Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мессер Фарино? — окликнул он.
Книги в Венеции были недешевы, а потому у Фарино случались зажиточные покупатели. Однако этот визитер казался птицей совсем иного полета… Из-под ладно сшитого камзола виднелась белоснежная камиза. На руке, небрежно державшей снятую шляпу, поблескивал крупный и, похоже, настоящий драгоценный камень. Это, а особенно то, что визитер знал Фарино по имени, настораживало. У лавочника были кое-какие долги.
Он откашлялся, стараясь поддать в голос независимости:
— Да, я самый. Добрый день, сударь. Чем я могу, так сказать, подсобить?
А слепой юноша улыбнулся:
— Видите ли, мессер Фарино, я не зря пришел именно к вам. О вас говорят, что вы не обычный книготорговец, а большой в своем деле мастер и все о книгах знаете. Вопрос у меня непростой, боюсь, как бы в другом месте не подняли на смех. А вы поймете, я уверен.
Фарино моргнул. Он давно привык, что его считают полусвихнувшимся книжным червем, ни черта не смыслящим в коммерции. А потому доверие странного посетителя тронуло его сердце.
— Э… Ну, уж и прямо-таки всё… Все о книгах и сам Господь не знает. Я-то в ремесле своем, конечно, не новичок, а только похваляться негоже… — забормотал он, деловито отряхивая запыленный прилавок. — Слушаю вас, сударь, и постараюсь помочь в меру своих сил.
А юноша задумчиво покусал губы:
— Понимаете ли, мессер… Я один воспитываю свою младшую сестру. Наша покойная мать была из семьи просвещенной, много читала и часто рассказывала сестре сказки. Теперь сказки ей, как умею, рассказываю я. Но есть одна, которую матушка то ли не досказала, то ли сестренка ее запамятовала. И каждый вечер теперь льет слезы и просит эту сказку. А я… Сами понимаете, мессер Фарино, из меня книжник невеликий. Мне бы найти ее, а то просто сердце кровью обливается.
Лавочник, слушавший эту нехитрую историю и огорченно качавший головой, встрепенулся:
— Господи, одному — да с дитятей… Бедолага… Виноват, сударь. А что за сказка-то? Вы хоть начало припомните, а у меня тут сказок — хоть тысячу да одну ночь сказывай.
Визитер снова улыбнулся:
— Конечно, но это не все. Мне ведь предстоит подробно пересказать эту историю. Если сказка найдется, вы не могли бы прочесть мне ее вслух? Я заплачу вам как за покупку книги.
Фарино снова многозначительно откашлялся, выпрямляясь и забывая, что юноша не видит его величественной позы:
— Сударь, я, как вы изволили любезно заметить, в книгах кое-что смыслю. И да будет вам известно: книги — это благородные существа, а не падшие женщины, и почасовую мзду за свою любовь они не назначают. Я не намерен брать с вас деньги за прочитанную вслух сказку. Хотя рекомендовал бы купить книгу для сестры: девицам ученье потребно не меньше, чем мужчинам.
Уже завершая свою речь, он невольно задумался, зачем, собственно, приплел падших женщин… Но юноша нимало не смутился, напротив, кивнул:
— Вы очень добры, мессер.
Фарино, подбодренный сговорчивостью визитера, усадил его в кресло. Затем приволок устрашающе скрипящую деревянную лестницу, приставил ее к дряхлым полкам и обернулся:
— Итак, о чем сказка, молодой человек?
…Два часа спустя лавочник закрыл небольшой потрепанный томик и задумчиво вздохнул:
— Я читал эту историю еще в детстве, тогда я в нее верил… Однажды увидел на ярмарке человека с бубенцами на шапке — перепугался до полусмерти. — Он вздрогнул, отвлекаясь от своих воспоминаний, и вдруг вскочил. — Сударь, вам нехорошо?! Я сейчас, воды вам…
— Нет, нет, не беспокойтесь… — Посетитель, восково-бледный и болезненно потиравший лоб, криво улыбнулся. — Я совсем недавно хворал горячкой, мне еще иногда нездоровится. Мессер Фарино, я куплю эту книгу. И попрошу еще об одной любезности.
— Я к вашим услугам, — с готовностью кивнул продавец, все еще озабоченный блеклым колером покупателя. — Рад вам помочь, мессер…
— Моранте. Дело в том, что у меня есть добрый приятель. Он военный, в Венеции бывает нечасто, но всегда квартирует в Каннареджо. Вы позволите оставить для него письмецо? Это намного надежнее, чем посылать потом слугу по тратториям.
Фарино всплеснул руками: понравившись приличному покупателю, можно было рассчитывать на его рекомендации.
— Позволю ли я? Сударь, я буду просто счастлив. Вы желаете продиктовать мне эпистолу?
— Благодарю, всего лишь подайте мне чернильный прибор и бумагу, — отозвался юноша.
Фарино затаил дыхание, глядя, как слепой покупатель обмеряет пальцами лист, уверенно берется за перо… А тот вдруг поднял голову и вкрадчиво проговорил:
— Меня немного смущает ваше внимание, мессер.
Лавочник осознал, что неприлично таращится на руки покупателя, и отпрянул.
— Простите… — пробормотал он.
Юноша же невозмутимо макнул перо в чернильницу, сосредоточенно набросал на листе несколько строк, помахал им в воздухе и сложил его. Безошибочно протянул руку к горящей на прилавке свече, у которой Фарино недавно читал ему сказку, запечатал воском края письма и подал его лавочнику:
— Вот. — На прилавок легла серебряная монета. — А это за книгу и за вашу доброту.
…Покупатель ушел, а Фарино долго и задумчиво смотрел куда-то в проем двери. Потом взял с прилавка письмо и взглянул на имя адресата. На дешевой бумаге размашисто значилось: «Годелот Мак-Рорк, кирасир». Лавочник попытался припомнить, не слыхал ли этого имени прежде, но на ум ничего не пришло. Он уже потянулся, чтобы спрятать письмо в ящик под прилавком, как дверь вдруг снова распахнулась, и в лавку просочился новый посетитель.
Это был тощий мастеровой в неказистой весте. Фарино мысленно закатил глаза: на книголюба парнишка не походил нисколько. Заостренное к подбородку плутоватое лицо и прозрачно-розовые уши делали его похожим, скорее, на веселую мышь. Мастеровой нахмурил негустые брови и пробасил, подозрительно зыркая на хозяина:
— Слышь, папаша, к тебе туточки франт заходил. Он по делу али как?
Фарино закатил глаза уже совершенно открыто.
— Я тебе не папаша, — назидательно отрезал он, — а посетители мои тебя не касаются. Сам, ежели не по делу, так будь здрав.
Но мастеровой не смутился:
— То есть как это «не касаются»? Этот хлыщ за моей бабой волочится, поганец. Чего он в Каннареджо забыл? Мало ему в
