Женщина нашего времени - Рози Томас

— Это эпоха Регентства, а не времени Эдуарда VII, — педантично заявила Харриет, и они оба рассмеялись.

— А как ты, моя Харриет? Когда бы ты хотела родиться?

Она так надолго задумалась, что почувствовала его нетерпение. Потом она призналась:

— Я счастлива сейчас. Я ведь женщина. Какое другое время дало бы мне такие возможности, которые у меня сейчас есть?

Каспар простонал:

— О, Боже. Женщина нашего времени.

— А почему бы и нет? — спросила Харриет. — Почему? Я горжусь тем, что я сделала.

«Большей частью этого», — добавила она про себя. Потом она подумала о тех временах, когда она незаметно заходила в магазины просто для того, чтобы посмотреть на выставленные «Мейзу», оценить их своими глазами и понаблюдать за тем, как люди выбирают ее игру. А потом была свидетелем момента принятия решения, когда они поворачивались по направлению к кассе, удовлетворенные тем, что увидели, и готовые заплатить. Этот момент всегда вызывал у нее возбуждение. Иногда на какой-нибудь вечеринке она видела группу сосредоточенно опущенных голов, а затем понимала, что это люди, играющие в «Мейзу». После этого кто-нибудь, вероятно хозяйка, говорила: «Это Харриет. Она — «Девушка Мейзу». Разве вы не знали?» Все изменилось, когда щит анонимности исчез, но она всегда испытывала удовольствие, наблюдая, как играют в ее игру, что и планировалось ею. Она знала из цифр продажи, что инстинкт ее не обманул, и все доходы не приносили ей такого огромного удовлетворения, как наблюдение за одной продажей или одним поглощенным игрой человеком.

«Да, — подумала Харриет, — я горжусь этим, — и снова, — а почему бы и нет?»

Каспар крутил головой сбоку от нее. Его внимание уже переключилось. Каспар оставался Каспаром, и он не был особенно заинтересован, за пределами требований хорошего тона, ни ее миром, ни ее деловой жизнью.

«Это было то, — думала она, — что делало общение с ним легким». Он не задавал вопросов и не заставлял ее чувствовать смутную вину за свой успех. Его собственный успех был куда больших масштабов.

— Мне нравится здесь, — сказала Харриет.

Каспар услышал счастье в ее голосе.

— Я же говорил тебе, что Брайтон — наилучшее место для любовных дел, не так ли?

— Брайтон — это исключительно. Мне нравится быть с тобой, — сказала ему Харриет.

Он остановился и повернулся к ней лицом. Затем он очень медленно наклонился вперед и поцеловал в губы.

— Спасибо, — сказал Каспар.

Они далеко ушли за эту прогулку. Солнце село, и пляж опустел еще до того, как они повернули назад. У Харриет заболели икры ног от хождения по гальке. В отелях и жилых домах вдоль моря начали зажигаться огни, а небо над морем стало зеленого цвета и слилось с ним.

— Ты устала? — спросил Каспар, и Харриет кивнула. — Тогда давай поскорее вернемся и выпьем бутылочку шампанского перед обедом.

Он шел так упруго, как будто они только что вышли на прогулку, таща Харриет к более низкому уровню пляжа, открытому отступившим приливом.

— Раз, два. Раз, два, — терпеливо командовал он.

Харриет подумала, что она могла бы представить, как он вел себя с детьми, когда они были маленькими в счастливые времена.

Более пологий уклон пляжа приблизил их к кромке воды. Они шли сейчас в том месте, где пена проходит через гальку, когда седьмая волна стремительно пробегает в сумерках и разбивается, а Харриет и Каспар карабкались и спотыкались, убегая от нее значительно медленнее. Пока они, пошатываясь, шли, море кружило веселые водовороты вокруг ее икр. Они цеплялись друг за друга, когда отлив засасывал их ноги, а затем оставляли стекающую с них воду на простых отполированных камнях.

Каспар изобретательно ругался. Он промок до коленей, а туфли Харриет были полны воды.

— Проклятье, дьявольщина! Боже мой! — ревел Каспар, пока Харриет не напоминала ему:

— Брайтон — это наилучшее место.

Волна смеха, такая же неотвратимая, как и морская волна, накрыла их. Они вместе ввалились в отель, прошли через элегантное фойе, оставляя за собой мокрые полосы, все еще улыбаясь и не замечая сопровождавших их внимательных взглядов.

В лифте, когда они поднимались вверх, Каспар взял Харриет на руки. Она удовлетворенно прижалась к нему, думая о шампанском, обеде, постели и забыв обо всем остальном.

Глава 14

Во вторник утром Харриет встала рано. Она вернулась в Лондон вместе с Каспаром вчера во второй половине дня и провела нервный, неспокойный вечер дома в одиночестве со своими бумагами. Она включила автоответчик и не услышала ни одного звонка. Она хотела работать, но было слишком много дел, требующих ее внимания, а она не была способна сосредоточиться ни на одном из них.

Каспар улетел в Лос-Анджелес. Он звонил ей из аэропорта перед отлетом. Он называл ее деткой, и Харриет было интересно, было ли это ее впечатление или он действительно изменился, принадлежа уже неизвестному ей Голливуду, но уж, в любом случае, не ей. Он сказал ей, что должен скоро вернуться и попросил ее поддерживать Линду до его возвращения.

— Ты же знаешь, что я буду это делать, — пообещала Харриет.

Сейчас, когда он улетел, она решила, что Вновь соберет в свои руки все нити и натянет их. Она рано окажется за своим рабочим столом, раньше, чем приедет какой-либо из ее служащих, и она реконструирует свою империю. Это намерение принесло ей удовлетворение.

Ранним утром она натянула защиту из тонких, темных чулок на свои бледные ноги и застегнула свою одежду так, как будто это была броня. Она выглянула в окно и увидела пустынную улицу, а потом ее глаза уловили медленное движение тележки для развозки молока, катящейся под липами.

Когда она посмотрела в окно еще раз, рядом с домом стояла машина Робина. Она сделала быстрый шаг в сторону, чтобы укрыться за шторами. «Не прячься», — подумала она. Но ее сердце билось с неприятной настойчивостью. Она сделала два-три глубоких вдоха, пытаясь успокоить себя, а затем покинула свое убежище, чтобы ответить на стук Робина в парадную дверь.

Как только Харриет увидела его, она поняла, что, несмотря на всю кажущуюся нелепость этого, была права, когда боялась сегодня Робина. Черты его лица казались более твердыми и заостренными, все углы его лица были направлены на нее. Она знала его рост и темную, чопорную благопристойность его одежды, отличающуюся от мятых курток Каспара. Ее пальцы крутились вокруг дверной ручки, как будто она еще могла с силой закрыть дверь.

Но она только сказала:

— Робин? Ты очень рано.

Он вошел за ней в дом. Харриет бросила короткий взгляд на свой портфель, уже упакованный и ожидающий, когда его возьмут в машину. Подушки на ее диванах были пухлыми, в вазе на низком столике стояли цветы, рядом лежали деловые страницы из вечерних газет, ее жизнь была тщательно организована. Не было ничего, что могло бы ее выдать, и как только к ней пришла такая мысль, появилось и следствие: «Я не должна беспокоиться о том, что меня может что-то выдать. Я не принадлежу ни Робину, ни кому бы то ни было другому».

Она повернулась к нему лицом.

— Ты пришел позавтракать? Кофе? — Она посмотрела на часы. — Я должна быть на работе довольно рано…

Очень мягко Робин спросил ее:

— Где ты была, Харриет?

Холодный палец прикоснулся к ее позвоночнику. Он стоял слишком близко к ней.

— Работала. Почему? Вчера я посмотрела прототип «Тревоги». Ты знаешь, я думаю, что цена одного комплекта на двенадцать или пятнадцать процентов завышена…

Она злилась на себя за малодушие, и гнев боролся с ее физическим страхом перед ним.

— Не вчера. Я знаю, где ты была вчера. На уик-энде, на прошлой неделе.

— Я ездила в Брайтон, — Харриет повернулась к нему лицом.

Неприязнь, которую она начала испытывать перед последней неделей, гнев и страх соединились внутри нее.

Робин опустил руку в свой внутренний карман. Ее глаза следили за этим движением. Он достал листок бумаги, развернул его, и Харриет увидела фотографию из вечерней газеты. Конечно, она была потрясена своей собственной глупостью, полагая, что каким-то образом это не привлечет внимания Робина. Возможно, Робин все видел и все знает. Это была неприятная мысль.

— С Каспаром Дженсеном?

— Да.

— Я звонил тебе, ты знаешь. Я оставил сообщение. Только ты была в Брайтоне, — он слегка встряхнул вырезку, как кошка птичку.

— Я должна рассказать тебе, — начала Харриет. Она проглотила тяжелый комок в горле. — Я не знаю, почему я этого не сделала. Мы, казалось, жили вместе только в одном измерении, и сказать: «Робин, я влюбилась в другого», — было слишком трудно. Я полагаю, я думала, что мы сможем продолжать наше единственное направление. Ходить в оперу, обедать вместе два раза в неделю. Я знаю, что это не очень умно, но я даже не подумала об этом. Но это правда.