Русалка - Шеннон Дрейк

Он предавался ей всем телом, всей душой, наполнял ее снова и снова, с дрожью, трепетом, стоном…

В каждом прикосновении — благоговение, в каждом взгляде — обожание, в каждом поцелуе — наслаждение.

— Ондайн, Ондайн… — повторял он в сладком забытьи. Но когда простые слова «я люблю тебя» готовы были сорваться с его губ, она снова прикоснулась к ним пальцем, упрямо, помотала головой и умоляюще произнесла:

— Не надо слов! Сегодня никаких слов, прошу тебя!

Пусть так! Для слов у них будет завтра, и, может быть, не найдется ни одного более красноречивого, чем молчание этой ночи.

Он кивнул, прижал ее к груди и впервые за долгое время заснул спокойно, без страха за нее.

Уставший до предела, Уорик уснул быстро. Его дыхание сделалось ровным, напряженность в лице исчезла. В этот момент он ; казался очень молодым и красивым.

Ондайн тихо лежала рядом с ним и смотрела на него, стараясь запечатлеть его черты в сердце и памяти. Строгие и четкие линии Ч его лица, чувственный изгиб полных губ, полукружие бровей. Она осмелилась даже пробежаться пальцами по его груди, потрогать плотные мускулы, курчавые волосы.

Но вот Ондайн вздохнула и осторожно встала с постели. Ее взгляд упал на туалетный столик: на нем лежала груда золотых монет, которые Уорик собирался дать ей с собой в колонию.

Увидев эту поблескивающую горку — подтверждение его намерений отправить ее завтра за океан, — Ондайн горько улыбнулась. Что ж, деньги ей пригодятся! Но она уже не могла обманываться. Да, он искусный любовник, похотливый сластолюбец, который никогда бы не отверг хорошенькую девушку. Но цену его чувств определить нетрудно: что далось даром, и потерять не жалко. Иллюзия любви разбилась окончательно.

Ондайн тихо пошла в свою комнату, надела простое, неброское платье, теплые чулки и самые удобные ботинки. Потом она отыскала плащ из грубой коричневой шерсти с огромным капюшоном, в котором ее без труда примут за паломницу. Больше она ничего не взяла, чтобы путешествовать налегке, поскольку сейчас самым важным для нее была скорость.

Если бы Уорик сейчас проснулся, он наверняка нашел бы повод еще раз проявить свой гнев… Лорд Четхэм не выносил непослушания.

Лорд Четхэм…

Время летело быстро. Она аккуратно сложила монеты в карман, но все не решалась уйти и смотрела на Уорика полными печали и любви глазами.

Любовь! Это прежде всего слабость, сокрушительное чувство! Она должна помнить о чести и дочернем долге. Ее гордость и принципы, воспитанные в ней с самого рождения, укрепляли ее, но любовь, коварное, своенравное чувство, удерживала ее здесь, заставляя трепетать при виде этого прекрасного мужественного человека.

Птичий щебет разогнал наконец сладостный гипноз. Одно последнее прикосновение…

Она поцеловала его в лоб, усилием воли сдерживая слезы, и быстро вышла из комнаты, прижимая руку ко рту, чтобы не застонать.

Джека в холле не было. Преданный друг не сторожил больше по ночам. Она прошла через холл, спустилась вниз по лестнице и вышла из замка.

Она не оглядываясь подбежала к конюшне и, войдя внутрь, тихонько позвала кобылу. Животное откликнулось легким пофыркиванием и шумным дыханием. Стараясь не разбудить молодого конюшего, Ондайн оседлала и взнуздала кобылу, вывела ее из стойла и только тогда обернулась на дом.

Дождь прекратился; ветер утих. Четхэм стоял во всей своей красе и гордости, угрюмый и неприступный, как его хозяева, и бесстрашно встречал ветры и бури, приходившие с севера.

«Уорик!» — кричало ее сердце.

Она не была больше графиней Северной Ламбрии леди Четхэм, «висельнои» невестой Уорика. С этого момента она снова стала герцогиней Рочестерской, готовой отстаивать свои права.

— А теперь домой! — скомандовала Ондайн лошади. — Ко мне домой! — добавила она тихо и, развернув кобылу, пустила ее в галоп.

Далеко в лесу послышался волчий вой, больше похожий на жалобный плач. «Это самцы зовут своих самок, — подумала Ондайн с тоской и изумлением. — Эти животные ищут себе подруг, чтобы навсегда связать с ними жизнь».

Но чудовище Четхэма совсем не напоминало ей волка, который рыщет по лесам в поисках подруги, как бы далеко она ни забрела. Не желая слишком долго размышлять об этом, Ондайн крикнула ветру:

— Рочестер!

И, как будто отвечая ей, гулкое эхо разнесло ее имя.

Часть третья

ГЕРЦОГИНЯ РОЧЕСТЕРСКАЯ

КРУГ ЗАМКНУЛСЯ

Глава 22

Ондайн удалось добраться до Лондона с группой святых сестер. В городе она потратила почти все деньги Уорика на приобретение роскошных нарядов — она хотела появиться дома в полном великолепии.

Двадцать второго октября в нанятом экипаже Ондайн въехала на мощенную булыжником дорогу, ведущую к ее дому, дворцу Дуво, названному так в честь основоположника их рода. Покрытый свежевыпавшим снегом, первым в этом году, он напоминал сказочный хрустальный дворец.

Она отодвинула с окна занавеску и, кутаясь в манто из серебристой лисицы, которое купила в Лондоне, смотрела на дом.

«Ах, как здесь хорошо! — думала она, и сердце ее сжималось от боли и сладостных воспоминаний. — Какой наш дом красивый. Совсем не похож на Четхэм!» Дворец, построенный в начале века, в эпоху Джеймса Первого, ничем не напоминал старинные постройки. Предок Ондайн, француз, служил при дворе молодой шотландской королевы Марии, которая до смерти мужа недолго царствовала во Франции. После его кончины Мария вернулась в Шотландию, и вместе с ней Дуво переехал в Эдинбургский дворец; со временем он сделался незаменимым для Джеймса, сына Марии, и, когда тот взошел на престол после смерти Елизаветы Первой, переехал в Лондон вслед за своим господином.

Тогда же он и был пожалован землями и провозглашен герцогом Рочестерским. Этот основатель английской линии рода построил не замок для защиты, а красивый дворец.

Окруженный прекрасными садами, дворец Дуво был украшен! высокими башенками, изящными арками, резными окнами. Его! пропорции пленяли совершенством. Ворота во внутренний двор всегда стояли открытыми, как: и сейчас. Хозяин обычно встречал гостей внутри, у парадной двери.

Хозяин! Рауль всю жизнь мечтал им называться!

Ондайн кусала до красноты губы и щипала себя за щеки, чтобы чрезмерная бледность не выдала ее волнения. Карета въехала через ворота во внутренний двор. Слуги, завидев гостью, должны предупредить дядю или Рауля о прибывшей карете. Возможно, они подождут, пока она сама войдет в дом. А может быть, любопытство заставит их встретить ее у входа.

Карета дернулась и остановилась. Ондайн не стала дожидаться, пока кучер откроет дверцу, и выскочила из кареты сама, кутаясь в серебристый мех и глядя вверх, на окна родного дома. Он был так прекрасен, настоящий ледяной дворец, искрящийся и переливающийся от инея.