Клипер «Орион» - Сергей Жемайтис

— Не знаю. Может быть, счастье такое выпало — остаться живым, но скажу, не прятался, какое-то непонятное было состояние: ни боязни, ни страха, вроде бы деревянный стал.

Крышка была бы «Наварину» в тот день, а с нашей помощью он и пожар потушил, крен выровнял и стал вести огонь из всех неповрежденных башен. Отбились мы вдвоем от японцев. Ушли японские крейсера. Тогда командир «Наварина» капитан первого ранга барон Фитингоф крикнул с мостика в мегафон: «Спасибо, Владимир Николаевич! Иди впереди с богом!»

— Вот тебе и барон! — сказал Зуйков. — Тоже, видно, и среди ихнего брата разный народ бывает…

— Как и среди нашего брата, — продолжал Невозвратный. — Должен сказать, что в те дни трусов я не примечал. Как-то все подобрались, никто не хотел ронять себя, какая-то всех охватила восторженность духа. И думаю, что шла эта восторженность от нашего геройского командира Владимира Николаевича. Он выслужил свой срок еще в Питере, и был приказ о его отставке, так он добился, чтобы его оставили на корабле, хотел все тягости войны принять с командой.

В первый день сражения мы пострадали не очень сильно, из попаданий было только одно серьезное, в таранное отделение, отчего имели сильный дифферент на нос и не могли развить двенадцатиузлового хода, как приказывал адмирал Небогатое, и шли узлов семь, не боле.

Продержались дотемна. Шли без огней. И тут появились миноноски. Несколько атак было, да мины мимо проходили. Видно ее, проклятую, ночью, как она идет, будто акула в жарких морях.

Всю ночь никто глаз не сомкнул. Как могли, палубу очистили, навели порядок. Ждем утра. Что-то будет? И надо сказать, что своих мы потеряли. Но слышно было, что бой идет: грохот разносился по морю, полыхали зарницы от выстрелов, а то все небо освещалось красным светом, и гул доносился, будто гром по весне.

Ночью обошел наш командир весь корабль, побывал и в госпитале, во все вникал и говорил, что предстоит еще смертельный бой с врагом и он надеется, что никто не уронит чести русского моряка. И хотя по его словам понимали мы, что готовит он нас к смерти, а не было страха. Сумел он своим видом, словами, голосом своим внушить, что такая нам судьба и такой наш долг перед Россией. Помню, он сказал: «Погибший с честью — не побежден, его пример наполнит мужеством сердца живых!» Мудреные слова, а запомнились, потому что смысл попятный. Так что он подготовил команду и офицеров к бою. Потому как сдаваться полагал делом низким и для русского моряка невозможным.

Дело же поворачивалось совсем плохо. Оказывается, японский адмирал Того со всеми своими броненосцами уже поджидал адмирала Небогатова с остатками кораблей на их пути во Владивосток, и нас в том числе. Ночью бой вели его миноносцы, а главные силы ушли вперед, ход-то у них был больше нашего, вот он и выбрал нужное расположение сил. А когда Небогатов подошел, то его окружили со всех сторон, и Небогатов поднял сигнал, что приказывает всем сдаться, и спустил флаг на своем флагмане «Николае I», за ним поспускали флаги броненосцы «Орел», «Синявин», «Апраксин». Только крейсер «Изумруд», разобрав сигнал адмирала о сдаче, пошел полным ходом на прорыв, и ему удалось уйти, так как ход у него был подходящий, не все суда у нас были тихоходные, а малую скорость держали из-за старых броненосцев. Но я малость вперед забегаю. Все это потом выяснилось. Пока мы шли заданным курсом и о планах Небогатова не знали, был у нашего командира свой план. Утром мы очутились в полном одиночестве, вся эскадра, что уцелела, ушла вперед, а наш «Ушаков» остался один-одинешенек. И никакой надежды не осталось догнать своих. Приходилось самим решать, как действовать дальше. И тогда командир созвал всех офицеров на военный совет в рубку под мостиком. На этом совете все, как один, решили выполнить последний приказ адмирала — идти во Владивосток и по возможности избегать встречи с неприятелем. Хотя все понимали, как это трудно: дымы на горизонте говорили сами за себя. Все же, что можно было для сокрытия себя, командир сделал: приказал срубить стеньги, не дымить по возможности и уходить в сторону от появившегося в море дыма. И взяли мы курс на японские берега, чтобы возле них пройти к себе; возле Японии, думалось, меньше военных судов, они были собраны у Цусимы.

Ходу больше восьми узлов мы дать не могли из-за пробоины в носовом отсеке. Еще до полудня, во время похорон убитых во вчерашнем бою, показался дымок по корме. Сыграли боевую тревогу. Покойников опустили за борт без отпевания, даже не обернув в парусину.

Догонял нас японский крейсер. С нашей скоростью уйти от него нельзя было, и командир приказал повернуть навстречу. Как только крейсер подошел на выстрел, открыли огонь. Как дали залп из десятидюймовой башни, то японец развернулся и дал тягу. После этого всем стало понятно, что проскочить незаметно нам не удастся. Все же надежда оставалась.

Зосима Гусятников сказал назидательно:

— Может, потому многие и живы остались, что надежду не теряли. Потерял надежду — все, полный отбой человеку.

— Так-то оно так, да и с надеждой не мало лежат на дне, под нами. Все же кому что написано на роду… Во время обеда довелось мне проходить мимо кают-компании, обед носил раненному офицеру, у него вестового убило, вот я понес ему обед и слышу голос старшего офицера Александра Александровича Мусатова, веселый был, неунывающий человек. Выпьем, говорит, друзья, может, последнюю в жизни! А сам хохочет. Сбылись его слова для многих, кто с ним чокался.

После обеда опять показались дымы, вон там, — баталер махнул рукой на юго-запад. — Все небо заволокло. Показались два броненосных крейсер. Вначале мы подумали, что это наши, и матросы закричали «ура». Да ошиблись. Наш командир смотрел с мостика на японские крейсера в бинокль совсем спокойно, будто и не война, а так, идем в обыкновенном рейсе. На мачте переднего крейсера поднялся большой сигнал. И надо сказать, что перед подходом крейсеров командир приказал, чтобы у всех людей были приготовлены спасательные средства. Матросы расшнуровали койки и взяли пробковые матрацы.

Подошли крейсера кабельтовых на пятьдесят, и на персом появился сигнал: «Предлагаю вам сдать корабль…» — сигнальщик Пахом, Данилин это потом уже сказывал.

Старший штурман лейтенант Максимов доложил командиру о сигнале с крейсера. Как только услышал командир, что предлагают сдаться, махнул рукой и говорит: «Дальше разбирать не надо, открыть огонь!»

А крейсера все подходили и подходили, думали, спустим флаг, а наши артиллеристы с первого залпа накрыли крейсер «Иокито». Снаряд попал в борт крейсера, впереди кормового левого трапа, и разорвался внутри.