Личный ущерб - Скотт Туроу

— Нет.

— Я хочу сказать…

— Ладно, спи.

Он не стал раздеваться и снимать покрывало. Ивон прошлась по комнате, нашла журнал «Люди» и села в кресло.

— Теперь у меня будет право утверждать, что я спал с тобой? — спросил он.

Она потянулась стукнуть журналом ему по ноге.

— А если всерьез? Ты когда-нибудь думала об этом?

— О чем?

— О том, чтобы переспать со мной.

Боже правый! Ивон покосилась на стену, за которой лежала умирающая жена Робби.

— Ты не думай, — продолжал рассуждать он, — я давно понял, что не сильно привлекаю тебя, как мужчина. И сейчас не имею в виду что-то реальное. Мне просто хочется знать, возникало ли у тебя такое желание хотя бы на мгновение.

— Робби, на мгновение почти у каждого человека может возникнуть любое, даже самое абсурдное желание. Ведь над тем, что творится у тебя в голове, ты не властен. Верно? А если серьезно, то это не для меня.

— Я знаю, знаю, — быстро произнес он и улыбнулся.

— Давай спи!

Робби заснул, чмокая губами, как младенец.

Ивон смотрела на него, не в силах объяснить свои чувства. К состраданию примешивалось еще что-то — большое, значительное, не имеющее названия, похожее на абстрактную скульптуру.

В ее ушах вдруг отчетливо прозвучали его слова: «…тому, кто через это не прошел, ничего не объяснишь».

Бороться с этим можно лишь в одиночестве. Ивон осторожно двинулась по коридору к одной из ванных комнат. Конечно, ей были знакомы и острая тоска, и томление, но у нее это никак не связывалось с тем, что имеют большинство женщин. Например, Меррил. Любовь, муж, дети, достаток, Или даже Рейни, любимая, но несчастная задолго до того, как ее перестало слушаться собственное тело. Ивон нужно было что-то другое, может, не лучшее, но другое. Она жаждала любви и долгое время, ложась в постель, молилась: Боже, пожалуйста, пошли мне наконец любовь. Теперь она сознавала, что это должна быть женщина, потому что все зашло слишком далеко.

Ивон взглянула на себя в зеркало и впервые поверила, что действительно готова принять любовь, когда она придет. Представившиеся в прошлом возможности безнадежно упущены, но сейчас она примет любовь, не раздумывая.

Ивон открыла кран и, ополоснув лицо, пристально посмотрела себе в глаза.

— Не изводи себя больше. Ты просто другая. Вот и все.

45

Я уже рассказывал о Клифтоне Беринге, с которым мы со Стэном учились на юридическом факультете. Так вот, когда его привлекли к суду за получение взятки в номере отеля, Стэн не только устранился от ведения дела, но и выступил на суде в качестве свидетеля защиты. Этот эффектный жест тогда меня восхитил. Позднее я понял, что для Стэна, республиканца, сторонника расового равноправия, было важно позиционировать себя как, друга Клифтона.

Спустившись после встречи со Стерном в гараж на цокольном этаже здания «Лесюэр», я увидел, что Сеннетт сидит на капоте моей машины. Впоследствии стало известно, что меня выследили агенты и позвонили ему. Он расставил их повсюду. Один дежурил у моего «БМВ», другой — у офиса, а третий — в квартале от моего дома.

Вместо приветствия я попросил Стэна слезть с автомобиля.

— Мне нужна пленка, — произнес он, не пошевелившись.

После беседы со Стерном я попытался разобраться в ситуации. У меня вообще-то никогда не было иллюзий насчет натуры Стэна. Помню, однажды на «капустнике» адвокатов кто-то пошутил, что Стэн является последователем Гоббса[59]. Он действительно таким и был. Жестоким и неприятным в общении. В принципе, все происшедшее соответствовало его правилам, против которых я не возражал. Он обещал Мортону полную конфиденциальность и никому ничего не говорил. К тому же Стэн предупредил меня, что Робби лжет, и поэтому я был сам виноват, если поверил, будто Мортон ничего не знал о взятках. И все же я знал, что наша дружба закончилась.

Было около девяти вечера. Немногочисленные голые лампочки в шестьдесят ватт, свисающие с бетонных контрфорсов над головой, обеспечивали весьма тусклое освещение в почти пустом гараже. В воздухе витал неприятный запах выхлопных газов, смешанных с табачным дымом, поскольку здесь было прибежище курильщиков.

Я щелкнул пультом дистанционного управления, чтобы открыть дверцу машины.

— Джордж, не притворяйся, — промолвил Стэн. — Ты прекрасно знаешь, о чем я веду речь. Надеюсь, не забыл, что завтра заседание большого жюри? Там будут все. И когда вызовут Робби, я задам главный вопрос. Где пленка? Если он начнет врать, то не надейся на снисхождение. Я буду топтать его обеими ногами.

— Стэн, оставь, пожалуйста, этот тон, — сказал я, открывая дверцу. — Меня уже тошнит от твоих угроз.

— Это не угрозы, Джордж. Я просто предупреждаю тебя о последствиях.

— Поднимешь вопрос о пленке, я сразу подам ходатайство судье Мойре Уинчелл. Это и будут последствия.

— Можешь подавать свое ходатайство хоть большому жюри! — бросил он.

— А вот тут ты ошибаешься, — усмехнулся я. — Нужно внимательнее изучить федеральный закон о вмешательстве в частную жизнь граждан.

— А в этой записи ничего незаконного нет.

— Нет? — удивился я. — Тогда покажи письменное разрешение. Покажи, кто разрешил подслушивать разговор Робби с Бренданом Туи. На Школьника ты все оформил как положено, а здесь ничего нет.

Перехитрить Стэна Сеннетта очень трудно, почти невозможно. Но мне это удавалось, правда, очень редко. В такие моменты я обычно жалел его, настолько он выглядел подавленным. Но сейчас подобного желания у меня не возникло.

— Это вытекало из обстоятельств, — объяснил он. — Я имею в виду, что сами обстоятельства подразумевали разрешение на запись. Робби завел машину.

— Только чтобы согреться, — заметил я.

— Джордж, он подписал соглашение, в котором обязывался сотрудничать. С учетом всего этого Мойра наверняка сочтет, что разрешение на запись существовало.

— Меня это вообще не беспокоит, — заявил я. — Ведь никакой суд ни при каких обстоятельствах не признает, что имелось обоснованное разрешение на запись разговора Робби с Бренданом Туи… или что это как-то следует из его обязательств по договору. После того, как федеральный прокурор уличен в организации убийства, об этом не может быть и речи.

— Убийства?!

— Во всяком случае, — уточнил я, — попытка убийства имела место. Ты отправил Робби в лесопарк, уверенный, что его попытаются убить в интересах Брендана Туи.

Ноздри Сеннетта начали нервно подрагивать.

— Фивор был полностью прикрыт, — возразил Стэн. — Там собрались такие силы. К тому же, Джордж, он знал, что рискует. Знал, на что идет.

— Наоборот! — воскликнул я. — Фивор опасался покушения, но вы с Макманисом его успокоили. Сказали, что Туи и Косиц вряд ли стали бы делиться с ним секретом в «Батискафе» только затем, чтобы через полторы недели убить. В понедельник, когда Робби показал Ролло Косицу повестку, которую ему вручила Ивон, ты проанализировал поведение сподвижника Брендана Туи и решил заполучить свою главную добычу другим способом. Во вторник ты поручил Мортону предать Робби. Он передал своему дяде сообщение, из которого тот мог сделать единственный вывод: Фивора необходимо убить, пока он не заговорил. Брендан тебе должен быть благодарен за оказанную услугу. Получив сообщение от племянника, он наглядно продемонстрировал своим приспешникам, как следует поступить с Робби: сделал из ложечки петлю. Ты это знал, однако послал его в лесопарк, чтобы потом иметь возможность обвинить Туи в организации убийства федерального свидетеля. С таким же успехом ты мог бы нарисовать на его спине мишень. И никому ничего не сообщил. Не из «принципа необходимого знания»[60] и не ради каких-либо обещаний, данных Диннерштайну. Нет, ты боялся, что кто-нибудь нарушит твои планы. А Робби выбрался из той передряги совершенно случайно. Повернись все немного иначе, и его бы не спас никакой Макманис.

— Мне пришлось принимать решения буквально на ходу, — признался Стэн. — Под давлением обстоятельств. Джордж, ты же видишь, что это за люди. Разве можно позволить им опять уйти от ответственности?

— Стэн, должен тебе признаться, что, несмотря ни на что, я по-прежнему считаю тебя большим человеком. Настоящим. У тебя правильные убеждения. Мы оба пытаемся исправить мир в лучшую сторону, но ты преуспел в этом больше меня. Твое стремление к подавлению зла и восстановлению справедливости непреодолимо, как у супермена. И все же, все же… это общеизвестно, что когда кто-нибудь долгое время сражается с врагом, он постепенно становится на него похожим. В том смысле, что перенимает методы борьбы. Поэтому в том, что ты так поступил, нет ничего удивительного. Другое дело, Стэн, почему ты так поступил со мной? Печально сознавать, что ты не обнаружил ни малейшего желания сохранить нашу дружбу, которой без малого уже двадцать пять лет. Не сделал этого даже из приличия.