Любовь и замки. Том 2 - Жюльетта Бенцони

Прежде чем покинуть Фалез, он попросил Эрлюина де Контевиля заботиться о его семье. «Если я не вернусь, ты женишься на Арлетте». И Эрлюин подчиняется. Тем временем молодой Гийом объединяет все, доставшееся ему в наследство, готовясь к завоеванию Англии.

Все его потомки с такой же нежностью относятся к Фалезу. Его внук, Анри Боклерк перестраивает замок, придав ему современный вид (таким он дошел и до наших дней). Там останавливаются Генрих II, Алиенора Аквитанская и Томас Беккер. А Ричард Львиное Сердце подарит замок своей супруге Беранжер Наваррской. А его брат, принц Иоганн, став королем, заключит туда племянника Артура Бретонского и там его убьет. В период Столетней войны Фалез и замок отважно защищаются от англичан до самого 1418 года.

Эта настоящая военная крепость переходит из рук в руки во время Религиозных войн. Наконец жизнь в замке успокаивается. И только после Второй мировой войны Академия художеств принимает решение взять Фалез под свою опеку.

ФОНТЕНБЛО

Кристина Шведская убивает своего возлюбленного

Все-таки каждый из нас убивает того, кого любит.

Вскоре после полудня 10 ноября 1657 года отец Ле Бель, настоятель монастыря матуринов в Авоне, спеша пересек грязные и заброшенные аллеи сада Дианы в парке Фонтенбло, направляясь к павильону Принцев, — единственной части огромного дворца, выказывающей еще признаки жизни. Действительно, молодой король Людовик XIV почти не посещал более этой королевской резиденции из-за скупости кардинала Мазарини, который начинал браниться из-за малейших расходов, если считал их излишними. Тем не менее, здесь жила королева…

В соединенной с павильоном галерее Оленей жила та, которую прозвали блуждающей королевой: Кристина, бывшая властительница Швеции, чье отречение три года назад и бродячая, удаленная от света жизнь были неизменным источником разговоров всех европейских дворов и, особенно, французского.

Это был уже второй приезд Кристины во Францию, однако первый оказался столь шумным, что теперь Мазарини счел предпочтительным устроить нежеланную гостью в этом крыле дворца Фонтенбло, одиноком и удаленном от Парижа на достаточное расстояние, чтобы по возможности окружить шведку молчанием.

Там она и жила, окруженная странной и довольно подозрительной свитой из карликов, шутов, слишком красивых итальянцев, псевдоученых и заоблачных философов. И простые люди из соседней деревни, в чьих глазах королева была обязана вести достойную жизнь, считали, что дочь великого Густава-Адольфа, эта молодая женщина тридцати одного года, которая в один прекрасный день послала к чертям корону и трон ради того, чтобы отправиться путешествовать по миру переодетой мальчиком в обществе кучки товарищей по авантюрам — одно из воплощений дьявола.

Отец Ле Бель был уже знаком с Кристиной. Четыре дня назад она впервые призвала его к себе и передала под страхом тайны исповеди — после путешествия в Рим она приняла католичество — запечатанный пакет с бумагами, прося сохранить его до следующего приглашения. И вот — приглашение только что принес ему паж, — верный своему слову, священник собирался вернуть то, что она ему доверила.

Прибывшего проводили не в комнату королевы, как то было в первый раз, а в галерею Оленей. Он встретил там шведку, одетую вовсе не по-королевски, а как одеваются обычные женщины. На ней было платье темного бархата, украшенное фламандскими кружевами; она прогуливалась под руку с восхитительным брюнетом: маркизом Ринальдо Мональдески, о котором поговаривали как о ее любовнике. Несколько человек из свиты — среди, которых не было ни одной женщины — болтали приглушенными голосами на другом конце галереи, но они исчезли тут же с появлением отца Ле Беля. Остались только два гвардейца и Сантинелли, известный тем, что вместе со своим молодым братом он пользовался привычной протекцией королевы.

Произошла странная сцена. Взяв пакет писем, Кристина протянула его Мональдески, приказав ему открыть его и прочесть содержание. Но едва увидев первые строки, молодой человек испугался, побледнел и задрожал. — Тогда прочту я! — сказала королева. И она прочла.

Адресованное послу Испании послание было удручающего содержания: все планы королевы были в нем яснейшим образом изложены и, что более важно для влюбленной женщины, там были осмеяны ее привычки, равно как и физические недостатки. Кристина действительно не была очень красива, несмотря на искрящийся взор и восхитительные ноги, которые она любила показывать в облегающих башмачках. Небольшого роста, со слишком крепко сбитой фигурой, она имела физический недостаток: одно плечо у нее было выше другого. Лицо нельзя было назвать привлекательным, а грудь была, пожалуй, слишком велика. Все это Мональдески — ибо, конечно, он являлся автором письма — жестоко высмеял. Теперь он глядел на Кристину с ужасом, и вдруг повалился на пол, обхватив ее колени руками: — Прощения! Прощения!..

Он не произносил ничего, кроме этих слов. Бесстрашная Кристина, не желая видеть его таким трусом, направилась к окну. Он последовал за ней, не вставая с колен и уцепившись за ее платье, не стесняясь присутствия остальных наблюдавших эту сцену, кто с безразличием, кто с ужасом. Наконец королева позволила ему сказать слово в свою защиту.

Срывающимся голосом начал Мональдески свое оправдание. Что он сказал? На самом деле ничего убедительного. Он пытался переложить ответственность за ошибку на своих врагов, на Сантинелли, которого ненавидел и чей взгляд чувствовал теперь на себе. Оправдание было неуверенным, сконфуженным и туманным, подобно этому ноябрьскому дню. Он хотел пробудить в сердце той, кого так жестоко оскорбил, горячие воспоминания об их последних ночах, даже не отдавая себе отчета в том, что возбуждает этим горечь в сердце женщины и одновременно гнев королевы.

Когда, исчерпав все возможные аргументы, он наконец умолк, Кристина, оставив его, обернулась к отцу Ле Белю, который, дрожа, перебирал в углу свои четки. То, что она сказала, вырвало из уст Мональдески крик ужаса: священник должен исповедовать виновного, дабы приготовить его к смерти. Взволнованный не меньше провинившегося, отец Ле Бель пытался смягчить королеву, но она ничего не желала слушать, — ни уверений монаха, ни воплей человека, рыдающего у ее ног. Она вышла и почти бегом удалилась в свою комнату.

Прошли долгие минуты. Прислонившись горячим лбом к прохладному стеклу, Кристина смотрела невидящим взглядом на сырой и туманный парк, начинавший погружаться в сумеречную тень. Ни единого звука, кроме легкого стука в дверь. Это отец Ле Бель. Его лицо бледно, и руки дрожат. Нет, он пришел не для того, чтобы сказать, что виновный исповедан, он хочет призвать эту женщину смягчить свое решение, которое можно сравнить только с жестокостью варваров. Он описал Мональдески таким, каким только что его видел, плачущего, распростершегося ниц, призывающего королеву, единственное слово жалости которой вызовет его искреннее обожание. Затем священник обратился к сердцу Кристины, и, наконец, заговорил о короле Франции, которому принадлежит замок и который не может потерпеть, чтобы в нем совершалось столь явное убийство… Ничего не помогло! Королева грубо приказала священнику вернуться в галерею и поторопиться с выполнением своего долга, если он не хочет, чтобы виновный умер без причащения.