Коронованный лев - Вера Космолинская

Рантали отправились домой раньше нас. И по причине усталости Жанны, и из соображений благонравия, хотя их друзья еще оставались где-то здесь, в недрах этого критского Лабиринта, где в укромных уголках уже вовсю уединялись нетерпеливые парочки. Но в центральных залах все еще вели себя достаточно пристойно и, простившись с Жанной и ее братом, которых я проводил до поджидавших их носилок, там я и разыскал своих. Диана в кружке каких-то дам слушала увлеченно плетущего небылицы Брантома — стоило бы увести ее оттуда пока не поздно, а то еще ударит его невзначай стилетом за сомнительное чувство юмора. Огюст переговаривался с мрачновато выглядящими субъектами, темпераментно размахивающими руками. По их благочестиво-возбужденным физиономиям сразу можно было угадать, какую веру они исповедуют, не в пример старине Огюсту. Отец о чем-то сосредоточенно переговаривался с Бироном и Таванном. Рядом с ними был и барон де Талль, известный бузотер, можно даже сказать, экстремист — правда, все больше на словах. Он порой поглядывал в толпу, бросая нехорошие кровожадные взгляды на кого-нибудь из кальвинистов. К ним вдруг, покачиваясь, направился граф де Люн, высокородный заика и страшный зануда, которого все переносили только в одном качестве — перемывая ему косточки и рассказывая анекдоты, когда его не было рядом. Беседовавшие несколько позеленели и, внезапно вспомнив о каких-то важных делах, спешно разбежались. Отец невозмутимо остался на месте. Должно быть, решил испытать де Люна как экстраординарный источник информации. Подальше от де Люна на цыпочках отошел и маркиз де Клинор, наш не дальний сосед, превозносимый всеми в округе благонравный юноша, всегда проявлявший некоторое неравнодушие к Изабелле. Из них вышла бы совсем неплохая пара — де Клинор был по-своему весьма учен, но на вкус Изабеллы — чересчур религиозен. Да и сам он, кажется, пребывал в раздумье, не ступить ли ему все же на духовную стезю. Заметив издали мой взгляд он дружелюбно кивнул мне и принялся выискивать взглядом — нет ли где поблизости Изабеллы, но тут его кто-то отвлек. А обнаружившийся неподалеку от него не видевший меня Пуаре, к которому подошел какой-то гвардеец, вдруг сорвался с места и с озабоченным лицом бросился в занавешенный коридор. Видно, по делу.

Залу, будто на славу отточенный клинок, прорезал резкий радостный вопль:

— Ла Рош-Шарди!

Я, чуть подскочив, обернулся, заметив, что и отец отреагировал примерно так же. Почти ползала стало с интересом на нас поглядывать. У дальней стены восседала за «ломберным» столиком радостно машущая мне герцогиня де Ла Гранж. Лучше будет подойти, чтобы крики не повторялись. Я галантно поклонился ей еще издали, показав, что отлично ее расслышал и уже иду. На самом деле, герцогиня — прелесть, только порой очень уж шумная. По какой-то причине я вызывал у нее неконтролируемый восторг. Лигоньяж, сидевший с ней рядом, выражал восторг несколько меньший, а вернее, выглядел кисло. Есть моменты, когда третий становится лишним даже за игрой в ломбер, но тут, похоже, и не играли, а лишь вели задушевную беседу, которую герцогиня явно не принимала всерьез.

— Мадам герцогиня, позвольте мне выразить вам мое совершенное восхищение, — приветствовал я церемонно. — Рад вас видеть, Лигоньяж.

Лигоньяж издал сдавленный вибрирующий вздох, похожий на стон. Герцогиня же от избытка чувств даже хлопнула в ладоши, прежде чем подать свою белую округлую ручку.

Она действительно была милейшей женщиной. Лет ей что-то около тридцати. Роскошная блондинка с тонкой полупрозрачной кожей и огромными глазами, постоянно изменяющими свой цвет в зависимости от освещения или настроения. Примерно таких женщин рисовал Рубенс… вернее, только будет рисовать, если ничего не изменится.

— Ну надо же! — воскликнула мадам де Ла Гранж, с томной хитрецой взмахнув ресницами. — И вы даже без своей нареченной!

— Мысленно я всегда с ней, мадам, — напомнил я с улыбкой, от которой герцогиня растаяла, совсем не огорченная. Она вообще обладала на редкость легким беззаботным характером.

— Да, да, — довольно громко ностальгически проворковала герцогиня, поигрывая брелоком из собольего меха, претендующим на изображение настоящего соболя в натуральную величину с агатовыми глазками и золотым ошейником, усыпанным какими-то камешками. — А ведь помнится, было время, когда нас связывала не только дружба…

Лигоньяж молча страдал.

— Да, — согласился я, и не думая спорить. — Еще и переписка!

Мадам де Ла Гранж звонко рассмеялась — будто на твердый пол рассыпали столовое серебро.

— И какая переписка! О, как мне нравились эти послания, всегда в стихах, целые поэмы, ах, как это было прекрасно!.. — Я продолжал вежливо улыбаться. Герцогиня не обладала ни малейшим поэтическим даром, зато писать предположительно рифмованные строчки могла бесконечно. Так что поэмы — это было на ее совести, я редко когда выдавливал из себя больше двух, ну хорошо, трех листов даже ради шутки, даже когда писал совершенную белиберду, просто чтобы поддержать затянувшуюся игру, доставлявшую ей такую радость. В конце концов я сдался, сославшись на то, что огонь моего вдохновения, должно быть, с годами, совсем иссяк. Не знаю, поверила ли она, но, по крайней мере, она и не подумала обидеться. С тех пор мы ограничивались лишь редкими строфами, зато они были на мой взгляд куда изящнее прежнего бумагомарательского безумия.

Ну хорошо, возможно, нас связывала в прошлом не только переписка, но это, в конце концов, никого не касается!

— Я нигде его не нашел, — мрачно завел Лигоньяж продолжение нашего недавнего прерванного разговора, видимо, чтобы сменить тему. — Говорят, его нет в Париже. Странно, не правда ли?

— Бог с ним, — отмахнулся я. — Бросьте его разыскивать.

— О ком это вы? — полюбопытствовала герцогиня. — Кто этот ненормальный, что не празднует вместе со всеми?

— Ваш кузен, мадам, барон де Дизак, — с готовностью ответствовал Лигоньяж.

Глаза герцогини неожиданно сузились, приобретя поистине стальной блеск.

— Ах, эта скотина, — пробормотала она сквозь сжатые зубы, совсем не светски, не радостно и не беззаботно. — Надеюсь, в конце концов, его кто-нибудь убьет!..

Несколько лет назад Дизак имел наглость убить одного из возлюбленных своей так называемой кузины, которым она в то время особенно дорожила. С тех пор она питала к нему бешеную ненависть и даже попыталась однажды подослать к нему убийц. Но дело сорвалось.

— Мы постараемся, — пообещал Лигоньяж. — Наш друг Шарди собирается совершить вторую попытку. Надежда есть. Первый раз ни у кого не выявил явного преимущества…