Бен-Гур - Льюис Уоллес

Амра решила не говорить Бен-Гуру о слышанном ею разговоре, а одной пойти к колодцу и ждать. Голод и жажда приведут туда несчастных, и она верила, что они узнают друг друга.

Тем временем вернулся Бен-Гур, и они много говорили. Завтра должен прийти Маллух, и немедленно начнутся поиски несчастных женщин. Для собственного утешения они обойдут все потаенные места. Без сомнения, тайна тяжело мучила служанку, но она хранила молчание.

После его ухода она занялась приготовлением вкусных кушаний, прилагая к этому делу все возможное старание. Когда звезды показали приближение утра, она наполнила корзину, выбрала кувшин и пошла по дороге к Ен-Рогелу, где мы ее и застали.

Вскоре после восхода солнца, когда работа у колодца была самая спешная и водонос торопился больше всего, когда с полдюжины мехов действовали в одно и то же время, когда каждый спешил уйти прежде, чем утренняя свежесть сменится дневным жаром, обитатели холма начали отодвигать двери своих могил. Несколько позже можно было различить их группы, в которых угадывалось немало крошечных детей. Прокаженные быстро спустились с крутого откоса – женщины с кувшинами за плечами, старые и очень слабые мужчины, хромые с посохами и на костылях. Иных несли на спине, других, как груды лохмотьев, на носилках. И это общество величайших страдальцев согревалось светом любви, которая делает жизнь сносной и даже привлекательной.

Амра следила за этими людьми со своего сиденья у колодца. Не раз она воображала, что видит тех, кого искала. В том, что они были здесь, на холме, она не сомневалась. Она знала также, что они должны спуститься и подойти ближе. Они придут, когда весь народ у колодца будет удовлетворен.

Около самого основания горы была могила, которая не раз привлекала взгляд Амры своим широким отверстием. Камень больших размеров стоял возле ее входа. В самые жаркие часы дня в нее проникало солнце, и вместе с тем она казалась неудобной для жилища какого-нибудь живого существа, кроме разве диких собак. Однако, к своему вящему удивлению, терпеливая египтянка увидела выходящих оттуда двух женщин, из которых одна частью поддерживала, частью вела другую. Волосы у обеих были белы, обе выглядели старыми, но их одежда не была разорвана. Они озирались кругом, как будто все для них было ново. Ей показалось даже, что они съежились, подавленные ужасом отвратительного скопища, к которому принадлежали. Конечно, это были слишком незначительные поводы, чтобы ускорить биение ее сердца и сосредоточить ее внимание исключительно на них.

Две женщины на некоторое время остановились у камня, затем начали медленно, печально, нерешительно приближаться к колодцу, откуда народ кричал им, чтобы они остановились. Они продолжали идти. Водонос подобрал несколько булыжников, готовясь бросать ими в них. Толпа слала им проклятья, еще большая толпа на холме хрипло кричала:

– Нечистые! Нечистые!

"Без сомнения, – подумала Амра, – без сомнения, обычаи прокаженных им неизвестны". Она встала и пошла им навстречу, взяв в обе руки корзину и кувшин. Шум у колодца немедленно утих.

– Что за глупость, – сказал один, смеясь, – что за глупость таким образом подавать милостыню мертвым.

Амра, побуждаемая лучшими чувствами, шла далее. Разве она ошиблась? Сердце трепетало в ее груди, но чем ближе она подходила, тем более ее охватывало сомнение и смущение. За четыре или пять ярдов от того места, где они стояли, ожидая ее, она остановилась.

Неужели это любимая госпожа, у которой она так часто с благодарностью целовала руку, образ которой, полный женственной красоты, она так верно запечатлела в памяти! А где Тирса, которую она нянчила, за которой ходила во время болезни, в играх которой принимала участие, – эта улыбающаяся красавица, певунья Тирса, свет большого дома, будущее утешенье ее старости!

– Это какие-то старухи, – мысленно сказала она себе. – Я никогда не видела их прежде. Я пойду назад.

И она собралась вернуться к колодцу.

– Амра! – позвала одна из прокаженных.

Египтянка выронила кувшин и с трепетом оглянулась назад.

– Кто ты? – воскликнула она.

– Мы те, кого ты ищешь.

Амра упала на колени.

– О, госпожа, госпожа! Благословен ваш Бог, ставший и моим Богом, за то, что Он привел меня к вам!

На коленях бедное существо стало двигаться к ним.

– Стой, Амра! Не подходи ближе. Мы нечистые! Мы нечистые!

При этих словах Амра припала лицом к земле, рыдая так громко, что народ у колодца слышал ее. Вдруг она снова подняла лицо и спросила:

– А где же, моя госпожа, Тирса?

– Я здесь, Амра, здесь! Не принесешь ли ты мне немного воды?

Привычка служанки снова сказалась в Амре. Откинув назад жесткие волосы, падавшие на лицо, она встала и, подойдя к корзине, открыла ее.

– Посмотрите, – сказала она, – здесь мясо и хлеб.

Она хотела разостлать на земле скатерть, но ее госпожа сказала:

– Не делай этого, Амра! Вон те могут побить тебя каменьями и отказать нам в питье. Оставь у меня корзину, возьми кувшин, наполни его водой и принеси сюда. Мы отнесем его к своей могиле. Это на сегодняшний день все услуги, которые ты можешь оказать нам. Скорее, Амра!

Народ, на глазах которого произошло все это, расступился перед служанкой и даже помог ей наполнить кувшин – такую жалость возбуждало ее горе.

– Кто они? – спросила одна женщина.

Амра кротко ответила:

– Они всегда были добры ко мне.

Подняв кувшин на плечи, она поспешила назад. Забывшись, она было подошла к ним, но крик "Нечистые, нечистые!" остановил ее. Поставив воду около корзины, она отошла назад.

– Благодарю, Амра, – сказала госпожа. – Ты очень добра.

– Не могу ли я сделать еще что-нибудь? – спросила Амра.

Мать держала кувшин и изнемогала от жажды, но все-таки остановилась и твердо сказала:

– Да, я знаю, что Иуда возвратился домой. Прошлой ночью я видела его спящим на ступенях крыльца. Я видела, как ты его разбудила.

Амра всплеснула руками.

– О госпожа! Ты видела его и не подошла!

– Это значило бы убить его. Я никогда больше не смогу обнять его, не смогу поцеловать его. О Амра, Амра! Я знаю, что ты любишь его!

– Да, – сказала женщина, захлебываясь от слез и становясь на колени. – Я умру за него.

– Ты не должна говорить ему, где мы и что ты видела нас.

– Но ведь он ищет вас. Он пришел издалека, чтобы вас найти.

– Он не должен нас найти, не должен знать, что с нами. Слушай, Амра. Ты будешь нам прислуживать, как сегодня, приносить нам то немногое, в чем мы нуждаемся. Теперь уже это продлится недолго... Ты будешь каждое утро и вечер приходить сюда и... и... – ее голос задрожал, но твердая воля победила, – и ты будешь говорить нам о нем, Амра, но ему ты о нас ничего не должна говорить. Слышишь?

– О, как жестоко будет с моей стороны слышать, как он говорит о вас, видеть, как он ходит, разыскивая вас, чувствовать всю его любовь к вам и даже не сказать ему, что вы живы!

– Можешь ли ты сказать ему, что мы здоровы, Амра?

Служанка прижала руки к сердцу.

– Нет, – сказала госпожа, – поэтому молчи. Иди и возвращайся вечером. Мы будем ждать тебя.

– О госпожа, тяжело это бремя, и трудно мне будет нести его... – сказала Амра, припадая лицом к земле.

– Но насколько тяжелее было бы ему увидеть нас, – отвечала мать, передавая Тирсе корзину. – Приходи сегодня вечером, – повторила она, подняв кувшин и направляясь к могиле.

Амра дождалась, стоя на коленях, пока они исчезли, потом печально пошла домой.

С этих пор она постоянно прислуживала им утром и вечером так, что они не нуждались ни в чем необходимом. Холодная и безнадежная могила была для них менее безотрадна, чем камера в цитадели. Дневной свет золотил ее дверь, и они любовались прекрасной природой. Под открытым небом легче ожидание смерти.

6. Галилеяне

Маллух начал поиски Гуров с цитадели Антония, притом смело, посредством прямой справки у главного трибуна. Он передал чиновнику историю семьи, изобразив все дело вовсе не преступным. Теперь, по его словам, оставалось узнать, жив ли кто-нибудь из несчастных, и подать петицию кесарю, прося о восстановлении их имущественных и гражданских прав. Он не сомневался, что такая петиция приведет к следствию по высочайшему повелению, которого друзьям этого семейства нечего опасаться.

В ответ трибун обстоятельно изложил Маллуху историю нахождения двух женщин в цитадели и позволил прочесть меморандум, составленный на основании их показаний о себе. Когда его попросили позволения снять копию, то он разрешил и это. Маллух поспешил к Бен-Гуру.

Нельзя передать впечатление, которое ужасный рассказ произвел на молодого человека, – оно было слишком глубоко. Он долго, очень долго сидел молча с побледневшим лицом и сильно бьющимся сердцем, затем, как бы останавливаясь на самых едких мыслях, прошептал: "Прокаженные! Прокаженные! Они – мать и Тирса – прокаженные! Доколе же, доколе, о Господи!" Минутами он в справедливом гневе и горе доходил до страшной ярости, до безумной жажды мести, которая, должно сознаться, была почти бессильна. Наконец он встал.