Собиратель чемоданов - Ольга Ляшенко

Обсудив дела, они вдвоем вышли из кабинета.

К этому времени слюна испарилась, и надпись вновь проявилась со всей отчетливостью.

— Вы забыли соообщить мне самую главную новость, дорогой Макиавелли-ши, — с кроткой улыбкой сказал Учитель. — Оказывается, у нас в Корпораци завелись шпионы и диверсанты.

Макиавелли-ши смутился.

— Совсем забыл вам сказать, — пробормотал он, отводя взгляд. — В вечерней газете было: два человека скончались на операционном столе. Один — от прободения язвы, другой — от рака селезенки. Оба были последователями Правильного Питания. Еще семь человек в реанимации. Все семеро утверждают, что пришли к этому под Вашим влиянием.

— Как же это? — изумился Учитель. — Если под моим влиянием, то почему же они не следовали учению о Девятиричном Святом Пути?

— Они — не наши верующие, — многозначительно сказал Макиавелли-ши. — Они еще только стояли на пути к Истине. Потому и не могли получить секретного учения.

— Вот оно что, — Учитель нахмурился и не произнес больше ни слова, до самой столовой.

Действительно, пострадавшие от Правильного Питания, не были членами Корпорации Истины. Более того, они вовсе не стояли, как простосердечно верил Макиавелли, ни на каком пути не только к Истине, но и вообще к какой бы то ни было вере. Это были люди уже по природе своей неверующие, из породы так называемых рационалистов-скептиков. Правда, Учителя они ценили весьма высоко, но исключительно за его, как они говорили, «личные качества», а именно «государственный ум» и «харизму», что же до учения Истины, то оно, как полагали эти люди, выдумано было им специально для простого народа, к каковому они себя, само собой разумеется, не относили. Иное дело — учение о Правильном Питании. Здесь им, бог весть почему, привиделось «рациональное зерно». И с одержимостью, свойственной атеистам, с горделивым скепсисом игнорируя мольбы и позывы собственного естества, эти безумцы начали упорно практиковать то, что находилось в полном противоречии с их кармой.

Таким образом, эти люди на самом деле стали жертвами не «ложной доктрины, насильно навязанной обществу», как доказывали потом в суде их обнаглевшие наследники, а своего же собственного неверия. Если бы они поверили Учителю до конца, то о каждом из них можно было бы сказать словами Евангелия, дескать, вера твоя спасла тебя!

Только одного из них удалось откачать, да и то лишь благодаря тому, что, по настоянию его же собственной родни, его отвезли не в обычную больницу, а в клинику Корпорации, оснащенную самым совершенным оборудованием и укомплектованную профессионалами высочайшего класса. В качестве «благодарности» врачам-саманам, которые четверо суток боролись за его жизнь, этот неверующий Фома, не успев встать на ноги, тут же бросился собирать подписи и фактически выступил инициатором того печально знаменитого, первого проигранного Корпорацией процесса, вошедшего в историю под названием «Вегетарианского», после которого общество повернулось спиной к Истине, а Корпорация вступила в эпоху гонений.

Книга XXII. (5-я судей)

1. Чемоданные жители всегда отличались отзывчивостью к новым веяниям в искусстве, культуре, политике. С удивительной легкостью воспринимают они любые перемены в духовных сферах жизни. Эта черта особенно ярко проявилась в первое время после Потопа, в так называемый период Корпорации, когда число формальных и неформальных объединений во много раз превысило численность населения. Организованная политическим департаментом перепись выявила множество случаев, когда одно и то же лицо состояло членом более десятка различных дискуссионных клубов, добровольных ассоциаций, потребительских союзов, товариществ на вере, литературных кружков, художественных группировок и теософских обществ, не говоря уж о религиозных объединениях.

Что до последних, то одних только христианских конфессий выявилось более ста, не считая общины так называемых самооглашенных (или, иначе, условно оглашенных), члены которой исповедовали в полном и неизменном виде все догматы православия, но при этом не крестились и христианами себя называть не смели, по тем принципиальным соображениям, что избранные ими епископы (или, как сами они их назвали, квазиепископы), не были ни крещены, ни рукоположены. По этой же причине условно оглашенные не приносили евхаристии. Чин их богослужения в точности воспроизводил первую половину православной литургии, до слов «Оглашеннии, изыдите!», после чего все верующие, во главе со своими квазипастырями, покидали квазихрам, и двери его запирались. Разумеется, самооглашенные не собирались вечно мириться со своим двусмысленным положением, рассмаривая его как временное и преходящее. Они регулярно предпринимали настойчивые попытки связаться с Московской Патриархией для скорейшего разрешения своей проблемы и не оставляли надежды в самом ближайшем будущем в полном составе войти во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.

Несмотря на впечатляющее идейно-культурное и конфессиональное многообразие, на протяжении всего периода Корпорации в Чемоданах царили мир и взаимная терпимость, при несомненном и общепризнанном духовном лидерстве Учителя Сатьявады. С одной стороны, общая беда, с другой — общая признательность Учителю и, наконец, общая надежда, что уж кто-кто, а он-то сумеет навести порядок в Чемоданах и создать условия для подлинного мультикультурализма, примирили враждующих и смягчили имевшиеся противоречия.

Это взаимное великодушие наблюдалось до тех пор, пока все различия пролегали в чисто духовной сфере. Когда же, вскоре после Потопа, в Чемоданах произросла зелень, и дело коснулось одного из основных инстинктов — еды, — вот тут-то чемоданные жители и показали всю свою принципиальность.

2. Как уже говорилось в другой книге,[165] продукты питания в Чемоданах испокон веков вырабатывались химическим путем из сырья животного происхождения. Но после того, как в результате Потопа в Чемоданах зародилась флора, все население разделилось на две непримиримые партии: экологов и традиционалистов.

«На вкус и цвет товарища нет», — говорят на Поверхности, в же Чемоданах эта народная мудрость совершенно неприменима. Питание здесь всегда было общим делом и никогда не рассматривалось как вопрос личного или семейного выбора.[166] Конечно, каждая хозяйка свободна в том, как приготовить то или иное блюдо, какие добавить приправы и т. п. Но коренные вопросы общественного рациона, как-то химический состав, технология производства и цена исходных продуктов, всегда относились к вопросам государственной важности. Они-то, собственно и составляли основную компетенцию правительства, поскольку все прочие, менее важные вопросы общественного устройства решались непосредственно судом.

Но когда любители зелени публично провозгласили себя друзьями природы, а своих противников — ее заклятыми врагами, когда они начали проводить многолюдные собрания, митинги и пикеты, когда они стали массовыми тиражами выпускать листовки, брошюры и стенные плакаты, где на конкретных цифрах и примерах убедительно втолковывалось, что категорический отказ от дальнейшего расхищения ископаемых запасов и немедленный переход на естественное питание — вот единственная разумная альтернатива глобальному экологическому кризису, который удивительно, как только еще до сих пор не поразил Чемоданы, но не сегодня-завтра разразится, если только все немедленно не одумаются, — правительство растерялось и в полном составе подало в отставку. Суд, также растерявшись, эту отставку принял.

Только теперь, задним умом, Учитель вдруг отчетливо осознал, какая возможность была упущена. «Вот когда надо было брать власть! Наш химический департамент вполне мог — и обязан был! — заменить правительство».

Тем более, что этот департамент состоял наполовину из тех же самых людей. Политическая задача момента заключалась в том, чтобы перехватить и удержать государственную монополию на продукты и не дать зеленым разложить весь общественный организм. Эта задача не была вовремя осознана. «Кого теперь в этом винить? — думал Учитель. — Химиков, за то, что, забыв о своей первой и священной обязанности — накормить народ, дезертировали из правительства и, укрывшись под моим крылом, ударились в производство удобрений и химикалий? Экономистов, за то, что, соблазнившись мнимой дешевизной, не просчитали, что на эти самые удобрения уйдет в полтора раза больше природных ресурсов, чем на синтез полноценных белков? Или, может быть, старика Макиавелли, которого ни с того ни с сего на старости лет потянуло на травку? Или Ананду, за то, что неверно оценил социальные настроения? Нет, никого я не имею права винить, кроме себя. Я, как Гуясамаджа, обязан был все это предвидеть…»