Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дети слушали и смотрели на нее с испугом.
Крупные слезы потекли по щекам тети Кати. Она не вытирала их и не улыбалась. Ее мягкий певучий голос переменился и уже не ласково, а сурово звучали ее слова:
— Из-за этого германца брат у меня в танке сгорел. И мужа убили они, проклятые.
Она стояла неподвижная, большая и скорбная. В руках держала гребешок и косынку. Пышные черные волосы распались и закрыли белую шею. Дети притихли, и она замолчала. Только слышно было, как на кухоньке хлопотала Галя, позвякивая алюминиевой ложкой по крышке чугунка. Через минуту в наступившей тишине раздался звонкий голос Гали:
— Готово, тетя Катя. Принимайте.
Галя вошла в комнату, обхватив двумя руками обернутый тряпками чугунок, над которым клубился пар. Тетя Катя очнулась, подхватила чугунок и поставила на край стола. Вытерла лицо платком, улыбнулась детям и прежним своим ласковым певучим голосом сказала:
— Берите-ка ложки, ребятки, подвигайтесь поближе. Ой как вкусно пахнет! Правда, Галя?
— Ага. Вот половник, наливайте.
Все уселись за стол и принялись за еду. Тетя Катя сидела между Шурой и Алешкой, а Галя одна у края стояла, где стоял чугунок. Необыкновенный вкус супа запомнился Алексею на всю жизнь...
Через несколько дней тетя Катя и Галя собирали осиротевших детей в детский дом. Но в самый разгар сборов в комнату ворвалась маленькая женщина с острым лисьим лицом и прищуренными глазками, растолкала всех и с причитаниями бросилась к детям. Это была Ольга — старшая сестра мамы, которая раньше всего раза два навещала своих родственников. Шура и Алешка помнили тетю и обрадовались, что она приехала. Тетя Катя тоже знала Ольгу.
Ольга привезла бидон молока и буханку черного хлеба. Она по-хозяйски сняла с себя платок и жакет, повесила на гвоздик, оглядела комнату придирчивым взглядом.
— Вещи-то Зинкины не растащили? — строго спросила она у тети Кати.
— Все здесь, что было. Вон в чемодане и в узле.
Тетя Катя взглянула на Ольгу строго, но без обиды.
Ольга налила детям по кружке молока, положила каждому по большому куску хлеба.
— Тебе, Катерина, спасибо, что детям помогла. И вам тоже, не знаю, как вас зовут.
— Галя, — сказала девушка.
— И вам, Галя, спасибо.
Ольга уселась на табуретке, по-мужски крепко расставив ноги. Сказала женщинам твердо, будто читала постановление суда.
— Детишек я забираю к себе домой со всем их барахлом, что в наследство досталось. Будут жить у меня, не пропадут. Зина была моя сестра, и я заменю ее детям мать.
Алешка с сестренкой стали жить у тети Ольги. Привезла она их в свой желтый бревенчатый домик, поставленный в степи у самого переезда через железнодорожную ветку, которая тянулась от главной магистрали к большому заводу, дымящему вдали своими красными трубами.
Муж Ольги — Матвей Семенов — служил обходчиком, занимал казенную усадьбу с колодцем и земельным участком. Был у них свой огород, сад, корова, коза, пара свиней, куры, гуси да злая собака, привязанная на цепи.
Тетка Ольга сразу стала приучать детей к делу. Шуру заставляла кормить птицу, носить пойло свиньям, пасти корову, топить печь и варить обед. А между этими делами Шура должна была копать грядки на огороде, полоть.
Вскоре маленькая девчушка превратилась в работницу, понукаемую на каждом шагу.
Алешку тоже приспособили к делу. Посылали за водой, гнали задавать корм свиньям и корове, даже если на дворе была пурга или бушевали осенние ветры с холодным дождем. Дети работали, как батраки, а тетка с утра уезжала в заводской поселок, увозила на базар бидоны с молоком, яйца, огурцы, капусту, редиску, лук — словом, все, что выпадало по сезону. Дома жили скупо, ели один раз в день, и то не досыта.
Одно только счастье было у Алешки: он любил провожать поезда... Однажды Алешке даже посчастливилось побывать в паровозной будке и проехать с машинистом и кочегаром до самого завода.
Других радостей не было ни у Алешки, ни у Шуры. Так они прожили у тетки Ольги лет пять. Алешка заметно подрос, а Шура стала совсем взрослой, самостоятельной.
Как-то летним вечером дети вышли в степь за коровой и сговорились о побеге. Шура сказала брату, что ночью уйдет из дому, устроится на работу и потом вернется за Алешкой. Он не должен ничего говорить про это ни тетке Ольге, ни дядьке Матвею.
Ночью Шура исчезла. Она пошла на завод и постунила в ремесленное училище. Одна одинокая женщина — уборщица общежития — приютила девочку у себя в комнатушке и разрешила ей привезти братишку. Шура взяла на подмогу двух ребят из училища, поехала за Алешкой и увезла его с собой.
Теперь Алексею стало полегче. Никто его не бил, не заставлял делать тяжелую работу. Он пошел в школу, стал учиться. Но все-таки жизнь была несладкой. Сестренкиной стипендии ни на что не хватало, а постоянно одалживать у хозяйки Клавдии Степановны было совестно. Шуре давали в училище трехразовое бесплатное питание. Она каждый раз брала с собой в столовую братишку, и они вдвоем съедали ее порцию.
Клавдии Степановны почти никогда не было дома. Днем она убирала в общежитии, а в свободное время уходила то в один, то в другой дом либо постирать, либо побелить, натереть полы или еще что-нибудь сделать. Беспрерывно работала, даже по воскресеньям и в праздники. И никогда не жаловалась на жизнь. Только если случалось ей выпить рюмочку (а это бывало редко, по большим праздникам), она вспоминала прошлое — про мужа и про детей, про их гибель в войну. Плакала и проклинала немцев.
Алешка жалел Клавдию Степановну и тоже ненавидел немцев.
Прошло еще два года. Шура окончила ремесленное училище, перешла работать в цех фрезеровщицей, получала приличную зарплату.
