Дети немилости - Ольга Онойко

Акридделат сплела пальцы. Под ладонью северянки медленно выцветало видение; она опустила руку и прямо посмотрела в глаза рескидди.

– Тогда мне потребуется помощь, – глухо сказала первосвященница. – Я укрепляю людей в вере, но мне самой ее не хватает. Я не Предстоящая. Ты была последней.

Северянка предостерегающе подняла руку.

– Не последней, – сказала она. – И не забывай: Предстоящей была Данирут, но подвиг совершила Ликрит. Я дам тебе свои силы. И еще попрошу тебя...

На этих словах ее голос дрогнул и наполнился потаенной несмелой теплотой, а черты Северной Звезды стали еще мягче, чем прежде. Она, доселе казавшаяся всезнающей, впервые прервала фразу, подыскивая слова. Акридделат улыбнулась. Теперь она смотрела на северянку не как Младшая Мать на посланницу светлого воинства, а как обычная мать – на дочь.

– Я знаю, – сказала она. – Я сделаю все возможное, Алива.

Полированный черный металл скользил в ладони ледяной змеей. Луна светила ярко, холодная и круглая, и кроны деревьев серебрились.

Я медленно спускался, держась за перила. Всюду, куда только добрались декораторы, на ветвях цветастыми бусами горели гирлянды фонариков. Подсвеченных домов окрест было столько, что казалось, Рескидда, за день напитавшаяся солнечным пылом, теперь отдает небесам свет. Вдали над горизонтом, точно череда разноцветных лун, плыли светящиеся воздушные шары.

До утра было еще далеко; я определил это по силе ветра. К рассвету ветер, рождавшийся над гладью озер, стихал. В первую минуту я порадовался, что никого нет вокруг; несмолкающий шум ночной Рескидды гудел в отдалении, а моя охрана, скрывавшаяся в тенях, оставалась невидимой и неслышимой. Мне хотелось пройтись в прохладе, хотя бы какое-то время никого не слышать и не видеть, ни о ком не думать. Но вскоре послышался смех и показалась влюбленная парочка. Я ускорил шаг и поторопился скрыться за углом.

Все столицы одинаковы: стоит свернуть с большой улицы, и город-дворец сменится городом-бараком. Позади шелестели деревья сквера, блистали огни, а передо мной были узкий темный проулок и запущенный двор. Под ногами шуршал мусор. Луна стояла в небе, но дома тонули в тени, не было даже фонарей. С усмешкой я подумал, что другой прохожий, не имеющий вокруг себя трех эскортных колец, побоялся бы углубляться в такие дебри. Проулок был пуст и тих – этого я и искал. Ветхое приземистое здание в стороне, очевидно, готовили к сносу, жителей успели расселить. Пустые окна, уже лишенные рам, смотрели тоскливо, словно окно за спиной Мага Бездны.

Вдруг свет вспыхнул.

Засияли украшения особняка, что высился в стороне, наискосок от гостиницы с музыкальной комнатой. Кто-то захлопал в ладоши и одобрительно закричал.

Работа и впрямь была хороша. Мастер не упустил из виду ни одного узорного балкончика, ни одного лепного вензеля: дом стал словно драгоценность. Мрачный захолустный угол съежился, отступая глубже во мрак. Я подумал, что, когда заказчики налюбуются работой, свет ослабят: иначе при такой интенсивности заклятие придется переписывать каждую неделю. Хозяева веселились, доносился смех; неумелая флейта выдыхала обрывки танцевальной мелодии.

Я повернулся, намереваясь идти обратно, и взгляд мой скользнул по старому дому.

Его наполовину заслоняли кроны: часть листвы серебрилась под луной, часть перенимала золото искусственного света. Картина представала печальная и осмысленная: дом доживал последние дни, а рядом праздновали новую красоту... На углу уцелевшие рамы были распахнуты. Огни особняка просвечивали комнатку насквозь. В сухом и жарком климате Рескидды не строили высоких фундаментов, в окна первых этажей можно было без труда заглянуть. Декоративный свет заклинания имел свойство выделять детали, делая мелочи видимыми издалека.

Комната не была пустой.

Я шагнул вперед, прищурился; подсветка уже гасла, минута-другая – и здание погрузится во тьму... Внутренность полуразрушенного дома все еще оберегала редкая решетка, но препятствием взгляду стать не могла. В ждущей сноса развалине нашел приют маленький бродяжка; на нищенской постели, зарывшись в тряпье, лежал ребенок, исхудавший настолько, что даже отсюда, издалека, страшно было смотреть. «Да он болен», – подумал я. Я не мог сказать, что остановило меня в первый миг, но теперь удивление мое все крепло.

В Рескидде нет бездомных.

В городе Младшей Матери хватает госпиталей, приютов и богаделен. При каждом храме обездоленному дадут жилье и работу. Оставить без помощи больного ребенка – немыслимо.

Я щелкнул пальцами.

О причинах несчастья, коли те вдруг станут мне интересны, я разузнаю позже. Представился отличный случай употребить толпу народа, занятую моей охраной, на что-то полезное... Ребенку место в госпитале, а не здесь, нельзя с этим медлить, и не звать же, право, полицейского надзирателя. В Рескидде нижние чины любят разводить волокиту не меньше, чем в Тысячебашенном, а сейчас, увы, никто не вытянется передо мною во фрунт.

Фиррат, мою богиню морового поветрия, следовало поблагодарить за отменную выучку эскорта. Я не успел опустить руку, как серебряные братья встали по обе стороны от меня, уставившись пристально, словно пара змей.

– Что это за дом? – спросил я.

– Старый гостиничный корпус, – ответил старший. – Под снос.

– Кто там живет? Бездомные?

– В Рескидде нет бездомных, – сказал второй, подтверждая мои мысли.

– Там больной ребенок, – сказал я. – Узнать, что с ним, и подогнать к дверям паровик.

Бесфамильные исчезли мгновенно, как призраки.

Опустилась совершенная тьма; давешняя подсветка угасла, облака затянули луну. Я повременил немного, потом, не желая стоять без дела, зажег на пальцах световое заклятие и отправился к дверям сам. Кровь быстрее бежала по жилам, даже мускулы затвердели. Что на меня нашло? Негаданно я встревожился о чужой жизни, о судьбе этого беспризорного дитяти, и странным образом легче сделалось на душе, отступили собственные тревоги. «Да, – сказал я себе, – это известное средство. Любопытно! Случается же польза от чтения Легендариума: «Если кто слаб, помощь ему от сильных, кто рядом...» – речи Арсена, странствие шестое, песнь третья. Рескидда многолика. Наивное сердце иноземца могло ослабеть и изныть от изнуряющей печали айина. Рескидди находили тонкий вкус в своей пустынной тоске и бесконечных песнях «про смерть», но не стоило забывать, что те же рескидди огнем и мечом проносились по миру всякий раз, когда им приходил такой каприз.

Дверь я нашел запертой и даже выругался: нетерпение росло.

– Это не ребенок, – бесстрастно сказали слева.

Я обернулся. Старший из братьев-теней смотрел на меня неподвижными глазами, белые волосы светились в ореоле моего заклятия.