Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Выйдя из зала заседаний, я столкнулся в дверях со своим бывшим корпусным начальником и кратковременным наркомвнуделом Молдавии Сапиром[81]. Он обычно был скуп на слова и не расположен к откровениям, тем не менее у него вырвалось: «Вы когда-нибудь слышали бред сивой кобылы? Так вот…» Он с горечью произнес эти слова и не докончил фразы»{344}.

Однако людей с подобными взглядами оставалось в НКВД все меньше. Кстати, и сам автор воспоминаний, и его собеседник были арестованы считанные дни спустя после описанной встречи.

Свое пребывание на Украине Ежов использовал не только для того, чтобы разъяснить тамошним чекистам, как следует бороться с врагами народа, но и чтобы помочь им в этом деле чисто конкретно. Приехавшие вместе с ним сотрудники центрального аппарата НКВД получили задание подобрать материалы для ареста местных руководящих работников. По мере того, как эти материалы собирались, их тут же фальсифицировали и давали на подпись Ежову, который в полупьяном состоянии (а трезвым в период пребывания на Украине он почти не бывал), практически не читая представляемые ему краткие справки, давал санкцию на аресты. Особенно бурную деятельность развил М. А. Листенгурт, назначенный новым начальником Особого отдела НКВД Украины. Он приносил Ежову огромные списки командиров и политработников Киевского и Харьковского военных округов, и тот подписывал их, иногда даже не отдавая себе отчета, на сколько человек выдает санкцию (по некоторым данным, за время пребывания Ежова в Киеве им был санкционирован арест почти 500 человек начальствующего состава обоих округов){345}.

Вырвавшись из-под надзора Хозяина, Ежов позволил себе хорошенько расслабиться в компании украинских чекистов. На прощальном банкете, организованном накануне его отъезда, он напился до такого состояния, что охранникам пришлось при всех выводить его из зала под руки. Так что в Москву Ежов вернулся совершенно разбитым. Ну а пока он отсутствовал, здесь произошло событие, которое сразу же привлекло внимание чекистской общественности, вызвав к жизни разного рода слухи и кривотолки.

Глава 28

Смерть Слуцкого

17 февраля 1938 года на своем, как тогда говорили, боевом посту в здании Наркомата внутренних дел на площади Дзержинского скончался начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД, комиссар государственной безопасности 2-го ранга А. А. Слуцкий. Согласно официальной версии, вызванный для доклада к первому заместителю Ежова М. П. Фриновскому, он внезапно почувствовал себя плохо, потерял сознание, и прибывший вскоре врач вынужден был констатировать смерть.

В Иностранном отделе (или, сокращенно, ИНО) Слуцкий работал с 1930 года сначала помощником, затем заместителем начальника отдела, а после того, как в 1935 г. его предшественника А. Х. Артузова перевели в военную разведку, он был назначен на освободившуюся должность.

К лету 1937 года Слуцкий остался единственным начальником отдела Главного управления государственной безопасности, которому удалось сохранить свой пост после смещения Ягоды и прихода в НКВД Ежова. Сам Ежов в делах внешней разведки разбирался не очень хорошо, и, конечно, наличие под рукой такого опытного работника, как Слуцкий, существенно облегчало ему жизнь.

С политической и с профессиональной точки зрения Слуцкий Ежова, судя по всему, вполне устраивал, не имел к нему претензий и Сталин, поэтому, когда в показаниях арестованных чекистов фамилия Слуцкого как участника «заговора Ягоды» время от времени всплывала, Ежов приказывал такие показания не документировать.

Внешне, по своему поведению на собраниях и других официальных мероприятиях, Слуцкий мало чем отличался от остальных соратников Ежова. Так же, как и другие, призывал он коллег отдать все силы борьбе с врагами народа, заверял Сталина и Ежова в своей безграничной преданности, занимался, когда было нужно, самокритикой и т. д. Вот, например, фрагмент его выступления на совещании руководящего состава НКВД 19 марта 1937 г.:

«Ошибки у Иностранного отдела имеются, их много, надо о них сказать, как бы больно нам об этом говорить ни было, ибо это делается не в целях самобичевания, не для того, чтобы лишний раз растеребить раны, а это делается для того, чтобы эти ошибки не повторялись.

Иностранный отдел, как и другие отделы, на протяжении многих лет, главным образом последних лет, допускал ту же самую ошибку, грубую политическую, партийную ошибку, которая была допущена другими отделами, которые были призваны бороться с врагами партии. Мы на протяжении многих лет дезориентировали нашу периферию [т. е. зарубежные резидентуры], мы в борьбе с врагом проявили в достаточной степени политическую близорукость, которая… выразилась в том, что мы ориентировали наш удар не по основному врагу.

Я считаю, что упреки всех товарищей, главным образом Николая Ивановича, по нашему адресу, что у нас на протяжении последних лет за кордоном совершенно не было агентуры, которая могла бы вскрывать нам деятельность главных врагов нашей партии — троцкистов, эти упреки нужно целиком принять на себя. Слабые попытки, которые мы делали в этом направлении, не могут быть оправданием, потому что делалось это не в силу того, что этот враг на протяжении этих лет признавался основным, а это делалось самотеком, потому что троцкисты являлись одним из объектов закордонной эмиграции, и ими как таким объектом самотеком занимались. Серьезной агентурной работы в стане злейших наших врагов на протяжении многих лет в результате нашей политической слепоты, в результате того, что мы наш боевой аппарат на периферии политически дезориентировали, — такой серьезной агентурной работы в этом стане наших врагов мы не имели» {346}.

В заключение своего выступления на совещании Слуцкий заявил:

«Наш чекистский партийный организм в массе здоровый. Мы, чекисты, готовы и способны драться с врагом до последней капли крови. Не может быть, чтобы наша чекистская организация стоящую перед ней задачу борьбы с врагами партии не выполнила с честью. Мы должны заявить Николаю Ивановичу, что вексель, который он выдал ЦК от нашего имени, мы в ближайшее время, сомкнувшись в ряды, выполним с честью»{347}.

Однако если в устах кого-то другого эти слова могли быть вполне искренними, то для Слуцкого, судя по тому, что о нем известно, они являлись скорее ширмой, призванной скрыть его подлинные взгляды, далеко не всегда и во всем совпадающие с официальными. Конечно, скрывать свое отношение к окружающей действительности приходилось в то время многим, однако мало кому удавалось делать это с таким мастерством, как Слуцкому. Вот что писал об этой его особенности бывший резидент НКВД в Испании А. М. Орлов:

«По своей природе мягкий и трусоватый, Слуцкий был в то же время неплохим психологом, умел ладить с людьми. Наделенный богатым воображением, он был талантливым притворщиком и, как хороший артист, мог сыграть любую роль. Его глаза, излучающие тепло и дружелюбие, создавали ощущение такой неподдельной искренности и чистосердечности, что даже те, кто хорошо знали Слуцкого, нередко попадались на эту удочку»{348}.

18 февраля 1938 года в «Правде» за подписью «Товарищи по работе» был опубликован некролог Слуцкого.

«Его имя, — говорилось в некрологе, — знают чекисты во всех концах нашей необъятной родины. Враги боялись этого имени… До последней минуты он беспощадно боролся со злейшими врагами нашей родины. Образ Абрама Слуцкого, верного сталинца, навсегда останется в памяти товарищей, знавших его. Прощай, верный друг и товарищ! Дело, которому ты отдал всю свою жизнь, находится в верных руках».

Вечером 18 февраля в Центральном клубе НКВД прошла церемония прощания. Затем гроб с телом Слуцкого был перевезен в крематорий, где состоялся траурный митинг, на котором с прочувственной речью выступил М. П. Фриновский.

На первый взгляд, внезапная смерть Слуцкого выглядела вполне правдоподобно. Он долго и тяжело болел, и было известно, что сердечные приступы случались у него и раньше. Однако в Москве 1937–1938 годов скоропостижная смерть партийного или государственного чиновника такого ранга всегда вызывала определенные подозрения, и поэтому на церемонии прощания многие коллеги Слуцкого пристально вглядывались в лицо своего умершего товарища, пытаясь отыскать в нем ответ на мучавший их вопрос: что же все-таки случилось на самом деле? И, как утверждал позднее А. М. Орлов, чекисты, знакомые с основами судебной медицины, якобы сумели разглядеть на лице Слуцкого пятна, характерные для отравления синильной кислотой{349}.

Что в действительности могли увидеть чекисты, непонятно — внешние признаки отравления синильной кислотой или другими цианистыми соединениями те же, что и при любой смерти от удушья. Однако сама по себе догадка насчет насильственной смерти оказалась верной.