Русские сказки - Роман Злотников

— Извините, господа, на время осадного положения лицам, не имеющим специальных пропусков, разрешается находиться на улицах только в отведенное для этого время, — и после короткой паузы строго предупредил: — Если завтра вы окажетесь на улицах в неразрешенное время, патрули будут вынуждены задержать вас до окончания осадного положения.

Суверен подтвердил свой осенний указ, ограничивающий сословное деление общества, и потому ко всем, вне зависимости от сословия, теперь следовало обращаться одинаково. Однако было очень заметно, что слово «господа», обращенное к этим то ли мастеровым, то ли крестьянам, больно режет подпоручику губы.

Однако нет худа без добра. Благодаря тому что деловая жизнь города на некоторое время замерла, им удалось в тот же вечер пробраться в этот подвал, в котором они и коротали уже вторую ночь. Вчера ночью Кузяр даже немножко воспрял духом, услышав, как где-то недалеко от города вдруг заговорили орудия. Он возбужденно забегал по подвалу, бормоча, что «наши им покажуть», но вот перед окнами подвала вдруг появились эти чудовищные пушки — и Кузяр снова запаниковал:

— Не, я говорю, надо тикать.

Вахмистр скрипнул зубами и рывком вскочил с табуретки. Нет, этот тип его уже достал. Но в этот момент рявкнула первая пушка…

Орудия перестали стрелять только к двум часам пополудни. Вахмистр и Кузяр, окончательно оглохшие от грохота, долго не могли прийти в себя. Потом Кузяр заглянул в мешок и слезливо сообщил, что из еды у них остались всего полкраюхи хлеба и пара луковиц, а воды во фляге не осталось вовсе, и вахмистр отправил его на рынок, отдав ему почти все деньги, какие были. Время свободного передвижения истекло, а Кузяра все не было. Вахмистр задумался, уходить ли из этого подвала немедленно или подождать. Если Кузяра задержали патрули, значит, с минуты на минуту сюда ворвутся офицеры. Но после бессонной ночи у него очень болела голова, одним ухом он все еще не слышал, да и вообще был совершенно разбит. К тому же ему что-то подсказывало, что Кузяр вряд ли осчастливил своим присутствием подвалы комендатуры гарнизона или здания местной полиции. Скорее всего, его недавний соратник сейчас старательно месит сапогами дорожную пыль в направлении, противоположном подкатившемуся почти вплотную к городу фронт.

Вечером орудия исчезли, но еще два дня кряду были слышны их громовые голоса, доносившиеся откуда-то неподалеку. А потом не стало слышно вообще ничего.

На четвертый день в сторону старой столицы впервые двинулись поезда.

В течение следующей недели вахмистр трижды выползал из подвала — за водой к водовозу, регулярно появлявшемуся на соседней улочке, и за хлебом в ближайшую лавку, аккуратно открывавшуюся в разрешенные часы. На большее денег не было. Когда он вылез в последний раз, улицы оказались полны народу. А вот патрулей почти не было. Толпы людей с восторженными лицами налетали на любого появившегося на улице офицера и принимались его качать. Похоже было, что все кончено. Вахмистр, которого пошатывало от голода, зло сплюнул на сапог какому-то деревенскому мужику, с оторопелым видом взиравшему на все происходящее, и повернул в сторону рыночной площади, решив напоследок, перед тем как покинуть город, перехватить хоть кусок пирога с требухой. Он шел, покачиваясь и глядя себе под ноги, как вдруг в конце улицы послышался многоголосый восторженный рев. Толпа рванула, подхватив с собой вахмистра. Когда он наконец восстановил равновесие и поднял глаза, то увидел ЕЕ. Посередине мостовой в окружении конников катились две коляски. Она сидела в передней вместе с отцом и матерью. На ней были легкое летнее платье, кружевная шляпка и такие же перчатки. Она мило улыбалась, глядя прямо перед собой в глубокой задумчивости. Вахмистр проводил ее долгим взглядом, а когда толпа понемногу разошлась, повернулся и решительным шагом направился к метизному заводу. Теперь он наконец-то знал, что делать.

Армия суверена, разодрав фронт наступавших на несколько окровавленных лоскутов, быстро двигалась вперед, молниеносно и жестко пресекая любые попытки организовать хоть какую-нибудь оборону. Стремительные прорывы казачьих эскадронов, немногочисленность которых с лихвой восполнялась отличной выучкой, четкой согласованностью действий и большим количеством средств усиления, превратили ближайшие тылы «соратников» в абсолютный хаос, полностью дезорганизовав управление войсками. Вновь сформированные драгунские части, усиленные конной артиллерией и броневиками, прорывались сквозь смешавшиеся боевые порядки, быстро закреплялись на наиболее подходящих для обороны участках местности и служили наковальней, на которой стрелковые, пехотные и гвардейские части размолачивали остатки еще сохранявших боеспособность частей и соединений «соратников». Отдельные неуверенные попытки закрепиться на мало-мальски удобных рубежах, предпринятые таки немногочисленными низовыми командирами, сумевшими более или менее сохранить ясность мысли, привели лишь к тому, что эти сохранявшие еще хоть какую-то боеспособность части были разнесены в клочья сосредоточенным огнем морских орудий. А после того, как два корпусных штаба при передвижении были обстреляны из засады и уничтожены специальными отрядами, которые высадились из приземлившихся на удобные луговины аэропланов, ни о каком управлении войсками уже не могло быть и речи. Каждый, как мог, спасал свою жизнь. Кто-то, как поступало большинство рядовых бойцов и младших командиров, просто выходил навстречу наступавшим бригадам с поднятыми руками, другие, скинув кожанку и переодевшись в поношенную гимнастерку, а то и в крестьянскую рубаху, хоронясь, перелесками чесали подальше от стремительно наступающей армии, а некоторые просто приказывали машинисту паровоза прибавить ходу и драпали на всех парах.

Через неделю после начала наступления князь Росен, появление которого в войсках теперь уже встречали восторженным ревом, отдал приказ двум находившимся в резерве бригадам погрузиться в вагоны и под прикрытием двух бронепоездов совершил стремительный бросок к тому самому мосту через Кету, где наступающая армия «соратников» впервые натолкнулась на серьезное сопротивление и где соратник Птоцкий окончательно распрощался со своими иллюзиями. Рассеяв повстречавшиеся на пути силы противника и уничтожив небольшой заслон, оставленный Птоцким для охраны моста, он поставил там одну бригаду, приказав организовать оборону по обоим берегам реки и придав ей, больше для солидности и во избежание ненужных потерь, чем потому, что действительно опасался за прочность обороны, один бронепоезд, князь Росен двинулся к старой столице.

Это был воистину безумный план — силами одной-единственной бригады захватить город, где только в составе резервных полков еще находилось почти сто тысяч штыков, да плюс к этому — почти семьдесят тысяч человек в различных органах новой власти: Особом комитете, «народных патрулях» и отрядах Гвардии вооруженной защиты революции, созданных на каждом мало-мальски крупном заводе. Но резервные полки пока представляли собой толпу согнанных по мобилизации крестьян, в большинстве своем еще даже не переодетых в форму и имеющих по одному штуцеру на отделение. Оружейные же заводы Пулы, инженерно-технический персонал которых был изрядно прорежен крутой деятельностью местного Комитета действия, работали только на семь — десять процентов мощности. А что до новоявленного чиновничества, то основную его массу составляли люди, пошедшие на службу новому режиму лишь потому, что увидели в этом возможность как-то решить свои личные проблемы, удержаться на плаву, а может быть, и всплыть повыше в нищей, обездоленной стране. Так что сразу после известий о катастрофе на фронте и накатывающемся на древнюю столицу вале наступления во многих учреждениях изрядно поубавилось персонала. Городской Комитет действия ввел всеобщую трудовую мобилизацию, расклеил уйму листовок. В Тащевских бараках публично расстреляли еще часть заложников. На заводах и в полках шли непрерывные митинги, на которых, как на древних мистериях с человеческими жертвами, нагнетался воинственный угар. Но весь эффект смазывался стремительностью передвижения наступающих войск и появлением первых дезертиров, которые, дабы оправдаться в глазах случайных собеседников, многократно преувеличивали силу наступающих.

К исходу недели стало ясно, что тысячи насильно мобилизованных представителей эксплуататорских классов никак не успевают закончить возведение неприступных рубежей обороны, а также то, что и занимать-то их особо некому. Добравшиеся до столицы дезертиры ничуть не горели желанием вновь оказаться на пути наступающей армии. И после полудюжины отчаянных перестрелок между патрулями, имевшими строгий приказ задерживать дезертиров и направлять в резервные полки, дабы хоть немного разбавить необученную массу, и дезертирами, готовыми с оружием в руках отстаивать свое право послать ко всем чертям эту войну, патрульные решили, что с них тоже хватит, и просто перестали возвращаться в казармы. А поскольку в патрули назначали всех, кто умел хоть мало-мальски обращаться с оружием, то и прежде невеликая боеспособность резервных полков окончательно перешла в область чисто гипотетическую. С исчезновением патрулей с улиц старой столицы окончательно исчезло всякое подобие порядка. А потому и сформированные на заводах отряды вооруженной защиты революции, остававшиеся последней надеждой верхушки Комитета, приняли решение отказаться от обороны города, а личный состав отрядов использовать только для поддержания порядка на улицах рабочих кварталов.