Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Симустафа был прав. Царь и царица Индии каждый день любовались своею розой, она сбрасывала цветы лишь для того, чтобы произвести на свет еще более прекрасные бутоны, и таким образом утешала родителей, лишенных радости видеть сына, ибо позволяла верить в то, что с ним не происходит ничего огорчительного. В один прекрасный день их ждал очень приятный сюрприз. На глазах родителей из распустившейся розы вырос еще более свежий и великолепный бутон. Это чудо показалось им весьма необыкновенным, но следовало быть в Багдаде, чтобы получить объяснение.
Ильсетильсона в тот день произвела на свет наследника. Радости Харуна ар-Рашида, Зобеиды и Симустафы не было границ, и все правоверные мусульмане отпраздновали это знаменательное событие. Халиф назвал своего внука Харуном ибн ар-Рашидом. Царица джиннов присутствовала при появлении младенца на свет и одарила сына Симустафы достоинствами необычайными, в то время как повелитель правоверных и его зять молились за него в главной багдадской мечети.
Всё предрекало семье халифа бесконечное процветание, и никто не догадывался, что в Египте зреет буря. Нараис, сын чародея Мамука, внимательно следивший за источником, чья вода служила ему руководством к действию, увидел однажды, как она помутилась. Он послал двух джиннов на помощь отцу, но вскоре родник окрасился кровью, и Нараис понял, что усилия его напрасны, ибо Мамука больше нет. С тех пор он думал только о том, как отомстить за смерть отца. Когда магический круг явил ему приключения Мамука, Нараис запасся всем необходимым и отправился в Багдад. Ему предстояло попасть не в простой дом, а во дворец халифа. Но Нараис имел одно большое преимущество перед отцом: сын был полон могущества, и ему не требовалось изворачиваться и хитрить, ибо первый встречный мог послужить его замыслу.
Окольными путями-дорожками добрался египтянин, как и отец его, до берегов Ильсары и Аджалы. Там сидел рыбак, который вытащил сеть и горевал оттого, что за весь день ничего не поймал, а теперь не знал, как прокормить семью.
Маг, без труда догадавшись о причине его печали, подошел к рыбаку и, вложив ему в руку золотой, сказал:
— Утешься, добрый человек, я видел, как ты тщетно трудился, проникся сочувствием к тебе и хочу помочь. Оставь свою сеть, возьми удочку и закинь ее вон под той скалой, совсем рядом. Там можно поймать необыкновенную рыбину, но для этого нужна особая наживка. Я сам ее приготовлю: возьму немного земли и смешаю ее с чудесной водою. Немного терпения, и рыба будет твоей: она лишь изредка заходит в эти места, и сейчас как раз такое время. Она называется Султан-Ибрахим, по имени патриарха, который уберег этот вид от гибели. Когда поймаешь, не неси ее халифу, ибо этот великолепный во всем государь довольствуется скромной пищей, а отнеси Симустафе, который даст за нее всё, что ни попросишь. Последуй совету моему, я же очень спешу в мою лавку и мне недосуг ждать, когда тебе улыбнется удача. Приходи ко мне завтра, у меня первая посудная лавка, что находится за воротами хана, я дам тебе одну-две склянки чудесной воды, и, может быть, мы вместе порыбачим.
С этими словами чародей подал бедняку удильщику еще один золотой.
— Это вознаградит тебя, если сегодня или завтра ты зря потеряешь время.
С этими словами маг покинул рыбака, который поспешил на указанную ему скалу и стал терпеливо ждать, когда сбудется обещание Нараиса.
Симустафа и его жена не подозревали, что на берегу против них затевается опасная игра. С любезного согласия халифа они отправились в гости к царице джиннов, и та встретила их с радостью и дружескими знаками внимания. Ильсетильсона заметила в ее дворце очаровательную птичку с блестящим радужным оперением. Она была создана для жизни в земном раю, но Сулейман в знак мира подарил ее Кокопилесобу, и пташка оказалась в Джиннистане. Это ручное, доверчивое, милое создание помнило прошлое, знало настоящее и предвидело будущее. Птичка не умела говорить по-человечьи, но ее понимали те, кто умел ее слушать.
Прекрасной царевне очень полюбилась эта птица, и Сетель Педур Джинатиль воспользовалась случаем, чтобы еще раз порадовать свою любимицу.
— Я дарю тебе это любопытное создание, — сказала царица, — мне кажется, оно охотно подружится с тобою и принесет пользу своими советами. Не пренебрегай ими, постарайся их понять. К тому же в твоих добрых руках эта птичка не будет чувствовать себя в изгнании, так как, уж не знаю почему, она вбила себе в голову, что, вернувшись на землю, снова обретет свою родину. Вот ее клетка, и на ней нет запора, потому что свободу этой птицы нельзя ограничивать, она летает где хочет. Но, прежде чем расстаться с милой пташкой, я кое-что возьму. Ну-ка, моя маленькая, дай мне два твоих перышка.
Птица послушно повернулась, и два пера из ее хвоста сами упали на ладонь царицы.
Царевич и царевна поблагодарили Сетель Педур Джинатиль, забрали птичку вместе с клеткой и отправились обратно в Багдад. Во дворце их уже поджидал евнух Хашим — главный повар, который хотел показать своим хозяевам только что купленную им за шестьдесят монет великолепную живую рыбу.
— Она называется Султан-Ибрахим, потому что патриарх угощал ею пророка Мухаммада в Медине, — сказал Хашим, который не очень хорошо разобрался в том, что рассказал ему продавец.
Симустафа и Ильсетильсона подошли к большой серебряной лохани. Вода в ней сверкала, словно топазы, рубины и изумруды, а голову удивительной рыбы венчало что-то похожее на шлем с большой жемчужиной на маковке. Чешуйки, покрывавшие верхнюю половину ее туловища, были гораздо крупнее, чем на хвосте, и окрашены в пурпур, окаймленный золотом. Всё вместе напоминало великолепную мантию, а плавники кораллового цвета были усыпаны лазурными звездами.
— Какая красивая! Какая необыкновенная! — восклицали по очереди Симустафа и Ильсетильсона.
— Фи-фи-фи! Фи! Фи! Фи! — вдруг пронзительно заверещала птица Сетель Педур Джинатиль на своем языке.
— До чего противно кричит эта птица, — возмутилась царевна. — У меня голова от нее болит… И до чего прекрасна эта рыба! Посмотри, какие ласковые у нее глаза…
— Хи-хи-хи! — раздался отчаянный свист.
— Мой дорогой Симустафа, — сказала царевна, — раз у этой птицы такой ужасный голос, я не смогу ее держать, мне больше по нраву эта замечательная рыба.
— Ложь! Ложь! Ложь! — кричала птица всё
