происходит с какой-нибудь целью, – сказала она, – хотя иногда на то, чтобы понять это, требуется время. Если бы я вышла за тебя, Генри, не было бы Дэвида, а он все это время был моей радостью. И если бы я вышла за тебя, то никогда не смогла бы стать женой Сиднема. И лишилась бы шанса стать в этой жизни счастливой.

Мэтью снова откашлялся.

– Ты хорошо справилась, Энн, – сказал он.- Сначала – дом и ученики в Корнуолле, потом – место учительницы в Бате. А теперь вышла замуж за сына графа Редфилда.

– Странно, – сказала Энн, – что вы знаете обо мне все это. Я ничего не слышала о вас. Я даже не подозревала о существовании своих племянников и племянниц.

– Я думала, так будет лучше, Энн, – сказала ее мать. – Думала, что ты расстроишься.

– Я хотела спросить вас, – сказала Энн, – после того, как вы все от меня отвернулись, легче ли вам оттого, что вы знали, что я прожила эти годы относительно благополучно?

– Ох, Энн. – Голос Сары сорвался.

Но ответил ее отец.

– Нет, – резко сказал он. – Ничуть не легче. Легче было думать, что ты страдала, а потом почувствовать облегчение от того, что ты преодолеваешь трудности без чьей-либо помощи. Было легче поверить, что тебе лучше там, вдали от болтливых языков наших соседей. Ты страдала, и ты справилась, и, пожалуй, было действительно лучше, что ты не слышала сплетен. Но нет, от этого мне не легче думать о том, как я с тобой обошелся. И сейчас, сегодня, когда я должен смотреть тебе в глаза, мне еще хуже – и я это заслужил. Не вини свою мать. Она приехала бы к тебе с самого начала, но я ей не позволил.

– Мне следовало хотя бы написать тебе, – сказал Мэтью. – Если бы не моя расточительность в Оксфорде, тебе бы никогда не пришлось работать гувернанткой.

– Сара всегда очень переживала из-за всего, что случилось, – тихо произнес Генри. – И я тоже.

– Что ж, – сказала Энн, вставая, – если раньше я просто чувствовала себя усталой, теперь у меня совсем нет сил. Думаю, что воспользуюсь предложением отдохнуть перед обедом. Уверена, Сиднем тоже устал. Старые истории ужасно утомляют, особенно, если они касаются тебя самого, не так ли? Их нельзя изменить. Никто из нас не может вернуться в прошлое и все исправить. Мы можем лишь идти вперед и надеяться, что прошлое сделало нас хоть немного мудрее. Я не появлялась здесь несколько лет, потому что ужасно злилась на вас и надеялась, что все вы страдаете, И потому, что я могла копить обиду, и почему-то считала это моим правом. И вот я здесь. И хотя я, конечно же, разревусь, когда поднимусь наверх, я рада, что приехала. Как бы там ни было – я прощаю вас всех – и надеюсь, что вы простите меня за то, что я мешала вашему счастью.

Все уже встали, но никто не решался двинуться с места. Сцена в любой момент может превратиться в сентиментальную драму, подумала Энн. Но никто не сделал попытки обнять ее, и она тоже не пыталась обнять кого-нибудь.

Пока еще рано.

Но она верила, что скоро придет время и для этого. Все они очень нуждались в прощении и примирении. И, после всего, что было сказано и сделано, они оставались ее семьей. И сегодня они все приехали.

Сиднем оказался рядом и предложил ей руку. Она взяла его под руку, слегка улыбнулась всем, кто был в комнате, и последовала вслед за матерью из гостиной, вверх по широкой деревянной лестнице, мимо ее старой спальни, в комнату, которую держали для особо важных гостей, поэтому она почти всегда оставалась свободна.

Значит, их сочли особо важными гостями?

Зайдя в комнату, Энн обернулась к матери, которая с обеспокоенным видом застыла на пороге.

– Я рада, что ты наконец-то дома, Энн, – сказала та. – И рада, что ты привезла с собой Дэвида. И что ты вышла замуж за мистера Батлера.

– Прошу вас, зовите меня Сиднем, сударыня, – сказал он.

– За Сиднема. – Она послала ему неуверенную улыбку.

Энн молча сделала шаг вперед и заключила в объятия полную фигуру матери. Ее мать, не говоря ни слова, крепко обняла ее в ответ.

– А теперь отдохните, – сказала она, когда Энн отступила.

– Да, мама, – кивнула Энн.

Потом дверь закрылась, и она осталась наедине с Сиднемом.

– Прости, – сказала она, – но мне кажется, что я сейчас заплачу.

– Энн, – он тихо рассмеялся, обняв ее рукой и прижав ее голову к своему плечу. – Ну, конечно, заплачешь.

– Неужели снова рисовать для тебя тоже было так тяжело? – спросила она.

– Да, – твердо ответил он, целуя ее волосы. – И будет еще больнее. Я только приступил, и первая попытка была ужасна. Но я не собираюсь останавливаться. Я начал и буду продолжать – чтобы либо провалиться, либо достичь успеха. Но неудачи не имеют значения, потому что они лишь заставят меня стараться еще сильнее, как это всегда бывало. И даже если я никогда ничего не добьюсь, по крайней мере, буду знать, что пытался, и что я не прятался от жизни.